Евстолия - жена пограничника

...Когда я впервые услышала это имя, так и представила себе: этакая сибирская женщина, большая, с темным лицом и сурово поджатыми губами. Оказалась Евстолия Васильевна кругленькой и маленькой старушкой: радуется гостям всегда... «Я ж совсем редко теперь выхожу. Для меня высоко, четвертый этаж... Сын вот помогает иногда!» Евстолии Васильевне – 97 лет. Смеется: «Вот на все мои дни рождения желали дожить до ста лет. Нажелали! Четыре месяца – и мне девяносто восемь!..» И не похоже, чтобы от этого сильно грустила жена пограничника: «Да сколько отмерено! Куда мне возражать».

В квартирке-хрущевке идеальная чистота. «Сама могу и пыль протереть, и по местам все расставить... А что посерьезнее – невестка помогает. Приезжает, и давай пылесосить, все вымоет, чтобы блестело! А я вот читать люблю... Люблю легкое что-нибудь, журналы со сплетнями про артистов. Теперь хорошая жизнь...»

Год сорок первый...

Хорошей она была не всегда. Далеко не всегда... И от рассказа жены пограничника Федора Докунихина веет холодом... К началу войны муж Толи (так называл он жену Евстолию) окончил военное училище. Уже и сын подрастал. И вот привалило им счастье: в отпуск! И не куда-нибудь, а к морю. В Одессу! Собирались радостно: хоть и не было особых доходов, но Евстолия и оделась по моде, и мужу гражданскую одежду собрала. А то все в военной форме...

Санаторий, теплое море, прогулки по вечерам, да еще и друг лучший мужа оказался там же... На дворе конец июня сорок первого. В воскресенье собирались куда-то ехать, а накануне пришел Федор, тезка и товарищ мужа и два Федора, уединившись, вдруг заговорили о войне. «Какая война? На улице лето, мы в отпуске... Что вы такое говорите?» – смеялась Толя.

Война

На другой день отправились кататься на троллейбусе: народу мало, все на море, а супругам очень уж хотелось посмотреть на красоты Одессы, города у моря... И вдруг что это? Странный шум: война! Война! Евстолия сжалась в комок: да какая вам война? У меня ребенок у мамы, а им шутки... У черного репродуктора толпились люди: кто-то молчал, сжав губы, кто-то тихо молился, а женщины плакали... На них смотрели косо: Молотов зачитывал свою знаменитую речь.
Чуть не бегом отправились в санаторий! А там суета, больше похожая на панику. Все куда-то бегут, всем что-то нужно: кому – деньги, кому – путевки, кому – билеты обратно в часть. Санаторий военный, все из разных мест. Федор приказал быстро собирать вещи... Уже вечерело, и вдруг как бабахнет! Что-то рухнуло, все опять побежали... Куда?

Докунихины бежали на вокзал. Федор не мог и часа терпеть: на фронт! Даже как-то умудрился подписать свою фотографию на память жене... Нужно было добираться на вокзал, на поезд. Торопились, почти бежали под градом осколков, взрывов... Толя задыхалась, но видя громадную толпу на перроне, ног под собой не чуяла. Нужно было добежать до вагона, потом неимоверно трудно было забраться в него: муж вскарабкался первым, тянул Евстолию за руки. «Знаете, люди плачут, кричат, ищут друг друга... И так, в битком набитом вагоне, они добирались до Киева, а оттуда двинулись в Москву: там недалеко, в Вологде, сын у мамы, и там военкомат. Путь был страшный и тяжелый: Киев бомбили, а значит и поездам доставалось. Федор торопился: нужно на фронт! Но в военкомате ему приказали вернуться к месту постоянного несения службы. Идея с уходом на фронт провалилась...

Два года одиночества

А служил на Дальнем Востоке, где тоже было очень неспокойно. Евстолия Васильевна чуть наклоняет голову, как будто уходит в себя: «Тогда мы с Федей расстались на два года... Я отправилась в Вологду... А знаете, мы ведь с мужем уже пережили смертельное событие: мы в 38-м тонули на корабле. Неспокойно было, японцы постреливали... Военных, чтоб формой не светили, прятали на кораблях... Ну в наш корабль и попал снаряд – раскусили нас японцы. Не было паники: все понимали, что дело плохо, но держались. Выбрались, спаслись... И мы, и бывшие там же курсанты из Харькова. А тут уже понимали, что это не какой-то корабль и не японцы. Тут дела серьезнее...

