ЕСТЬ ЛИ НАДЕЖДА?
Наталья БуняеваЕсть ли у бомжа надежда на лучшую жизнь? После Нового года в редакцию пришло письмо, в котором наша читательница описала, как трудно нынче пристроить в теплое место, не дать замерзнуть на морозе одноногому человеку… С огромным трудом его удалось доставить в Свистухинский приемник-распределитель. Вот отклики горожан.
ОГРОМНЫЙ ПРИВЕТ ПЕРИКОВУ!
Меня зовут Сергей Исаенков. Десять лет назад меня выгнали из дома. Жена «завела» любовника (которого тоже потом пнула коленкой), они как-то хитро так устроили, что я остался с паспортом, но без прописки. Скажу честно: выпивал! Но не так, чтобы прямо уж до безобразия. Скорее, для души, с коллегами на работе… Поселился я тогда у сестры. А у нее своя семья – восемь человек, включая свекровь и племянника. Короче, без дома, без прописки, с алкогольными наклонностями я оказался фактически на улице: летом спал в сарае у сестрицы, зимой – с мужиками на теплотрассе. Весело было: девочки, карты, водка… Однажды один из «наших» практически сгорел, в прямом смысле: в трубы пошел натуральный кипяток, он обжег себе спину, ноги, а потом умер в больнице. Нашла нас бытовавшая тогда в Ставрополе Армия спасения. Ребята подкармливали, а бедолагу обгоревшего они же и отвезли в больницу… И вот тогда (сколько уж лет прошло!) у меня как будто глаза открылись: я же утонул в водке! Пока я заливал и это горе, меня «повязали», привезли в Промышленную милицию, посадили в камеру приемника-распределителя, которым руководил Сергей Алексеевич Периков. Впервые за два года я (в камере!) почувствовал себя человеком. Чисто, сытно, «хозяин» — душа-человек. Он мне тогда, как отец родной, напутствие дал. О чем говорили, не помню, но в то, что у меня наладится жизнь, я поверил. А тут буквально чудо случилось! Сижу я в приемнике у Перикова уже второй раз. И приходит со слезами сестра: нашла в сарае, где я ночевал, мой паспорт! Я-то уж думал, что его в помине нет, в тут нате, завалился в какую-то дыру… Со мной в камере сидели трое узбеков. Их выдворяли домой, ну они и меня сманили. «Выдворили» нас аж до Астрахани. Там пристроились мы всей бригадой на бахчу. Хозяин – калмык нам платил деньгами, не как другим — водкой. «Мои» же узбеки - мусульмане, непьющие, на что им водка?.. А деньги – домой… Вот и я с ними за компанию накопил немного, а потом поехал в Москву. Там устроился на стройку сначала разнорабочим. Пить бросил окончательно, дослужился до бригадира, хозяин меня перевел на особняки на Рублевке. Зарабатывал очень хорошо. А потом – женился на замечательной женщине из Одинцова, у нас растет сынишка. А ее дочь от первого брака называет меня отцом! К сестре, в Ставрополь, приезжаю часто, с подарками, с детьми своими… Вот так и живу, окончил строительный техникум, работаю прорабом. И часто добрым словом вспоминаю приемник-распределитель и его «хозяина» Перикова! Из бомжа можно сделать человека – надо только постараться, отдать ему кусочек души…
ПОКА ГОСУДАРСТВО ПЛОДИТ БЕДНЯКОВ…
…будут и бомжи. Причем их появлению, по мнению Михаила Николаевича Свиридова, способствуют и «черные риэлторы», скупающие у одиноких стариков квартиры и выгоняющие их на улицу. «И миграция: наши же, россияне, прибывающие на историческую родину, остаются у разбитого корыта. Сколько таких поселков в одной Астраханской области, где живут бывшие военные, не имеющие работы! Сколько из них попросту спились, уехав за «лучшей» долей в Москву. Я знаю человека, потратившего все, что только можно, на лечение жены и сына, попавших в аварию… Так и сгинул в Москве. Говорили знакомые, что пьет, живет на вокзале. Вот так. Пока не будет отлажен государственный механизм защиты простого человека от нищеты, так и будет у нас количество бомжей увеличиваться в геометрической прогрессии. Это я вам как математик говорю…»
А ЕЕ ИЗ БОЛЬНИЦЫ ВЫГНАЛИ…
