"И режут в кровь свои босые души"

У Владимира Высоцкого есть песня о поэтах и для абсолютного большинства народу о каких-то непонятных сроках ухода их из жизни, как он называет, - фатальных сроках.

С меня при цифре 37
в момент слетает хмель –
Вот и сейчас,
как холодом подуло.
Под эту цифру Пушкин
подгадал себе дуэль
И Маяковский
лег виском на дуло.

Жизнь многих поэтов, как оказалось, была необычайно скоротечной, ушли-то все, по большому счету, мальчишками. Их жизни – это, как в кино, когда вместо 24 кадров в секунду каким-то образом включается вдруг удвоенная или утроенная скорость перемещения пленки, и вместо положенных 70 – 80 лет недотягивают и до половины. Те из нас, кто хоть малость сумел покопаться в собственной сущности, уже не просто предполагают, а на все сто процентов уверены, что любой и каждый из нашего окружения приходит в эту жизнь точно в то время, в котором он сможет в наибольшей степени проявить качества своей души. Что это значит для поэта, каким образом наиболее продуктивно они могут реализовать себя в эти, как оказалось, довольно сжатые сроки (и здесь очень уместен вопрос – для кого, ведь не для себя же).

Поэты ходят

пятками по лезвию ножа
И режут в кровь
свои босые души.

Но такие далеко не все с порезами на пятках душ. Всегда и во все времена были придворные поэты, которые пели оды кому угодно: и палачам, и тиранам, и просто недостойным людям, находящимся у власти, делая из них провидцев или идолов для поклонения. Но они, эти придворные воспевалы, после собственной смерти оставались пылью в памяти следующих поколений, которую легко стирали те, другие, напирающие сзади своей неугомонной силой.

Вот как просто попасть
в богачи,
Вот как просто попасть
в первачи,
Вот как просто
попасть в палачи –
Промолчи,
промолчи,
промолчи.

Это Александр Галич (Гинсбург). И в этом четверостишии вся драма не только простых людей (нас с вами), запуганных кровавыми тридцатыми годами ежовщины, но и истинных поэтов, вот чем они резали свои души – тем, что не молчали, тем, что выкладывали в рифмы всю честность жизни с ее грязной изнанкой, хитростью и изворотливостью. Поэт, как лакмусовая бумажка, тут же реагировал на все то, что не отвечает на призывы совести, ибо обыденность жизни с ее несправедливостью так приедается, что уже не трогает человека. Но когда она возведена в стих, то это уже оружие, и не только которым стреляют, но и в которого (поэта) тут же целятся со всех сторон все те, которых касаются эти разоблачения.

Укоротить поэта! –
вывод ясен,
И нож в него! – но счастлив
он висеть на острие,
Зарезанный за то,
что был опасен!

Так в чем же миссия всех этих не очень понятых основным людом режущих свои босые души, зачем они приходили на Этот Свет – чтобы рифмованным способом доносить правду народу и быть гонимым по этому поводу? Думается, что это слишком просто. Главная цель их присутствия на Земле – будить наши черствые души. Пусть нам рано резать их пятки лезвием ножа, но все же цель целей всех настоящих поэтов в том, чтобы как можно меньше равнодушных людей оставалось бы на Белом Свете. И чем в большей степени то или иное стихотворение затрагивает нас, особенно если оно положено на музыку, то реальность его восприятия увеличивается в разы.

Душу поэта можно сравнить с прозрачным шаром, освещенным изнутри собственным светом своим. Этот огонь не для внутреннего пользования, он в зависимости от гениальности человека способен нести свет тысячам и тысячам людей. И самое важное, что после физической смерти тела этот свет способен еще долгое время одних людей согревать, другим освещать путь.

Друзья, оказывается, их присылают сюда к нам на Землю неспроста, они приходят тормошить нас и своими израненными душами показывать нам смысл, нет, не своих, а наших жизней. Причем вот ведь как интересно, что все они приходят как будто по расписанию именно в те времена, когда выражение их таланта столь необходимо для нас с вами. Перед тем, как стали разваливать Россию в 1917 году, пришел С. Есенин оплакивать уходящую эпоху:

Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!».
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте Родину мою».

Эти стихи (1914) уже не пришлись бы ко двору в 30-е годы, и вряд ли бы ему дали свободно творить в этой уже новой России, столь непохожей на есенинский рай: с репрессиями, унижением личности и геноцидом собственного народа. И когда начиналась эта смута российская, затеянная большевиками, которые не признавали никаких компромиссов, и когда прокурором и судьей одновременно был товарищ маузер, поэт М. Волошин стоял между двумя кострами инквизиции, не в состоянии сблизить русских - тех, которые называли себя красными, и тех, кого считали Белой гвардией.

И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас –
тот против нас!
Нет безразличных:
правда с нами!».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме,
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

 

Окончание следует...