Белая шубка

Начало в № 209.

Дома

Еще до отъезда в Ставрополь Галина Ивановна рассказала в Ханкале, что видела сына, что забрать не смогла. «Рассказала, как добралась до Бамута, какими тропами… Ну и все, домой уехала, ободренная обещаниями командования, что сына мне вернут. Неделю была дома, ждала. И однажды, вдруг по телевизору сказали такое!!! 58­я армия пошла на Бамут по той же дороге, что и я шла. Буквально по моим следам! Я от ужаса оцепенела: ни говорить, ни дышать, ничего не могу… Понимаю, что теперь все: сына мне, скорее всего, не увидать больше… Ведь и чеченцы, и федералы меня преспокойно теперь за шпионку посчитают. Ну наши ладно еще. Но в Бамут мне теперь точно не попасть. Да и сведения приходили оттуда страшные: бои, наши бомбят леса и горы, населенные пункты. А там, в лесах – мой Женя!.. Сынок, сынок…»

Короче, собралась мать снова в дорогу. Купила такие же белые сапожки, надела свою белую шубку, взяла красную сумку с тем же набором вещей и продуктов. «Отпросилась с работы, все, как надо, оформила. Уходила из дома со слезами: или я с сыном вернусь, или не вернусь вообще!..»

Опять в Чечню

Это в конце января было, в 96­м. А в самом начале февраля Галина Ивановна уже была в Грозном. Оттуда – в Ханкалу. Там выяснилось, что кто­то сменился из начальства армейского, никому ничего не передал о просьбе матери… Все как всегда: никто никому не нужен оказался. Но самое страшное: пропали бумаги с адресами боевиков, гарантирующих жизнь молодому солдату. Что делать? Идти к боевикам? Там точно убьют. Теперь­то они уверены, что пригревали у себя шпионку…

Но делать­то нечего: время идет. Женя так плохо выглядел тогда. Какой он сейчас? Уж точно условия для него не улучшили…

Из Ханкалы выбиралась на вертолете: просто я так надоела с просьбами, что от настырной тетки решили избавиться хоть как­нибудь. В Бамуте та же песня: надоела до смерти. «Казалось, что меня просто ненавидят: тут война, серьезное дело, а она со своим пацаном! Я им: «Верните сына!» Они мне: «Где мы его возьмем?» Все слова, обещания оказались пустыми: никому мы с Женькой не нужны оказались. Я так командирам тамошним надоела, что однажды один не выдержал: «Сейчас пойдете к боевикам!» Объявил это перед строем солдат, посадил в БТР и меня отвезли метров за двести от расположения. Там нужно было перейти мост. И за мостом ко мне вышли чеченцы. «Мне к коменданту!» Проверили документы, раскричались. Спорили о чем­то. Мне было безразлично: лишь бы сына вернули. Ходили они, ходили… Потом все­таки сказали: «Ладно. Поедем сейчас в Аршты. Здесь вам находиться нельзя. Аршты – это Россия». Условная, конечно же, Россия. Возможно, по какой­то договоренности эта земля считалась нейтральной».

Окончание на 3­й стр.

Начало на 1­й стр.

Аршты

Селение Аршты, как и множество горных чеченских селений, вытянуто в одну улицу. Слякотно было, холодно… Поселили Галину Ивановну в пустом доме, приставили охрану, разрешили ненадолго выходить на улицу: в доме нет удобств. «В первую ночь только голову на подушку положила, и все ­ провалилась в сон. Так вот устала. Утром стала постель застилать: под изголовьем, ближе к стене – куча оружия. Автоматы, гранаты… Попросила охрану убрать от греха.

Первые дни ела сухари, что с собой привезла, запивала бульоном из кубиков, если удавалось воду нагреть. И все время молчала, вела себя очень тихо. Охрана в конце концов расслабилась, и я получила возможность выйти во двор. Вышла, смотрю – за забором женщина ходит. Попросила у нее молока или хоть какой еды. Рассказала свою историю, как сына ищу. Она мне и дала самый ценный совет: «У нас народ сложный. Ты не сиди тут! Тебя должны видеть. Ты иди в село, ходи по улице, к старикам подходи, рассказывай все. Они у нас тут главные, можно сказать, вдруг да подействуют на боевиков».

