Неужели нам нужна беда?
Елена Павлова 
На «до» и «после»
... Как все-таки символично и тревожно перекликаются прошлое и настоящее в срезе одного только выпуска новостей. Хроника 1939-го, хроника 2004-го, репортажи из Ингушетии, КБР, Дагестана — как сводки с фронта... И тут же — радостные репортажи с торжественных школьных линеек и новых школ, где смеются и шутят на камеру старшеклассники, и первоклашки, исполненные торжественностью момента перехода в, как им кажется, уже взрослую жизнь, переживают этот момент серьезно и молчаливо, выглядывая из-за огромных букетов величиной чуть не в их рост... И так хочется, чтобы эти дети о войне, фашизме и терроризме узнавали только по книгам, фильмам и учебникам...
Никто не считал, сколько среди десятков миллионов жертв II мировой — детей, сколько ребятишек стали жертвами локальных войн постсоветского времени, полыхнувших на обломках СССР, сколько сгинуло на Кавказе... А потом у нас гремели взрывы в домах, в электричках, на остановках и вокзалах... У нас были Буденновск, «Норд-Ост» и Беслан... Сколько раз в своей новой истории Россия приспускала знамена и объявляла дни траура по погибшим в терактах. Но и одной такой трагедии было бы достаточно, чтобы осознать, какую опасность несет в себе терроризм. Жертвами теракта в Беслане стал 331 человек, 167 из них — дети. И этих 167-ми, для которых так и не начался первый урок и которых не вернуть, России на всю ее дальнейшую историю хватит, чтобы помнить, чтобы не повторить...
... Сейчас практически каждый канал транслирует фильмы и передачи о начале II мировой. В сентябре 2004-го этого не было. Хотя слово «война» звучало часто — в том числе из уст президента и главного силового министра. А по телеканалам звучала «Священная война». Но и ее строки, рожденные в июне 1941-го, в восприятии переносились на сентябрь 2004-го, проецировались на Беслан...
... С Аланом Мисиковым мы встретились накануне годовщины Беслана. Алан Русланович на Ставрополье — человек известный и уважаемый. Мне тоже созвучны его взгляды об ответственности лидеров национально-культурных объединений, об исторической объединяющей миссии русской культуры и русского народа и его категоричное неприятие определения «толерантность» в применении к проблемам межнациональных отношений. Алан Мисиков — член правления Всемирного конгресса осетинского народа, лидер ставропольского культурно-просветительского общества «Амонд» (что в переводе означает — счастье), входит в состав консультативного межэтнического совета при администрации Ставрополя).
- Я очень благодарен всем, кто не оставляет тему Беслана, - говорит он. - Об этом нужно говорить — не для того, чтобы оплакивать погибших, а чтобы не повторить... Мою жизнь Беслан разделил на «до» и «после»... Я ведь до этой трагедии не занимался политикой, не посвящал столько времени работе в обществе, работе с молодежью. А, пережив Беслан, понял, что это необходимо. Что я на своем месте должен сделать все, чтобы такое больше не повторилось. Ни в России, ни тем более у нас, на Ставрополье.
Они этого не пережили
... Алан Мисиков — уже давно ставрополец. Живет здесь с 1991 года. В детстве пришлось поколесить с родителями по городам и весям: отец служил в Германии, потом был военкомом Курского района у нас на Ставрополье. Но Алан родился в Беслане. Полгорода родни и знакомых. Вся улица Октябрьская как одна семья была — и радости, и горести общие. И школу из окна его дома видно было. Алан ведь именно эту школу окончил в 1982 году, ту, в которой с сентября 2004-го не гаснут свечи, а остовы перекрытий спортзала и стены школьных кабинетов испещрены пулевыми отверстиями и нашпигованы осколками...
В интернете много фотографий бесланской школы № 1, у Алана Руслановича нет ни одной... Слишком больно на это смотреть. Он, конечно, был в Беслане в те страшные дни. Выехал сразу, как только позвонили родственники и сообщили о захвате школы. Все, что происходило, в памяти как-то спрессовано в комок, в котором сплелись напряженное ожидание, неопределенность, неизвестность, глухое безмолвие сотен людей и вспышки прорывающейся ярости... Но почему-то была вера в благополучный исход. Сам захват детей был злодеянием... И казалось, что на большее бандиты не пойдут... Что это лишь акция политического давления — чудовищная по цинизму и жестокости, но все же только акция... Алан Русланович и сам тогда в это верил. До того самого момента, как прогремели взрывы.
Он не знал, что бандиты начали убивать заложников уже в первый день. Что практически сразу после захвата вместе с другими мужчинами был расстрелян и его двоюродный брат Артур Мисиков, рослый широкоплечий парень. Его сынишка, которого Артур провожал в первый раз в первый класс, выжил. Пацаненка родственники отыскали потом в больнице...
Алан Русланович помогал искать пропавших родных родственникам и друзьям. То, что они видели, то, как определяли в обугленных останках своего ребенка, не стоит описывать в газете, но это действительно страшно.
- Шестеро моих одноклассников похоронили своих детей, - говорит Алан Русланович. - У всех сыновья погибли... Учителя наши погибли...
