Русская смута с польским акцентом

Ровно 400 лет назад в Москве царило радостное оживление. Только что капитулировал малочисленный и изголодавшийся польский гарнизон Кремля, а на Красной площади у Лобного места шел торжественный молебен по этому поводу, собравший как жителей столицы, так и ополченцев с казаками. Они ведать не ведали, что то событие станет праздноваться как День народного единства.

Русская смута, спровоцированная усыханием генеалогического древа династии Рюриковичей, правящей почти восемь веков, со взятием Кремля не закончилась. Понадобилось еще некоторое время, чтобы в сторону Кракова удалились последние шайки во главе с польским королем Сигизмундом III. Предстояло также выбрать царя-батюшку. Ну а последний «смутный» очаг был потушен к середине 1614 года.

Почему именно овладение Кремлем официально выделили из пестрой череды событий тех далеких лет, догадаться нетрудно. Происки внешних враждебных сил издавна предписано у нас считать главной палкой в колесах, первоисточником проблем. Но так ли это применительно хотя бы к Великой смуте? Давайте просто разберемся в том, о чем накануне праздника рассуждают гораздо реже, нежели об изгнании поляков из Кремля. А именно – каким макаром они там оказались?

Первое пришествие

Саморазложение Московии, порожденное сугубо внутренними, доморощенными обстоятельствами, не могло не привлечь алчных соседей. Наемники из Польши числом около двух тысяч перешли границу в 1604 году вместе с Лжедмитрием, однако с наступлением зимы большинство из них возвратилось восвояси. Оставшиеся несколько сотен шляхтичей хотя и были умелыми воинами, погоды не делали, поскольку основную силу армии самозванца составляли десятки тысяч русских и казаков. Это воинство в июне 1605 года, после смерти Годунова, вошло в Москву, где Лжедмитрий безо всякого сопротивления был венчан на царство.

Польская верхушка пыталась «порулить» самозванцем, который много чего ей раньше наобещал. Но тот, дорвавшись до престола, благодетелей оставил с носом, потребовал от них именовать себя императором и даже распустил часть своего польского отряда, окружившись гвардией из других европейских наемников.
Следующая «порция» польских подданных прибыла в Москву в начале мая 1606 года вместе с невестой «царя Димитрия» Мариной Мнишек. Но этим и вовсе почти не довелось насладиться новыми возможностями. 17 мая (через восемь дней после свадьбы) Лжедмитрий и часть поляков были убиты, а организатор переворота Василий Шуйский, объявленный царем, выживших иноземцев разогнал по российской глубинке. В столице остались только послы Сигизмунда, да и то под домашним арестом. Даже восьмидневная царица Марина с отцом и свитой была выдворена в Ярославль. На этом первое пришествие поляков в Москву завершилось.

Пожар разгорается

Ставленник столичных бояр Василий Шуйский (по меткому замечанию одного историка, «тень царя») остановить гражданскую войну был не в состоянии. Напротив, она разгорелась с новой силой. И очередное массовое проникновение поляков на Русь не заставило себя ждать. На сей раз – в июне 1607 года – они прикрывались насквозь уже фальшивыми притязаниями Лжедмитрия II. Что это были за люди? В большинстве своем – искатели приключений и богатств, шляхтичи, которые только что проиграли регулярной армии Сигизмунда во внутрипольской распре и оказались не у дел. Наряду с казаками они составили костяк армии второго самозванца.

Их было немало. К середине 1608 года, когда эта армия избрала местом дислокации подмосковную деревню Тушино (отсюда прозвище Тушинский вор), в ее рядах насчитывалось около 20 тысяч поляков. Солидное число по тем временам, хотя русских на службе у вора было гораздо больше.
Тушинцы осаждали Москву, а Сигизмунд, немного присмиревший после польской смуты, заключил с Шуйским договор о перемирии. И потребовал от тушинских поляков немедленно возвратиться домой. Но верные традициям шляхетской анархичности, те наплевали на королевское повеление. Тем более что Москва с ее манящими богатствами была рядом, да и вообще, объектов грабежа хватало.
Русские же разделились. Одни подчинялись Москве, другие – Тушино, третьи – никому. А в марте 1610 года появилась еще одна сила: по просьбе Шуйского для борьбы с поляками и Лжедмитрием II на нашу землю вошла армия шведского короля, который был не против поживиться за российский счет. Таким образом, за двумя основными противоборствующими русскими сторонами оказались иностранные наемники.
Вскоре на просторах России появилась чуть ли не дюжина людей, именовавших себя «государями», раздававших титулы и поместья. Страдания же простых людей не поддаются описанию. Их грабили шайки самых разных мастей и национальностей. Города и села пустели и приходили в упадок. Страна распадалась.

Ход короля

В сентябре 1609 года Сигизмунд III осадил Смоленск. Он очухался после гражданского мордобоя и, даже не получив одобрения и финансирования со стороны польских выборных органов, поспешил перехватить плоды российской смуты. О чем смекнули тушинские поляки, которые потребовали, чтобы король убирался домой. Но довольно быстро нашли с ним общий язык, после чего многие перебрались из Тушино под Смоленск, где базировался Сигизмунд.