Первый поход

В первый свой поход в село Галина Ивановна собиралась, как в бой. Для начала объяснила охраннику: «Чечня в составе России. Я россиянка. Следовательно, могу идти, куда и когда захочу». От такой «наглости» пленницы охранник растерялся, но слово, что она никуда не денется, взял. С этой минуты и два последующих месяца Галина Ивановна была на улице. Она была везде: у школы, у мечети, рядом со скамейками, где по вечерам сидели старики. «Я рассказывала учителям в школе о сыне. Рассказывала старейшинам. Всем, кто попадался на пути.

Чеченцы, простые люди, не боевики, они такие же, как и все: ну зачем им война? Все выслушивали, качали головами, цокали языками… Кто­то откровенно жалел, кто­то хотел бы, чтобы русская убралась подальше и побыстрей… В первый вечер боевики налетели: кто разрешил, куда, запрещено! Я опять за свое: я гражданка России! А вы обещали вернуть мне сына, а сами ведете себя, как бабы, а не как мужчины!

Я так примелькалась потом на улице в селении, что старики придумали соорудить свой, стариковский блокпост. Неподалеку от моего дома поставили скамейку, навес сделали, и теперь тут собирались, сменяя друг друга. Они прекрасно понимали, что я вижу, как на территории, объявленной, скажем так, «ничейной или нейтральной», живут, прячутся, собирают и хранят оружие настоящие боевики. Не мальчишки какие, а вполне реальные, хорошо вооруженные бойцы».

Обычаи села поневоле изучала. «Вот, к примеру, режут корову в каком­нибудь доме. Хозяева оставляют себе часть мяса, все остальное раздают соседям. Хранить продукты там невозможно было: света нет, холодильники не работают… Потом еще кто­то забивает животное, и так далее. Все жители держатся друг за друга, помогают, чем могут. Мне тоже стали мясо носить. За свою посчитали, что ли? Да я и стала там своей… К намазу ходила. Мне нужно было и там примелькаться. Сначала меня прогоняли: «Тебе даже у ворот нельзя стоять!» А потом привыкли. К тому времени я уже четко знала: нужно так надоесть жителям села, чтобы они приказали своим боевикам (а ведь это чьи­то дети, братья, сыновья) отдать мне сына. Чтобы убралась поскорей.

Месяц прошел…

Уже к апрелю дело шло: от сына никаких вестей… Галина Ивановна уже сняла свою знаменитую шубку из белого искусственного меха. «Очень сложно с бытом было. В доме, где я жила, воды не было, бани тоже никакой. Мылась, как могла, в старом тазу. Однажды сыпь заметила на теле: то ли аллергия, то ли антисанитария?.. Пошла к соседке, Рубани. Мы уже сдружились как­то… Она дала кусок какого­то лечебного мыла. Помогло. Теперь у меня этот кусочек – как дорогой подарок хранится. К тому времени я расчистила крошечный огород: нашла на заброшенном у дома участке ростки петрушки, лука, еще чего­то… Черемши, понятно, много было. Так вот и спасалась, похлебку варила себе.

Там часто наши вертолеты летали. Как услышу шум винта – сразу на улицу: машу руками, платком. Пусть видят, что «белая шубка» еще жива, еще борется… Однажды вот так же выскочила к вертолету. Он летел очень низко, видно было пилота в кабине. И вдруг он накренился и из пулемета ­ прямо по повозке на дороге! В повозке сидел старик и семилетний мальчик. Оба – наповал! Я такого крика никогда не слышала больше! Женщины не просто закричали, они с плачем метались вокруг повозки… А ко мне прибежала запыхавшаяся Рубани: уходи! Она в меня вцепилась, потащила в переулок, там воткнула между каким­то сараем и стеной: «Стой здесь до вечера и молчи! Иначе убьют тебя!» Потом уже я разговаривала с одним военным, спрашивала, как же это возможно, так вот взять и расстрелять? «Значит, в повозке было оружие: вертолеты оснащаются специальными приборами, определяющими наличие взрывчатки…» До сих пор помню этот крик на улице.