На праздники и беды осетины всегда собираются вместе. Но если на свадьбу или день рождения можно не прийти, сославшись на уважительные причины, то на похороны не прийти нельзя. Тут нельзя было соблюсти традицию. Ко всем, кто хоронил, невозможно было прийти. Мисиковы тоже хоронили. И почти 20 минут они не могли вынести гроб с телом Артура со двора - похоронные процессии шли по их улице Октябрьской сплошным потоком...
... Я спросила, как люди нашли в себе силы это пережить. Ведь терять детей — это самое страшное, что может случиться в жизни... А некоторые потеряли двоих, троих, шестерых...
- А они этого и не пережили, - говорит Алан Русланович. - Тех, кто потерял детей, нельзя уже назвать живыми... Вы понимаете, о чем я... Беслан вообще очень изменился. Это был очень добрый, радушный городок. Больших домов мало. Мне он всегда наш Михайловск напоминал. Дружили целыми улицами. Радовались друг за друга. Улыбались при встрече. Сейчас в Беслане редко увидишь улыбку. И вот едешь мимо детских площадок, мимо новых школ, а они не радуют. Наоборот, напоминают, о том, что случилось... Все напоминает...
Через осознание
Потом мы говорили о нашей жизни и ее болевых точках, одна из которых — состояние межнациональных отношений. Я вспомнила надпись на одной из стен в бесланской школе: «Ингушетия — ад. Смерть - басаевским потомкам» и подпись под ней: «8-А, 10-Б класс»... Я видела ее в сентябре 2004-го, и через полгода я снова прочитала те же выведенные графитом слова на этой стене в выбоинах от пуль... Дети выходили в жизнь с таким вот ощущением... На ту пору в Осетию предпочитали не въезжать на машинах с ингушскими номерами, да и наоборот — тоже... Я спросила: сейчас что-то изменилось?
- Последствия той многовековой борьбы за землю (а в старину это было борьбой за жизнь) ощущаются и сейчас. После Беслана все, конечно, усугубилось... Но время идет, и жизнь продолжается. Существуют деловые контакты между республиками. Есть, безусловно, изменения в лучшую сторону. Я сейчас скажу не от имени Конгресса осетинского народа, а от себя лично. У нас нет другого выбора, кроме диалога. Надо говорить друг с другом. Мы обречены быть соседями. И никто тут никого не победит.
Этническая принадлежность является одним из тех факторов, по которым мы «расползаемся по окопам». В том числе и у нас, на Ставрополье. Я не думаю, что правильна политика замалчивания этих проблем. Если их не изучать, не обсуждать, не пытаться вместе найти выход - их не решить. И это может привести к гипертрофированной, уродливой и непредсказуемой реакции и социальному краху... Люди объединяются вокруг внешних условий. Вспомните историю Великой Отечественной, когда этническая принадлежность воспринималась как что-то интересное. А сейчас этническая принадлежность — это то, что отличает... Сейчас условия напряженные. Мы вспоминаем, кто наш сосед по национальности, когда нет денег, социальных гарантий, не просчитывается завтрашний день. Сразу нужен виноватый.
- Но когда что-то случается, мы объединяемся. Трагедия Беслана, а впоследствии трагедия Цхинвала показали, что мы все-таки народ, способный воспринимать чужую беду как свою, и жить, и поступать как братья... Кстати, это «оценили» и в мире. Вы знаете, что после Беслана был целый ряд публикаций, которые повествовали о том, что трагедия разделила даже самих осетин. Просто это говорит о том, что некоторым силам очень невыгодно единение людей в России, даже обретенное такой высокой ценой.
- Беслан стал событием, которое отрезвило людей. Многие находились в некоем ступоре, горе, и действительно в этот момент делались попытки политического и коммерческого использования этого факта. Это недопустимо. Это Бог дал нам понять, насколько страшны могут быть последствия некомпетентности в изучении многих проблем, которые имеются на Кавказе. Осетины после Беслана, конечно, не разделились. Наоборот, стали ближе друг к другу. Только я бы не хотел, чтобы к единству Россия приходила такой ценой. Я бы хотел, чтобы это произошло через осознание. Мы должны объединиться, потому что по-другому нельзя. Иначе будет плохо всем. Наша безопасность - в объединении и нравственности. И это может произойти только на фоне исповедания нравственных ценностей. Сейчас фон не очень хороший — на нем плохого человека не сразу углядишь. Честность и порядочность воспринимаются как маргинальность. Иной раз за границей понимаешь, насколько велики сила и могущество русской культуры, потому что там об этом помнят и говорят. А возвращаешься домой, и видишь, насколько невелировано влияние нашей великой культуры здесь. Откуда-то извне идет рестрансляция бездушия, бездумия, жестокости — того, что несвойственно ни русским, ни осетинам, никому из нас. Надо вспомнить о том, что у нас есть великая русская культура, которая в свое время и объединила всех нас... И что страна у нас одна — Россия-матушка... Да, когда мы все вместе переживали трагедию Беслана и трагедию Цхинвала, никто не вспоминал, кто какой национальности... Так вот я все время задаю вопрос: «Неужели для того, чтобы быть вместе, нам нужна беда?!».