Поляки все больше втягивались в российскую смуту. Летом 1610 года польско-казачья армия под командованием гетмана Жолкевского сразилась с русско-шведской армией, обладавшей огромным численным превосходством. Из-за предательства иностранных наемников русские были разбиты. Последствием чего стало свержение с престола Василия Шуйского. В итоге в непосредственной близости от Москвы, где безвластие прикрывалось олигархическим правлением семибоярщины, угрожающе расположились поляки Жолкевского – с одной стороны и войско Лжедмитрия II – с другой.
Из двух зол феодально-церковная верхушка выбрала наименьшее, на ее взгляд. Царем был объявлен 16-летний сын Сигизмунда королевич Владислав, и русские присягнули новоявленному государю, который находился под Смоленском вместе с отцом. Однако Сигизмунд сам решил завладеть московским троном. К тому же без ответа осталось требование русской стороны о принятии Владиславом православия. Все это невероятно запутывало ситуацию, в которую в любой момент мог вмешаться и самозванец.

Молились за королевича

Счастье России, что в тот критический момент Польша – диковинная смесь парламентской республики и монархии – так и не поддержала своего короля и прочих польских авантюристов, сделав захватнический поход на восток их частным предприятием. Да и сам Сигизмунд III проявился как личность заурядная, не чета своему предшественнику Стефану Баторию, победившему Ивана Грозного. По словам великого историка Карамзина, «если бы жизнь и гений Батория не угасли до кончины Годунова, то слава России могла бы навеки померкнуть в самом первом десятилетии нового (XVII. – М. В.) века».

Во многом поэтому, когда русские сделали, казалось бы, все для самоликвидации России, когда знать предала страну и народ, поляки не сумели воспользоваться благоприятным случаем.
Но пока они были на коне. В ночь на 21 сентября 1610 года армия Жолкевского, не дождавшись поддержки от Сигизмунда, не желавшего уходить от героически обороняющегося Смоленска, бесшумно заняла Кремль, Китай-город, Белый город и Новодевичий монастырь. Так поляки оказались в Москве второй раз. Теперь уже под знаменами царя Владислава. Но опять, по сути, приведенные русскими.
Поначалу эксцессов не было. Возникавшие конфликты рассматривал суд, состоявший из равного числа русских и поляков. Во главе стрелецкого войска был поставлен поляк. В церквях молились за Владислава (он с отцом до Москвы так и не доехал). Чеканили монеты и медали с его изображением, хотя фактически правителем стал Сигизмунд, что тоже поначалу не вызывало весомых протестов.
Но уже очень скоро иностранный гарнизон, состоявший из четырех тысяч поляков и нескольких тысяч наемников из иных стран Европы, повел себя со всеми замашками оккупантов. Грабежи, насилие, кощунственные действия в храмах – эти и многие другие мерзости накалили обстановку в Москве и за ее пределами. Что вновь укрепило позиции Лжедмитрия II, однако он был внезапно убит татарами. И из двух зол осталось одно.

Перелом и развязка

В сознании части народа крепли идеи о возвращении государственного суверенитета и прекращении смуты. Символом борьбы стало православие и его отдельные служители, мужественно не смирившиеся с «восседанием» на троне католика. Взятие поляками Смоленска после его геройской обороны лишь катализировало настроения в пользу успокоения страны.

Теперь это стало делом времени: общий враг на очень короткое время отодвинул на второй план внутренние раздоры, что позволило собраться силам, достаточным для освобождения Кремля. Опуская перипетии этой яростной борьбы, отметим лишь, что поляки сами почувствовали обреченность своей авантюрной миссии. В январе 1612 года лучшие польские части, не получив своевременно жалованье, ушли на родину, где занялись грабежами… королевских владений.

Ну а дальше случилось то, что и должно было случиться. Ровно за 200 лет до бесславного ухода из Москвы наполеоновской армии, несколько сот поляков, осажденных в Кремле, сдались третьему по счету ополчению.

Раны, нанесенные России Смутным временем, зарубцовывались еще десятки лет, в течение которых не прекращалась и борьба с Польшей и другими соседями. Но суть смуты – не в противостоянии внешним недругам. А в мучительном кровавом переходе власти от вымершей династии ко вновь утверждающейся. Что выявило чудовищную уязвимость жестко самодержавного правления, когда все государственные институты настроены преимущественно на ретрансляцию и безропотное исполнение высшей воли. Если же импульсы, поступающие сверху, ослабевают или затухают («Царь-то – не настоящий!»), вся властная конструкция будто впадает в кому, а общество, эксплуатируемое, забитое, униженное, почувствовав слабость власти, словно сходит с ума. В этом заключалась трагическая и, скорее всего, родовая особенность российского миропорядка.

Как тут не вспомнить слова, которые Пушкин вложил в уста Бориса Годунова и которые так точно характеризуют глубинный конфликт Великой смуты: «Лишь строгостью мы можем неусыпной сдержать народ, Так думал Иоанн, смиритель бурь, разумный самодержец (Иван III. – М. В.), Так думал и его свирепый внук (Иван Грозный. – М. В.). Нет, милости не чувствует народ: Твори добро – не скажет он спасибо; Грабь и казни – тебе не будет хуже.» К этому добавить нечего.