В горы

В конце концов Галина Ивановна «достала» всех. Приехали какие­то люди к соседям. А там как раз корову зарезали. Пленницу свою чеченцы закрыли в доме, наказав никоим образом на глаза не показываться: будут «большие люди». Надо добавить, что в Арштах в то время жили мать и сестра Дудаева. Помощник коменданта Бамута приходился им родственником. Вот он, обещавший в Бамуте помочь в освобождении сына, и заявился к соседям. Галина Ивановна не могла такой шанс упустить: выставила дальнее окно, выбралась из дома и пришла к Рубани: якобы помогать с мясом. И этот «родственник» узнал ее! «Короче, после криков и брани меня решили отвезти в горы. О чем и сообщили. Я к тому времени научилась уже ни на что внимания не обращать: говорят – иди, я иду. Говорят – стой, я стою. Так и здесь: в горы, так в горы. Лишь бы к Жене поближе».

В горы ее привезли в начале мая. Там, в лагере боевиков, охранявших пленных, Галина Ивановна поняла сполна разницу между селеньем Аршты и лесным селением. Между мирными людьми и бандитами. Все живут в блиндажах, пленных держат в пещерах. К тому времени там содержалось не менее 180 человек. Почему такая масса людей оказалась ненужной государству? Вот вопрос… Женька мне рассказывал, как их там мучили. Это не для слабых нервов, да и вообще не для лишних ушей. У него до сих пор через всю спину полосы от бича. Зубы выбили сразу же, при первой попытке неповиновения. Кормили плохо, чаще всего крупой на воде. Ребята сами сдабривали все это черемшой. «Однажды зимой при очередном «перегоне» мы нашли убитую лошадь. Хорошо, что морозы стояли сильные. Мы ее разделали, в мешки покидали мясо: вот и еда нам была на какое­то время». До сих пор он старается не вспоминать этот кошмар. Помнит священника, помогавшего ребятам, а если случалось, то и хоронившего с молитвой. «Чеченцы и мне предлагали принять ислам. Очень страшно было отказываться, но я отказался сразу: «Ну поймите: вот если бы я вам предложил стать православными, а вы бы у меня в плену были… Да вы же сами на меня, как на предателя смотреть будете! Разве можно верить человеку, сменившему веру?»

Освобождение

Галина Ивановна и в лагере всем твердила одно: отдайте сына! «Я фельдшер, денег на выкуп у меня нет! Но и сына другого тоже нет! Отдайте!» Давали свидание на десять минут. Ужас: у парня ноги, как столбы, раздуты, взгляд потухший…

Однажды чеченцы подогнали машины, стали грузить пленных, готовились увозить их куда­то. Галину Ивановну посадили в кабину. По лесу везли часа три, остановились в каком­то большом селе. Стали перегружать пленных в другие машины, вот тут­то Галина Ивановна поняла: пора! Хоть в ноги падать, хоть в голос кричать: увезут парня, и все, больше никогда она его не увидит! Плакала, просила, умоляла: отдайте!..

В общем, его высадили. Потом позвали в дом, дали мыло, полотенце. Отправили в баню. Впервые мать смогла рассмотреть изможденного сына: весь во вшах, еле на ногах держится, на спине – открытые раны, рубцы. Ноги уже ни на что не похожие… Выкупала его, отдала свой свитер, запасные брюки, шлепанцы. «Чеченцы нас посадили во дворе. И тут – как в сказке! Во двор въезжает машина НТВ. Корреспондент Алексей Поборцев пытался поговорить с Женей, но тот, что называется, был «никакой». Я ему объяснила суть событий, быстро и как могла». «Немедленно садитесь в машину! Нам убегать надо». Ребята довезли их до какого­то города, прямо к автовокзалу. Договорились, что всем проверяющим будут говорить в дороге: парень из психиатрической больницы, нужна врачебная помощь… С тем и оставили их на автовокзале. Там уже местный сторож помог: купил билет, позволил переночевать в каком­то чулане. А утром – в Минводы. А оттуда – домой, в Ставрополь!

