И есть «ТАМ» надписи на русском языке

или «Проникновенье наше по планете особенно заметно вдалеке…» 

Слова из иронической песни Высоцкого, с рефреном «мы нужны в Париже, как в русской бане лыжи» или пассатижи, наверное, известны не только ставропольцам. Владимир Семенович в ней не менее иронично высказывался о недоразумениях, речевой путанице, что возникают при встрече с представителями эмиграции второго поколения. Но это сочинялось в 70-х годах прошлого столетия, когда население было почти сплошь невыездным, нынче уже отцветает и поколение третье, если не четвертое, эмигрантов, но тем не менее, заметим, оставляющих все те же надписи на родном наречии в общественных парижских туалетах.

И в этого рода заведениях далеко не только Франции, но и Германии, Новой Зеландии, Англии – и далее везде. В последнее время особенно статистики и социологи отмечают в обществе рост «чемоданных настроений», уже реализованных либо растворенных, застрявших в думах – валить, не валить, образно говоря, отсюда, что говорит, разумеется, об определенном неблагополучии. Называют и цифру – более миллиона за минувшее десятилетие «понаехавших» в иные пределы. Не самых худших, между прочим, граждан и по уровню образования, и социальному статусу. То и дело доходят сведения, что покупают жилье и даже жилища в виде старинных замков, а то и строят наподобие их где-нибудь в хороших местах за бугром наши соотечественники, понятно, не совсем нищие люди. И создается впечатление, будто такого не отмечалось раньше, сразу после революции, скажем.

Правда, если копнуть глубже в исторических анналах, есть некоторое отличие: если в XVIII - XIX веках простой, так сказать, не богатый люд эмигрировал в гибельную, кстати, до сих пор не освоенную толком Сибирь, прячась от крепостного права и создавая славу старообрядцам, известным своей самостоятельностью и эффективностью хозяйствования, или в ту же Турцию, если вспомнить казаков-некрасовцев, бежавших за кордон и частично вернувшихся в 1962 году, в том числе на Ставрополье, то нынче народ голосует ногами в сторону более обустроенных стран в ближнем и дальнем зарубежье на востоке и западе. Как когда-то аристократия по той же причине, что и другие слои: и дворянство в вертикально устроенной, самодержавной России, в отличие от Европы, было не свободно и стремилось вырваться хоть на время из-под тяжкой опеки государя-императора и приближенных его двора. Оставив, естественно, свои следы в той же издавна благосклонной к россиянам Франции. Взять, к примеру, не очень вразумительную по-русски высеченную надпись-девиз над фамильным гербом на каменной стене замка в бретонском поселении Кареоле, вошедшем во все туристические путеводители как местная достопримечательность:

«При той»

Мол, строение в мешанине архитектурных стилей принадлежит той самой, из рода Нарышкиных княгине – матери Феликса Юсупова, о которой с иллюстрациями на днях рассказал в своем интернет-блоге Григорий Чхарташвили, более известный как писатель Борис Акунин. Относящий себя к коренным разночинцам и потому, по его словам, испытывающий генетическую антипатию к капризному сословию – аристократии. Чем и спровоцировал жаркие дебаты блогеров о ее нескромном обаянии и разнице, даже противостоянии между ней и интеллигенцией, на современном материале в том числе. А богатеи нынче, что из грязи в князи, ведь любят себя к новой аристократии причислять, рисовать себе якобы генеалогические древа в доказательство своего будто бы знатного происхождения и проч.

Так вот, эта сумасбродная барыня в 60-х годах позапрошлого столетия выстроила чудо-замок в забугорном суровом рыбацком и скудном крае на полуострове, окруженном Атлантикой. Цитата из блога Акунина: «Получился шибающий по мозгам «ерш» из неоготики, бретонского фольклора и романтизма, увенчанный русским медведем на крыше, который тоскливо глядит на восток, в сторону России-матушки». Сбоку в качестве бантика имеется еще статуя Архангела Гавриила, а на каменные пятиконечные звезды, разбросанные по фасаду, при публикации фото, писатель попросил внимания не обращать: мол, это француз архитектор и по убеждениям франко-масон чудил. Нынешний вид замка дает слабое представление, по словам Чхарташвили, недавно посетившего эти места, о былом роскошестве: все декоративные элементы, например, были когда-то цвета небесной лазури, а лилии и звезды сверкали позолотой. «Современники прямо-таки очумевали, когда видели это варварское великолепие среди монохромного лесного пейзажа», – пишет он.

