Сборы КСС. Март 1990 года

Туда мы не идём, а идём по тропе в ложбину, на маленький мостик через ручей, вытекающий из узкого ущелья. Шурик, недолго думая, скачет туда. Мне сдаётся, что он вообще долго никогда не думает. Все тянутся за ним. Я прохожу немного и возвращаюсь, решив обойти поверху.

Выбираюсь на верхнюю поляну с чьим-то огородом и выхожу на обрыв ущельица. Сверху вижу два небольших водопада, пробую свистнуть. Откуда-то снизу отзываются. Сбегаю по пологому склону к ручью, говорю Сашке, что за перегибом водопад, и первый туда убегаю. Все отстают, и я, не особенно долго любуясь водопадами, влезаю по стенке на его верх, вижу второй водопадик, поменьше, и позирую на первом. Меня увлечённо снимают. Потом так же увлечённо бросают фотоаппараты и Олега внизу, а сами ползут ко мне. Олег запечатлевает всех. Я слезаю, беру фотоаппараты и бросаю их Вале. Студенты пишут записку о своём там пребывании, куда-то её вкладывают и десантируются вниз. Там мы перекусываем и спешим в лагерь. В лагере нас встречают пустые кастрюли и объявление, что отваливаем через два часа. Два часа уже есть, два часа остаётся прибавить, что подтверждает старую истину – получится пять. К пяти мы ещё вернёмся, а пока пьём тёплый компот и следим за улучшением погоды.

Погода меняется оперативно, мы грузим все рюкзаки в бортовую машину, а сами устраиваемся в ГАЗ-66. Водитель долго интересуется, кто старший, записывает его имя, фамилию и отчество, берёт с него роспись и говорит, что за содержимое кузова отвечает он. Ещё прибавляет, что с содержимым церемониться не любит, в чём мы вскоре и убеждаемся. Машина летит, как ракета, папу-старшего приходится держать со всех сторон, чтобы он не вывалился через борт. Обрывы пролетают, как в фильме «Спортлото-82», даже дух не успевает захватить. Мужики визжат от восторга и страха, что ракета может стать торпедой в Аргуне, но дикие виражи над пропастью на бешеной скорости кончаются благополучно.

Ещё издали видим завал и понимаем, что это, возможно, надолго. Когда пристраиваемся в колонну ожидающих машин, шофёр говорит, чтобы мы никуда не ходили, но сидеть холодно, и я, прихватив Шуру, тяну его на бугор, глянуть на продвижение работы. К своей радости, мы отмечаем, что завала осталось метров десять, и ещё полчаса наблюдаем заключительные аккорды его расчистки. Где-то около пяти трактора подравнивают дорогу, и мы бежим в машину, думая, что дважды два оказалось всё-таки пять. Ещё немного подождав, наш ГАЗ-66 срывается с места, встречные водители глядят на нас квадратными глазами. Проезжая завал, думаем прихватить камушек на память, но Иващенко пытается зацепить «чемодан» не меньше, чем он сам, и мы его отговариваем.

Последние облака на небе куда-то разбегаются, и погода становится просто «прэлэстной». Солнце уходит за склоны, мы же созерцаем пейзажи и что-то громко орём от переизбытка чувств.

Проскочив несколько сёл и испугав по пути пару машин, в Ушкалое тормозим около магазина. Автобус дальше не идёт, и те, кто в нём сидел, перебираются к нам. Все, конечно, не помещаются, отдаю пуховик Дадону, так как он остаётся ждать. До цели путешествия, по словам очевидцев, уже немного.

Я думаю, что такую перегруженную машину гнать будет невозможно, но ошибаюсь. Шофёр газует с места так, что чуть не ставит её на дыбы. Дыбом встаёт и шерсть у собаки по кличке Аргун, которую мы взяли тут же. Кое-где на подъёмах машина глохнет, а на спусках не очень вписывается в повороты, я на 150 процентов уверен, что так никогда не ездил и вряд ли такой лихач мне ещё когда-нибудь попадётся. Лёха же, который сидит с ним в кабине, потом расскажет, что он смотрел куда-то на руль, а не на дорогу, а Вадик чуть не упал, когда он дыхнул на него в разговоре. Я и сам имею удовольствие созерцать его руку с сигаретой в окне кабины на бешеной скорости, но спокоен, потому что он сказал, что сам в пропасть нас не уронит. К сожалению, плёнка у меня в кинокамере закончилась, и я не могу запечатлеть эту великолепную езду. Впереди, в ущелье, небо краснеет, ему, видимо, слегка стыдно за своих неугомонных сынов, хотя сыны уже подкатывают к месту.

