Не сдамся старости!

Наталья Буняева

 

Не сдамся старости!
Ну «повезло» женщине с именем! Клара Кирилловна, как орехи во рту, сразу-то и не выговоришь. Надо же... Зато фамилия простая — Журавлева. И возраст самый что ни на есть подходящий для активной жизни — 85 лет. Правда-правда! Первые слова, которые мы услышали от красивой, по-домашнему одетой женщины: «О! У нас с вашим фотографом джинсы одинаковые, что ли?». Она сама себе хозяйка, эта Клара Кирилловна. Проблемы решает, что называется, на раз. Понадобилось сына к себе поселить с семьей, так, чтобы никому не мешать, она сама себе «масандру» построила! В мансарде над летней кухней есть все, что требуется современной женщине: зона для отдыха, стол с припасами для гостей, новенький компьютер, принтер и множество книг на полках. Уютно и тепло в этой комнате. Только взобраться туда сложновато. Я карабкалась по крутой лестнице, судорожно цепляясь за перила, чтобы не скатиться вниз, а Клара Кирилловна взлетает наверх, как пожарный на соревнованиях. Вот так. 

Родилась Клара Журавлева в 1924 году в станице Челбасской Каневского района. Это в Краснодарском крае. Мама ее — Рипсимэ (для простоты — Ольга Семеновна), армянка по национальности, учительствовала. Отец, Кирилл Александрович, воевал в Гражданскую войну. Вообще-то они оба воевали: мама учила солдат в перерывах между боями...

Мирное время принесло молодой семье хлопоты: надо было восстанавливать школы после войны. И началась кочевая жизнь: жили там, где строили, где учительствовали. В школах.

За это время в семье родились четверо детей. Трое умерли: медицина была слабенькой и о резус-конфликте были самые смутные предположения. Для матери это было бесконечным горем, но вот природа сжалилась, и родилось-таки жизнеспособное дитя, Клара. А потом — еще две девочки!

Детство Клары было как у всех станичных детишек: улица, разбойничьи вылазки на огороды, школа. «Кочевье» по Каневскому району продолжалось. Даже при интернатах приходилось жить, пока свое жилье не получили.

Школу Клара окончила в страшном 41-м году! Был у нее друг сердечный, Толя. В субботу поехали к его деду, на пасеку, меда поесть. Обратно возвращались, а тут гроза! Да какая, ливень хлещет! «Встали мы с ним под деревом, с Толиком моим... На мне платье намокло, как-то так все было... романтично. Думала, что вот сейчас он меня поцелует!.. Нет. Не поцеловал. И мы по колено грязные побежали в станицу. А там народ молча стоит, почернели все: война! Началась-таки, проклятая... Я проводила Анатолия на фронт, обещала ждать, и не дождалась: пропал без вести». Клара Кирилловна бережно откладывает в сторонку старое фото жениха.

Оккупация застала внезапно. Народ-то не думал, что враг так далеко зайдет. Жили, работали для фронта, учились в школах. Мальчишки мечтали о том, что вот они подрастут, и тогда уж точно фашистам капут настанет... И все ходили рыть окопы. Тяжелейший труд, многим он тогда надорвал здоровье. Клара училась в Армавире на врача и также ходила «на окопы». Уж и обучение в самом разгаре, а тут команда — эвакуация всего института! Надо, значит, надо. Погрузились в поезд и доехали до Кропоткина. Здесь и застала поезд со студентами и педагогами бомбежка. «Что там было! Поезд бомбят, хотя видно же было, что это — мирный поезд! Я упала на землю и между горящими обломками поползла к кукурузному полю. Там, в кукурузе, кое-как отсиделась, переждала бомбежку». Много народу погибло, а те, кто уцелел, пытались как-то добраться обратно в Кропоткин. «Мне кажется, я проползла всю дорогу домой... Да мы недалеко и уехали-то».