Меня зовут Наталья. Больше года назад, летом, возвращаемся из цирка, обсуждаем «Щелкунчика» в цирковом исполнении. Идем по тихим улицам, где раньше никогда и не были: главное, что к центру города ведут. Вдруг из какого-то дома выходит женщина: помогите! Не знаю, что с этими делать… «Эти» — парочка до смерти пьяных людей. Видно, что пьют не один день и даже не год. Причем мы сразу и не поняли, кто из них кто. Думали, оба мужчины… Один еще так-сяк, вроде целый. Зато второй – с огромным фингалом, закрывшим половину лица… Глаза не видно, все в грязи, шишка размером с хорошее яблоко, кровища… Короче, мы с хозяйкой дома, у которого эти ребята лежали, позвонили в «скорую». Приехал просто замечательный экипаж: умнейший и добрейший, включая водителя. Без особых брезгливых эмоций они стали оказывать помощь «побитому». Когда начали делать уколы, оказалось, что это – женщина! Причем очень молодая! У нее, видимо, сотрясение мозга еще было, и врачи решили, что нужно везти в больницу. И вот в больнице мы узнали, почем у нас милосердие. Сначала долго ждали приема, потом осмотра больной, потом нас уверили, что оставляют женщину у себя. Мы, успокоенные, разъехались: врачи к себе на базу, мы к себе домой… Через час узнали, что женщину из больницы выдворили… Типа она сама ушла! Интересно, как, каким образом, человек с такими травмами, в таком состоянии опьянения мог уйти? Вот так… Ее бы в эту Свистуху, может, там помогли бы лучше, чем в больнице? Жалко ее до сих пор почему-то…От автора
У меня есть знакомый в Америке, Валерий Гилевич. Он врач. Как-то долго разговаривали с ним о милосердии. И в письмах, и по телефону. Он сказал очень понятно и правильно: «Как только случился в России переворот – так и не стало милосердия… Вспомни историю: по обеим сторонам арестантского тракта выстраивались русские бабы и давали «арестантикам» краюху хлеба или кто что может… Вот – милосердие. Их уже осудил закон, они еще исчерпают чашу, но народ давал им надежду на Божье прощение… А потом – милосердие объявили буржуазным пережитком. И пошло-поехало…» А ведь и верно: зачастую мы брезгливо отворачиваем лица от людей с опухшими и от алкоголя, и от мороза лицами. Они вряд ли понимают, что с ними происходит: пьют, и все. Но мы-то понимаем. И от сумы, и от тюрьмы зарекаемся, хотя не следовало бы.
Я МУЖА В КАПУСТЕ НАШЛА
Почему-то хочется писать только о хорошем. О той самой вере в счастье. Вот Вера Павловна и позвонила: «Началось все с того, что рядом с нашей дачей (не Бог весть что, домик небольшой) поселился бомж. Не старый, не страшный, только пил сильно… Мы из его «некондиционных» бутылок забор сделали, межу между огородами… Он не побирался, зарабатывал честно. То бутылки соберет, сдаст, то прогоняет воров за металлом. Боялся, что на него «соседи» подумают и выгонят из крошечной будочки, низенькой дачки, давно заброшенной хозяевами. А то подряжался огороды копать… У меня муж умер, разбился в аварии, так «сосед» и нам с сыном помогал. То они лопаты наточат, то тяпки наварят как-то… Он много читал. Это все знали, и другие дачники буквально заваливали его в благодарность за сторожевую службу журналами и книгами. Ну и пил много, за собой не следил… Как-то раз пришел ко мне во двор: «Надь, возьми меня к себе, я ж еще молодой, здоровый…» Говорю, пить бросай, тогда подумаю. Вроде пошутила, а он пошел и закодировался в наркодиспансере. Помылся, подстригся, одежду, что была, выстирал, вычистил… Сын говорит: «Мам, а как ты дальше свою жизнь представляешь? Я женюсь, уйду от тебя, скорее всего. Армия же вот впереди еще… А тут тебе пусть не муж, но друг… Вон какую капусту нам вырастил! Вроде ничего дядька, безобидный». Как-то так и сошлись с Андреем. Вылечили его «бродяжьи» болячки, живем хорошо. Он у меня еще и красавцем оказался… Волокита с восстановлением документов закончилась только что. Живет у меня, на работу устроился охранником, учится на каких-то заумных курсах биржевых… О том, что был когда-то бомжем, стараемся забыть, хоть и тлеет у него обида на государство: когда-то его осудили, а потом, после отсидки (статья была, что называется, «копеечная»: что-то со стройки стащил…) от него отказалась семья, потерялись документы в многочисленных канцеляриях, все чиновники от него дружно отмахнулись, родители умерли, запил… И вот почти в пятьдесят лет – все пришлось начинать заново.
ОН ЗАМЕРЗ В НАШЕМ ДВОРЕ…
Позвонила женщина, приславшая письмо, с которого мы и начали весь этот разговор. «Я Надежда Шинкаренко. Знаете, недавно у нас во дворе замерз насмерть мужчина… Кто он, не знаем… Одет прилично вроде. Возможно, документы милиция забрала, а может, их и не было. Может, бомж, а может – благородный отец семейства где-то выпил, сил не рассчитал. А может, сердце прихватило. Вот и жизнь вся. Нет у нас приюта для людей, оказавшихся, зачастую не по своей воле, на улице… Негде им согреться этой зимой…»