Быстро выгружаем продукты, перетаскиваем их через два моста на поляну. Я кое-как надеваю рюкзак, беру ящик консервов и каремат и иду через мост. Мост покосился на одну сторону, за серединой на дырке лежит какая-то треугольная лестница из тонких брёвен, подбитая железом. Я наступаю на её край, другой моментально задирается, и я падаю вперёд, бросив ящик с карематом. Вскрикнув от боли, прислушиваюсь к поврежденной руке – когда падал, что-то сильно хрустнуло, но особой боли нет. Ко мне подбегают, Сашка сзади помогает подняться, спрашивает, что с рукой, я отвечаю – ничего, целая. Перешагнув злополучное место и ящик, который оказался под лестницей, я бреду по тропе. В голове звенит, почему – не знаю.

Уже почти в темноте ставим палатки, притащив перед этим всё, что выгрузили из грузовика. Отхожу я быстро, но учиться играть на гитаре пока не смогу, хоть гитара и есть.

Делаем чай, съедаем мои паштеты, сальцо с луком, кое-что ещё, и я героически дописываю дневники.

01.04.90. Утром с неба летит крупа, она становится крупным снегом, и к обеду всё засыпает. Останавливаются мои часы, сделав первоапрельскую шутку. Сегодня Всемирный (по советскому календарю) день геолухов, который мужики, сразу после завтрака, отмечают тремя бутылками водки. Оставшиеся три я от них прячу, так как они начали «тормозить».

Мы с Лёхой смеемся над ними, а они идут кататься на склон, прихватив половинку акьи.

Потом все спят. Сейчас половина у костра, половина здесь.

Мы ставим польско-армянскую палатку и перебираемся в неё. Лёха с Иващенко играют в нарды. Олег смотрит на это дело сквозь толстые стёкла очков. Димка, инициатор уничтожения спиртного, дрыхнет, и хорошо. Теперь уже темно и остаётся покорно ждать завтрашний день. Когда собираются все, с Шурой решаем сварганить чай. У «Шмеля» не качает насос, Шура долго его курочит, а я разжигаю «Турист». В моё отсутствие с ним что-то сделали, и он горит большим коптящим пламенем. От костра его видит Валентин Феликсович и подходит посмотреть. Мы с ним разговариваем, он рассказывает, какие маршруты можно сделать в этих местах, вспоминаем Пашку. Феликсович уходит, а мы завариваем чай и пьём его в кемпинге с яблочным вареньем. Я «добиваю» 250 плёнку, и мы укладываемся спать. 02.04.1990. Встаём в семь. К утру подморозило, и снег хрустит под ногами. Облака высокие. С надеждой на лучшую погоду идём чистить зубы. Почистив, опять забираемся в палатку.

После завтрака выходим за речку Кериго вязать с Семёнычем узлы. Преуспеваем в этом деле изрядно, даже снег тает от нашего усердия. За перегибом хорошо видна Тебулос Мта, снимаем её на слайды.

Почти всю слайдовую чёрно-белую плёнку извожу на портретную съёмку. Нас зовут на обед, кормят лапшой с мясом, хоть на этом спасибо.

В числе дежурных сегодня наш приход – Олег, индеец «Прозрачные стёкла», большой любитель огненной воды, могли бы вообще без еды остаться.

После обеда большинством голосов избираем маршрут на башню, видневшуюся на левом склоне над Аргуном. Туда попадаем довольно быстро, пёс Аргун идёт с нами.

Там занимаюсь массированной съёмкой из всего, что есть, что выйдет, пока не знаю.

Все уже спускаются, когда я снимаю себя на автоспуске.

Бегу вниз по сланцевым камням, усеянным тонким слоем сыпухи. Мужики ждут меня метрах в 15 ниже, и мы продолжаем путь вместе. Выскочив на дорогу, видим на другой стороне реки пещеру, о ней расскажу позже.

Семёныч занимается с мужиками отработкой связок и натягиванием полиспаста, а я сплю.

Ужинаем музыкальным супом и до наступления темноты успеваем ещё сходить в пещерку, где ставим свечку в память об усопших. Возвращаемся, переполошив лагерь песней, стоим немного у костра, приходим по одному в палатку, и все ложатся спать. Один я не сплю и пишу при свете свечи.

Продолжение следует

горы, природа