Старые риски новой дороги

Спустя столетие после смерти Льва Толстого — личности сколь масштабной, столь и противоречивой — его литературное и мировоззренческое наследие продолжает волновать умы и вызывать споры.
Среди толстовских полемических тем — разрыв писателя с православной церковью и его, как принято считать, отлучение от нее определением правительственного Синода в феврале 1901 года. Это событие, без преувеличения, взбудоражило Россию начала XX века: внешне теологический конфликт, в котором весьма и весьма значительная часть российского общества поддержала Толстого, сразу же приобрел политические тона и добавил жару стране, с уже перегретым социально-психологическим климатом.
Зададимся вопросом: почему в оплоте православия, каковым была Российская империя, авторитет высшего церковного органа оказался далеко не незыблемым еще до безбожной большевистской диктатуры? И в этой связи: насколько согласуется с истиной утверждение, будто святая Русь во главе с помазанником божьим жила набожно и потому благодатно до 1917 года, когда кучка невесть откуда взявшихся негодяев задурила и запугала народ, отринула его от церкви и погрузила в череду катастроф?
Эта точка зрения сейчас активно культивируется и имеет очевидный подтекст: только под сенью РПЦ Россия может быть благополучной и сильной. А значит, влияние церкви надо распространять до тех пределов, пока она вновь не начнет господствовать над умами народонаселения. С этой концепцией можно соглашаться или нет, но, похоже, что, по мнению людей, принимающих решения, другой внятной идеологической базы для самоидентификации русского народа не существует.
Конечно, объединяющая и одухотворяющая роль православия велика, особенно на фоне многочисленных угроз, с которыми сталкивается современная Россия. Правда, в этом качестве не следует забывать и о нашей многовековой истории, и о великой культуре, хотя как идеологический и пропагандистский инструментарий они не всегда удобны. Уже потому, что, как правило, не тиражируют тезис «Нет власти не от Бога».
Но вернемся мысленно в первые годы двадцатого века. Будущий душитель веры — большевистская партия — находилась тогда в эмбриональном состоянии и на ниве богоборства могла отметиться только неслышимым писком из эмигрантских кафешек. Церковь, напротив, обладала всепроникающим могуществом и сопутствующими ему благами, будучи одним из столпов жизни общества.
При этом, однако, РПЦ волей-неволей исполняла обязанности агитпропа романовской династии, что повелось еще со времен Петра, по сути, подчинившего себе церковь. С течением лет сцепка самодержавия и православия становилась только крепче, и в сознании многих и многих превратилась в единое целое. Что, собственно, и проявил конфликт вокруг Льва Толстого.
А случился он в тот переломный момент, когда фасадная мощь трехсотлетней династии стала все больше походить на бутафорскую фанеру. Самодержавие, не умевшее и не желавшее считаться с вызовом времени, заваливалось набок под собственной тяжестью, круша и свои подпорки, одной из которых была РПЦ. Именно политика тогдашней властной верхушки, не исключая церковной, во многом и предпослала грядущую трагедию русского православия, немало пострадавшего от рук бывших своих чад и их атеистических потомков. Сказанное, разумеется, никак не обеляет преступления большевизма, уничтожившего десятки и десятки тысяч людей только за веру. (Объективности ради отметим, что иноверцев и неверующих тоже не щадили.)
Сегодня русское православие взялось вывести нас на новую дорогу к храму. И здесь важно попытаться понять, почему Россия сбилась с этого пути столетие назад или даже раньше. Иначе новая дорога может оказаться хорошо забытой (или залакированной) старой…