Пришли немцы. В их околотке не лютовали особо, но и еды не давали, и работы не было. Народ жестоко голодал, справедливо полагая, что враги на них просто пули тратить не хотят. Сами, мол, вымрут. Ели все, что было съедобным: прошлогоднюю, забытую на каком-нибудь поле картошку, лепешки из травы. Знали, что где-то недалеко расстреливают евреев, и от этого становилось еще страшнее: кто следующий? Клара Кирилловна до сих пор помнит еврейские паспорта, выброшенные за ненадобностью немцами. Оставшиеся в оккупации люди вынуждены были «за так, и хорошо, если не изобьют» работать на восстановлении дорог, мост заново строили, потом его наши взорвали... Разок и ее так плеткой огрели, что до сих пор остался рубец на спине. Однажды сама угодила в облаву. Вшей тогда много было. И спасения от них не было. Клара и подстригла свои великолепные волосы почти под ноль: так легче было гоняться за тварями. А немцы решили, что она партизанка. А значит, выходов два: либо на виселицу, либо в концлагерь. Слава Богу, что ни первого, ни второго не случилось: наши пришли!

Поднимали колхоз трудно. На быках, в холоде и бесконечно выматывающем голоде. Из одежды только юбка, сапоги, плащ-палатка... И слезы казались одеждой, укрывающей измученные лица людей. С тех пор мучает Клару радикулит, полученный в ранней молодости.

После оккупации пошла учительствовать. А еще и в военкомате работала. Раненых, излечившихся, но неокрепших от ран бойцов распределяла по квартирам. «Вот так повозишься с одним, другим, а потом смотришь — вошь по тебе ползет! Так жили... А я еще и агитатором работала: носила газеты, рассказывала, что там, на фронте. Похоронки вручала...» Это было, наверное, самое страшное - нести в дом к знакомым с детства людям боль и горе. Но «агитаторша» была комсомолкой: плакала и несла газеты, надежду, похоронки... «Мы тогда пухли с голоду, но оптимизма все равно прибавилось: наши-то вовсю уж били фашистов!» Шустрая Клара решилась однажды, махнула в Краснодар, в крайком партии. И выбила для учителей по мешку картошки! Сколько жизней спасла та картошка? Кто ведает?

Война закончилась. Отец вернулся с фронта в 46-м. Худенький, уставший от пережитого.

Стало легче, но работы не убавилось. Часть зарплаты уходила в фонд восстановления страны. Все по карточкам. Хлеба — 400 граммов на человека. До сих пор Клара Кирилловна оставляет «последний» кусок: кто голод пережил, тот знает, что это такое, маленький запас.

В 53-м переехали в Ставрополь. Еще не было площади Ленина, там был большой базар.Но центральная улица была, и она очень нравилась Кларе. А Клара понравилась одному книжному издательству. Работала корректором, дежурила в приемной «Ставрополки». И вдруг ей предлагают стать директором сразу трех кинотеатров! «Я им: да как же? Я же не смогу. Мне: еще как сможешь!» Пришлось восстанавливать и «Пионер», и «Ставрополец», и «Юность». За досками только что не пешком ходила, ездила за стройматериалами за тридевять земель. А еще хотела в партию. «Да я и в пионеры рвалась, а уж о комсомоле можно отдельно писать: как поступала, как работала...»

Жизнь заставила перейти работать на завод, на «Электроавтоматику». Там и дали Кларе Кирилловне рекомендацию для вступления в партию. «Я вот думаю: как сил хватало? Ведь одновременно работала еще и заседателем краевого суда, на заводе — начальником картонажного участка, создавала музей завода. Сотрудничала с обществом советско-болгарской дружбы, принимала на работу чилийцев, переживших приход диктатуры Пиночета в стране. Завод тогда отправлял продукцию в 47 стран мира! Нужно было грамотно составлять инструкции, этикетки, переводить что-то... Она и там (нагрузка!) корректором работала! А очень хотелось быть редактором. Это другая ступень: уметь работать с текстами. В 1973 году окончила институт, стала редактором. Это ж сколько ей было? Почти 50...

Сижу напротив и невольно ловлю себя на мысли: я не верю в ее возраст! Я не верю в то, что у нее двое очень взрослых сыновей, пятеро внуков и три правнука. Всю жизнь она была на ногах, с самого рождения. Сама себе находила работу, помогала всем, кто просил помощи, улицу вон обустраивала вместе с отцом! Может, это и дало ей право на вечную молодость? Хоть и не существует ничего вечного, но, глядя на Клару Кирилловну Журавлеву, в этом можно усомниться!

Фото Юрия Рубинского.

Другие статьи в рубрике «Общество»



Последние новости

Все новости

Объявление