Любви все возрасты покорны

История вдовствующей велико-светской дамы Зинаиды Юсуповой, в девичестве - Нарышкиной (1803 – 1893), весьма занимательна и достойна пера литератора, и честно – жалко будет, если Акунин ее не использует. Родилась она, как говорится, с золотой ложкой во рту, с детства ей ни в чем не было отказу, а таковые и сейчас есть в России, словом, добра было столько, что и в 90 лет, сколько ни тратила, не могла растранжирить. И повстречался Зинаиде Ивановне в Париже красавец француз; она княгиня, почти царских кровей, а он натуральный плебей. Ей уже 57, ему – тридцать два. И Шарль, так его звали, не устоял перед соблазнами, что сулил ему этот мезальянс.

Зинаида Ивановна купила ему видную должность, и аж два титула – графа и маркиза – с кучей знатных и липовых предков в придачу. «Свой трофей, – пишет далее Акунин, – ее сиятельство заперла в бретонской глуши, для чего и было выстроено любовное гнездышко… Должно быть, давая согласие на брак, бравый молодец думал: «Ну сколько ей осталось?». Но… старушка пережила своего принца-шармана и поплакала на его похоронах. Потом пожила еще и отдала наконец Богу душу, сделав местному департаменту поистине царский подарок: завещала бретонцам замок и земли, сопроводив его массой занудных условий и ограничений: и то нельзя, и другое.

И тут – прошли эпохи, мировые войны, однажды правнук Зинаиды Ивановны, затравленный кредиторами Феликс Юсупов (тот самый, связанный со смертью Распутина), вспомнил, что была у него полоумная бабка, а у нее какой-то полоумный, но дорогущий замок. Через 60 лет после смерти княгини, естественно, мало кто помнил о завещании, что-то из коллекций было отправлено в местные музеи, что-то в парке изменено, и наследник вознегодовал, подал на департамент в суд и не только отобрал у него замок, но и получил еще солидный штраф. Затем «бережный» хранитель прабабушкиной памяти распродал весь интерьер и вообще все, что только возможно, умудрился загнать ближайшему муниципалитету старинный замковый колодец – на вывоз, землю разделил на участки и продал на торгах. Объявил всю постройку полной безвкусицей и продал обобранный замок под гостиницу.

В этом месте рассказа экскурсовода, отмечает Акунин, он стал ежиться и сторониться французской группы, чувствуя ее русофобско-санкюлотский гнев, будто он и есть тот самый князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон. И побрел прочь, пока все не запели: «Аристократов на фонарь!». «И все оглядывался на замок, – пишет Акунин далее, – и в своем обветшавшем виде он показался мне трогательным и прекрасным, как райская птица, по нелепой случайности залетевшая в чужой серый край и растерявшая там свои лазоревые перья».

Вместо постскриптума

О чем вели разговор блогеры? Естественно, в дебатах по поводу публикации писателя они в комментариях поминали и нынешних богатеев, псевдоаристократов, тех же Романа Абрамовича, Елену Батурину, имеющих, как известно, серьезную недвижимость в Англии и Швейцарии, звучали реплики на тему «не раскачивать лодку», то есть яхту, как принято сейчас говорить. А также на предмет давней российской беды – вертикали и ручного управления, в свое время хоть и в разные эпохи обрушивших страну. И призывали крепить горизонталь. Тем более нынче об этом уже говорят на разных уровнях власти и общества, в частности, о необходимости децентрализации управления и большей свободы на местах – в регионах и муниципиях. Если так произойдет, то, может, Россия проскочит это извечное в ее истории узкое место без потрясений или столь же гибельный болотный застой?