Найти Алексея Поборцева, специального корреспондента НТВ, оказалось довольно простым делом. И, когда мы созвонились и он услышал первые фразы: «Написала о солдате, которого вы вывозили из Бамута. С ним еще мама его была…», тут же перебил: «Он живой?! Точно?» В общем, разговор состоялся.

«Мы в то время были в Чечне. В марте. Вроде все сняли, и я отзвонился в Москву Михаилу Осокину, сказал, что можем возвращаться. Оставалось совсем немного времени, и мы были, так сказать, в свободном поиске. Михаил предложил съездить в Бамут… Приехали. Могу сказать, что там постоянно бомбили. Промежуток между бомбежками составлял 24 минуты. Мы по часам сверяли. Вот тогда к нам и подошел чеченец один, Руслан Хархароев: «Вот вы тут снимаете… Ну и покажите, как ваши ваших же бомбят!» «Где? Каких наших?» И тогда нам показали пленных, человек двадцать…»

Следующий приезд в Бамут состоялся в мае. Удивительно, но к съемочной группе подошел тот же человек, Хархароев: «У нас тут товар портится. Парень один…Совсем не жилец. Мать тут его тоже, просит, чтобы отдали. Если снимете, дадите нам сказать в эфире, отпустим. Все равно помрет». Солдатик действительно был изможден до последней степени, ноги распухли, видно, что больной. Водитель съемочной группы Юнус к тому времени несколько раз провез группу по тем местам. Примелькались, так сказать… Может, поэтому и подошел Руслан? «Наглый такой стоял! Вот, забирайте. Но сначала снимайте, как свои своих убивают!» Рядом с ним женщина плачет, что­то быстро говорит. В общем, парня мы забрали. Пришлось потесниться, машина и так была под завязку… Шестеро мужиков, и все под метр восемьдесят. Как выезжать? Мы боялись проблем и с чеченцами, и с федералами: парня к тому времени объявили, по словам матери, дезертиром, завели уголовное дело. До всех этих событий мы снимали там же психбольницу. Как живут, как выживают… Главврач нам посоветовал выезжать через перевал. Эта дорога как будто не заминирована была. Мы поехали. Дальше – самое страшное. Выезжаем на перевал: туман, как молоко. И над гребнем висят вертолеты: расстреливают все машины, что вырываются на это место. Никогда не забуду: прямо над нами, метрах в сорока, висит «крокодил», в кабине пилот. И я его вижу. Буквально: глаза в глаза. Машу удостоверением и жду: вот еще мгновение, и все – конец… Он повисел немного, потом ­ раз и завалился в сторону. Почему расстреливали? Потому что перевал такой хитрый: едут те, кому нужно скрываться по каким­то причинам».

Спасенного солдатика и его маму довезли до вокзала. И все. Расстались. Добавлю, что таких солдатиков Алексей и его команда вывезли человек восемь, он точно уже и не помнит.

Десять
лет спустя…

Вот такая история. Ровно десять лет прошло, но сердце матери болит до сих пор. «Не могу вспоминать! Все началось с крошечного письма от незнакомой мне женщины из Красного Креста. Не было бы ее, так и остался бы Женя без вести пропавшим… Сильваны больше нет, ее убили чеченцы, как и всех врачей той миссии…»

А Галина Ивановна до сих пор бережет белую шубку, знамя маленькой материнской победы над войной и тем злом, что она несет. О том, как она воевала за сына уже здесь, дома, как лечила, как общалась с военными – отдельная и очень гадкая история.

Женя женился, воспитывает с супругой Олей маленького сына, работает, и война снится ему разве что только в самых страшных снах. «Да, я помню, как я впервые увидел маму в этой белой шубке...»

sowa12@mail.ru