Сборы КСС. Март 1990 года. Часть первая.

Я поднимаюсь около восьми, нахожу магнитофон и ставлю кассету «Воскресенья». Ем борщ, выпиваю чайку, одеваюсь, впрягаюсь в рюкзак и иду на остановку. Выйдя из-за угла, чувствую за себя гордость, думаю, что иду хоть и без Паши, но и за него тоже. На остановке на меня смотрят два подростка, мой огромный рюкзак вызывает у них бурное веселье. Я достаю из кармана семечки и грызу, пока не подходит троллейбус. До города народа набивается битком, интересуюсь, не выходит ли кто на поликлинике. Меня выпускают, подхожу к Контрольно-Спасательной Службе, где ждёт два «пазика» и, незнакомые в большинстве, рюкзаки. В подъезде ставлю свой экспедиционник и курсирую возле дома в ожидании друзей. Вскоре со свечками в руках объявляются оба Сашки, они одобряют исполнение моего рюкзака, за что я снимаю их на киноплёнку.

Юрий Семёнович Спасителев зовёт нас на склад за снарягой, и мы бодро идём за ним. В подвале на решётке висит череп быка с рогами, мы с ним немного беседуем. Вытащив снарягу к клубу, устраиваем тусовку и грызём семечки. Когда семечки кончаются, кидаем рюкзаки в автобус и слушаем байки Лёхи Васильева о похождениях с Гашиным и прочими кооператорами в Цее. Посотрясав автобус хохотом, и поиграв тут же на принесённой гитаре, мы узнаём время отправления и идём в «Мелодию» покупать фотоплёнки. Покупаем плёнки и ребята решают, что неплохо бы поискать в городе пиво. В «Арфе» пива нет, но есть беляши по 3 рубля. Пиво находим в пивнухе напротив «Дома моды». Ребята хотят напоить меня, но я отказываюсь и выкуриваю сигарету. Вернувшись к клубу, видим, что грузовик уже загрузили продуктами. Тогда мы прыгаем в автобус, и кавалькада из «бобика», двух «пазиков» и бортового «газона» отчаливает. Происходит это важное событие в половину первого пополудни.

Бросив прощальный взгляд на родной город, мы едем по хмурой равнине. Долго я не узнаю местности, не был здесь очень давно. Так же долго готовлю камеру к съёмкам, но ничего подходящего не попадается. Я понимаю, где мы, когда вижу чёрные горы и Чишки. Вскоре начинаю снимать, но Сашка кричит, чтоб я не переводил плёнку. По склонам растёт цветущий барбарис. Где-то за Зонами останавливаемся у беседки рядом с родником в виде девушки и кувшина. В беседке уже закусывают пассажиры «бобика». Мужики идут пить воду у девушки из кувшина. Я хочу перекурить, но не успеваю, все ползут в автобус.

Приезжаем в Советское. Грязный Чанты-Аргун, нависшие тучи, невзрачные люди, ходящие танцующей походкой. Плакат на бане: «Решения 27 съезда перевыполним!» Это как, искупаем сверх плана?

Едем дальше. Река уходит в каньон, слева отвесный обрыв, справа нависающие стены, дорога идёт по узкой полочке в одну полосу. Я сижу ближе к обрыву и снимаю на кинокамеру. Опасное место кончается, но впереди, двумя тракторами с двух сторон, расчищают огромный обвал. Проехать никакой возможности.

Выскакиваем из автобуса и тут я встречаю Никифоровича, своего старшего инструктора с «Башлама». Он теперь сидит в Совете по туризму и для простых смертных недосягаем.

Желание посмотреть на работу тракторов гонит меня вперёд, все тянутся за мной. Камни, сбитые тракторами, с грохотом падают по обрыву в реку. Один из таких эпизодов я снимаю на киноплёнку. Тут нас прогоняют. Когда все уходят за поворот, убрана техника и заложена взрывчатка, раздаётся взрыв. Мы, любопытствуя, бежим смотреть, но изменений мало. Только дыра после взрыва становится больше. Понимая, что это надолго, решаем вернуться на дорогу с обрывами. Вблизи и без автобуса она кажется не такой страшной. Я предлагаю сбить камень, застрявший на дереве внизу, чем мы в течение получаса и занимаемся. Перекидав все подручные камни и плюнув вслед, возвращаемся в автобус. Лёха достаёт хлеб с варёным мясом и луком, который мы дружно съедаем. Грохает ещё пара взрывов, подпрыгивает автобус. Часу в шестом решаем возвращаться. Один шофёр забастовал и ждать не желает. Доезжаем почти до Советского и ставим палатки тандемом под навесом для сушки табака. На крыше плёнка, это нам на руку. Тем временем темнеет. В палатках наведён порядок, каждый тандем из двух палаток стоит как бы в отдельной комнате. Все ложатся головой к центру. Уже при свечах снимаю всех Зенитом.