До Вологды немцы не дошли, хоть и были рядом совсем. Я уже знала, что вышел приказ: всех жен и вообще семьи удалить из гарнизонов. Так что пришлось сидеть на месте. Через два года не выдержала, поехала. Ехали вместе с эвакуированными из Ленинграда. Это страшно было. Я помню одну пару: мужчина и женщина, опухшие от голода, лежат на земле и дрожащими руками дают друг другу какие-то таблетки. Видимо, их пытались укрепить как-то, сохранить то, что осталось от здоровья... Что с ними дальше было, не знаю».

Тиф

А дальше был Иркутск. Уже не выдержала, сама поехала, и никакой приказ не удержал.

«Вы знаете, я рвусь туда, к границе, а оттуда валом валят семьи пограничников. Неразбериха страшная... И в этой неразберихе вдруг встречаю... мужа! Уже не было сил выяснять, кто и откуда, и зачем. Реву: хочу к тебе, и все... Федор написал просьбу командующему Иосифу Родионовичу Апанасенко, тогдашнему командующему Дальневосточными рубежами. Сейчас командующий захоронен у нас, в Ставрополе, на Крепостной горе. И нам разрешили! Как раз тогда, когда мы с сыном Валей заболели. Скученность вагонов дала о себе знать: тиф у нас оказался. Сейчас с трудом могу представить, как я ехала с ребенком через всю страну практически стоя... А тогда думала, что если мы не соединим семью сейчас, я погибну! Вот и свалились... Болели очень тяжело, нас в госпиталь положили... А когда чуть окрепли, посадили нас на пароход и мы поехали дальше. Видя нашу слабость, один офицер помогал мне: то еду принесет, то предложил денег, когда мы совсем без гроша остались... Так и добрались мы до Камчатки. Там, прямо на границе, я и обняла мужа...»

Жена пограничника

Федор Иванович уже был заместителем командира полка. Замполитом. С границы его можно было не ждать: пропадал там сутками – неспокойно было. А Евстолия пошла работать: ну так вот она устроена, без работы никак... Взяли ее в женсовет: нужно было помогать семьям, а кого-то и успокаивать, там, на большой земле, шла война... И погибали солдаты, чьи-то дети, родные... И стенгазету выпускала, «Боевые подруги» называлась, и никакой работы не боялась. Надо в столовую? Пожалуйста! Могла и посуду мыть, и официанткой работать, и полы натирать... Да все, что угодно, лишь бы быть полезной...

С женщинами по весне сажали картошку, овощи всякие, чтобы хоть как-то мужей и детей поддержать витаминами. Свободные от службы ходили на охоту, рыбалку... Приварок к столовой был: это Камчатка, до сих пор край не слишком обжитый.

Победили – и снова на войну...

И вот – Победа! Все, как сумасшедшие, палили в воздух, кричали, плакали, целовались... Все. Войне конец. Знали бы, что она переместится на Дальний Восток – не радовались... «Мы что-то слышали, но чтобы война? Нам-то, женщинам, ничего не говорили. И вдруг тут же вышел приказ собираться и передислоцироваться в Одессу! В ту самую прекрасную, белую и чистую Одессу! Приехали. И что? Все разрушено. И там война не закончилась: на смену пришли бандеровцы, еще какие-то бандиты, «Черная кошка» – их тогда много развелось... Федор домой идет с пистолетом за пазухой: чтоб быстро достать в случае нападения. А дальше... Всю часть опять в эшелон – и в Эстонию. Не успевали обживаться...»

Ставрополь

В 1961 году Никита Хрущев стал сокращать армию. Надо добавить, что Федор Докунихин был водным пограничником: охранял морские рубежи. Ну и сократили его. Правда, спросили у каждого офицера: куда бы он хотел поехать?

«Нам предложили Ставрополь. Мы согласились: тут же наш дальневосточный командующий похоронен... Тут и квартиру получили, детей растили. А ведь поначалу совсем не знали, что за город такой? Но так устали от бесконечных переездов, сборов, чемоданов, что согласились не раздумывая. И с того времени здесь, в этой квартирке. Дом заселяли пограничниками. Весело было, дружно очень жили. Мы пережили такую войну: народ был сплоченный, на бытовые неудобства и всякие мелочи просто не обращали внимания».

Федора Ивановича Докунихина не стало в 1998 году. А его верная Евстолия собрала целый архив: альбомы, записи, фотокарточки... Иногда, когда становится совсем грустно, достает и перебирает их, как будто снова всю жизнь пропускает сквозь пальцы... «Очень хочется хоть как-то остаться в истории. Чтобы нас, пограничников, помнили. И, может, и меня...»

– Евстолия Васильевна, а откуда у вас такое имя? Красивое...

– Не знаю. Родители назвали... Греческое вроде. Давайте пить чай. Любите чай с конфетами?

ВОВ