На всю жизнь – однополчане

Елена Павлова

На всю жизнь – однополчане
Из троих мужчин, запечатленных на снимке, сейчас в боевом строю ВВС остался только один — летчик, Герой России Сергей Палагин. Дмитрий Стригунов (стрелок-радист, сейчас — атаман Ставропольского казачьего войска Союза казаков России) уволился в запас еще осенью 1995-го, а начальник связи и радиотехнического обеспечения их родного полка Игорь Буляков — год назад, в период реформирования части. Сейчас работает в одном из Ставропольских вузов. 487-й отдельный вертолетный полк в 2009-м стал частью авиабазы, объединившей несколько воинских частей, и называется эскадрильей. Но для тех, кто служил там, он — по-прежнему полк. Потому что стал судьбой. И куда бы ни забрасывала летчиков жизнь, и сколько бы времени после этого ни прошло, и сколько бы реформ ни свершилось, остаются и память, и дружба, и боевое братство.

Они вместе служили в бывшей ГДР, там в 1989-м и начинал свою славную историю Буденновский авиаполк. В степное Ставрополье сформированная в Германии часть была передислоцирована в 1993-м, когда многим уже было очевидно, что процессы, развивающиеся на национальных окраинах России, представляют угрозу и другим ее территориям. Как на грех зима тогда выдалась — градусов под тридцать мороза. Местные старожилы посмеивались, вспоминая, что в период оккупации перед освобождением такие же лютые морозы стояли — мол, что ж такое, как «немцы» в городе, так холод. Шутили, но понимали — эти «немцы» — не захватчики, а защитники. Буденновский полк был первым, который бросали в бой, первым по количеству боевых вылетов в ВВС. В 2009-м, накануне реформирования, он был признан лучшим полком ВВС России. На обелиске на территории части — 28 имен — тех, кто не вернулся из боевых вылетов, тех, кто погиб во время налета басаевцев на Буденновск. У большинства летчиков части — множество государственных наград. Десятерым присвоено звание Героя России (двое из них награждены посмертно).

У Сергея Палагина кроме Золотой Звезды Героя — три ордена Мужества. Сам о своих заслугах говорить не хочет, оно и понятно, командир экипажа не один в машине, да и вообще, бой — это другое измерение, не до геройства, просто там все выполняют свою работу. Честно. 

Так что рассказывали о нем друзья — Сергей все-таки выделялся, он всегда рвался на самые сложные задания. И еще — есть ситуации, когда по ряду причин (погодных, оперативных, иных) командиру никто не может приказать лететь, и решение он принимает только сам.

Ни один пилот, прошедший «горячие точки», даже сам себе не ответит на вопрос: сколько на его счету уничтоженных боевиков и сколько спасенных жизней. Очень много. Раненых, которых они поднимали на борт прямо во время боя — с простреливаемых насквозь высот и с обсыпающихся горных дорог, когда попадали в засаду наши колонны. Спасали, когда не было ни малейшей возможности посадить вертолет, зацепившись колесом за склон, практически, зависнув над обрывом или рискуя зацепиться лопастью за кроны деревьев. Наносили удар по огневым точкам противника, имея повреждения вертолета, а иногда приходилось вызывать огонь на себя. 14 вылетов, 21, 29 боевых вылетов в сутки, зачастую в очень сложных метеоусловиях.

Лишь один пример из сотен. 29 июля 2002 года в лесном массиве близ Шали противником была обнаружена наша разведгруппа. Ребята, предприняв обходной маневр, попали на минное поле, один из разведчиков был тяжело ранен при подрыве. Потом еще двое – во время боестолкновения. Положение было безвыходным, ни возможности отойти, ни возможности рассредоточиться. Здесь, на участке шириной в метр и десяти-пятнадцати в длину, они были более чем уязвимы. Спасти разведгруппу можно было только с воздуха. Боевики это тоже понимали. По «вертушкам» был открыт шквальный огонь. Вертолетам прикрытия удалось подавить одну огневую точку. В это время экипаж Палагина приступил к эвакуации раненых. Сначала пытались сбросить бортовую лебедку, но трос не достал до земли. Посадить машину невозможно - лес густой и высокий. И Палагин принимает решение снижаться прямо в кроны деревьев, и опускает спасательную корзину на тропу, где находится разведгруппа. В это время боевики перегруппировались и вновь открыли огонь. Под обстрелом вертолет поднимается в воздух, экипаж поднимает тросом первого раненого. Потом снова снижение. Расстояние от лопастей несущего винта до ветвей деревьев — не больше метра, иногда — сантиметры, запаса высоты нет. Снова подъем — еще один раненый. Так час и десять минут, которые казались вечностью. Руки просто сводило. Любой «срыв» машины, и все. Напряжение кромешное, усталость — тоже. Но летчик держался, не выдержала техника. Когда подняли семерых — пришла в негодность лебедка. Пришлось уходить на Ханкалу, менять машину и возвращаться. Снова попали под обстрел, но дошли без повреждений. Продавленные деревья от потока винтов выбивали дробь по фюзеляжу, ветки лезли в открытый блистер кабины. Еще час двадцать неимоверного напряжения, но на борт подняли всех. Тогда спасли 16 человек. Летчики не знают, как сложились судьбы разведчиков, вышли ли они живыми из горнила второй чеченской. Им вот удалось не всем… Бортовой техник старший лейтенант Рюмин, который участвовал в операции по эвакуации этой разведгруппы, потом сгорел в своей машине при выполнении боевого задания.

На 1 января 2004 года Палагину пришлось спускаться на дно замерзшего водопада. Накануне в пропасть сорвались несколько человек из выполнявшей задание разведгруппы. Выжил один, но состояние было критическим. На место трагедии летела группа спасателей, которые должны были помочь поднять тела погибших и раненого. Техника пилотирования тут нужна филигранная. Вертолет спускался в так называемый каменный мешок, был сильный боковой ветер, ущелье слишком узкое, чтобы выполнить разворот и взять обратный курс для взлета. Взлетали, что называется с Божьей помощью, смещая вертолет назад и набирая высоту одновременно… Задание выполнили. А парень этот, разведчик, выжил…

Много чего было. О каждом в полку можно роман писать. И о тех, кто в строю, и о тех, кто уволился. Тут многие достойны. А увольнялись в основном не потому, что не хотели служить, просто, дурдома, который иной раз граничит с преступлением, хватает – не столько в самой армии, сколько в отношении к ней. Из трех войн, только вторая чеченская начиналась более менее слаженно, а начало первой чеченской и юж-

ноосетинской — сплошной дурдом. Ну про первую уже все знают, а про последнюю - не все расскажешь, и уж тем более не все напишешь. И все-таки есть то, что сильнее. Да, наверное, не очень правильно, что войны мы выигрываем благодаря не столько стратегиям, сколько людям… Но слава Богу, что они у нас есть… Как уже говорилось, экипажу в бою не до эмоций. И все-таки, что-то было в эти самые горячие и напряженные моменты. Вот и они, мои сегодняшние собеседники, вспоминая о боевых вылетах, говорят: конечно, хотелось спасти всех. Но какое-то особенное чувство было, когда поднимали на борт срочников, совсем мальчишек… И еще — завтра все друзья-однополчане, если даже не увидят, то обязательно услышат друг друга. Многих разбросало по разным уголкам России, многие давно на «гражданке». Но они знают друг о друге все, потому что боевая дружба — она на всю жизнь. И в строю, и в запасе они по-преж-нему — однополчане.