Народу много – человек сорок. Варим чай, открываем баллон помидоров. Ребята обмывают прибытие, свою долю отдаю Иващенко. Все шумно общаются. Ем помидор, пью чай, потом решаю добить дневник, чем сейчас и занимаюсь при свече, положив тетрадь на гитару.

Добраться бы завтра до места, там и сами найдём себе дело. Ладно, на сегодня хватит, пока! 21ч55м.

31.03.1990. Просыпаюсь в 6.15, дотягиваюсь через Сашку с Олегом до Буренкова, толкаю:

- Встаём?

- Спим

- Тогда я пошёл в туалет

Лёха из соседней палатки сообщает, что вставать будем в семь, а сейчас все спим. Я выползаю из спальника, ныряю в свои тёплые калоши и иду к обрыву. Оценив погоду, как улучшение, возвращаюсь в палатку, втискиваюсь в спальник и дремлю. Через полчаса мужики начинают переговариваться. В соседних палатках кто-то кричит петухом. Шурик этого не выдерживает и подскакивает, что предлагает сделать и мне, я не шевелюсь. Шурик – мужик неугомонный, он тормошит остальных, и они выползают наружу. Тут же поднимается гвалт и приходится вставать.

С палаток снимают длинную клеёнку и расстилают её возле навеса. Вытаскиваем на неё шмотки. Шмоток больше всего у меня, и рюкзак мой тоже самый большой. Собираю я его позже всех, оставив себе только кинокамеру. Завал обещают расчистить только к обеду. Лёха уже сварганил чай, распитием которого мы и занимаемся. Я, на правах самого занятого, совмещаю питьё чая с укладкой рюкзака. Шура предлагает идти в лес на склон, я пытаюсь его отговорить, но все тянутся за ним. Я немного поднимаюсь с ними, потом плюю на это дело и спускаюсь вниз. Сквозь оголённые деревья их видно хорошо, особенно оранжевую штормовку Сашки. Они заползают на большие камни, ищут там какие-то окаменевшие органические остатки и прочую дрянь. Когда они уходят ещё выше, я кричу:

- Шура!

- Чего,- отзывается тот.

- Вернись, я всё прощу!

Утренний воздух усиливает слова и доносит их до слуха адресата, но адресат не внемлет. Валя спускается вниз, и мы перетираем косточки горевосходителей. Те же траверсируют склон и исчезают.

Мы с Валей изображаем медведей-шатунов, но развлечений нет. Загружаем в машину все наши рюкзаки, выходим на обрыв, свистим, никто не отзывается. Наши не появляются довольно долго, а потом приходят и приносят придорожную табличку с надписью «Борзой».

Снимаю это безобразие на киноплёнку. Время тянется к полудню. Решаем прогуляться вверх по ущелью, на подвесной мост. Достаём из рюкзаков кое-какой харч, предупреждаем Семёныча и отчаливаем. В селе встречаем бабулю, которая на мой вопрос, есть ли впереди подвесной мост, отвечает – можно! Мы слишком поздно понимаем, что это местный Иван Сусанин. Дорога выводит нас на обрыв, выбираемся чужими дворами, где я и предполагаю, что бабуля, кроме слова «можно» по-русски больше ничего и не знает! Местные жители удивлены нашим дружным появлением с их задних дворов, но не ругаются. Мы снова выгребаем на дорогу и решаем без крайней необходимости больше не сворачивать. Долго месим грязь какой-то длинной улицы, но выходим именно туда, куда надо. Мост оказывается классный, на толстых стальных тросах, метра два шириной, подвешенный над узким шестидесятиметровым каньоном, на дне которого шумит мутный Чанты-Аргун.

(продолжение следует)