Великий и могучий, увы, не русский язык
Станислав Маслаков«…если мы решили, что «сапиенсу» пора остановиться в своем развитии,
следует литературе говорить на языке народа. В противном случае народу
следует говорить на языке литературы»
И. Бродский
То, что происходит с русским языком, должно волновать не только филологов. Агрессивное окружение, вопиющее попрание норм русского языка разрушают все сферы жизни общества, в первую очередь отражаясь на духовной стороне жизни человека и национальной культуре в целом. Можно сказать, что в последнее время нарушение языковых норм само по себе стало нормой. Создателей рекламы, всерьез считающих себя творцами нового вида искусства, представителей власти, СМИ, многих деятелей культуры нимало не смущают коверканья родного языка, элементарная безграмотность. Они подчас даже бравируют этим. Прикрытием своего языкового бескультурья, малограмотности стал принцип: «Не столь важно, чтобы было понятно, главное – броско, крикливо!».
К великому сожалению, забыто, что язык не только способ общения, но и важнейшее средство сохранения единства нации, ее самобытности, ее дальнейшего существования. Таким образом, вопрос о чистоте «великого и могучего», по сути, превратился в вопрос нашего существования. Без уважения к собственному языку не может быть не только самой культуры речи, но и вообще культуры личности, а значит, и культуры общества в целом.
Чаще всего причиной современной языковой анархии считают неумеренное заимствование слов, имеющих полные аналоги в самом русском языке или давно адаптированных в нем: тинейджер – подросток; дайвер – ныряльщик; эксклюзив – исключительный; консенсус – согласие и т.д. «Сколько иностранных и бесполезных слов. Русскому человеку они даром не нужны»,- справедливо говорил герой И.С. Тургенева Базаров. Впрочем, мысль литературного персонажа была несколько иной.
Действительно, заимствования сегодня стали одной из серьезных проблем языка, но не самой главной: язык – явление живое, развивающееся, имеющее свои законы существования, обладающее способностью к самоочищению, регенерации. И в XVIII, и в XIX веках всерьез говорили о гибели русского языка именно в связи с заимствованиями. Однако он не только выжил, но и существенно обогатился, отсеяв всё ненужное, адаптировав по своим законам необходимое. Можно заглянуть и в более близкую историю, чтобы убедиться в этом: 80-е перестроечные годы принесли огромное число совершенно чуждых заимствований, но что осталось от них? Другой проблемой нашего языка принято считать сленги, жаргонизмы, ненормативную лексику. Однако и это, по моему убеждению, тоже не главное. Просторечия, диалекты, сленги, жаргоны, крепкое словцо всегда существовали наряду с нормативным языком. Причем все эти языковые ветви никогда не были обособленными: они сосуществуют, взаимодействуют.
Причин отчуждения от родного языка на самом деле гораздо больше: например, глобальные мировые процессы обмеления, оскудения крупнейших языков (примером может стать американский язык, представляющий значительно опрощённый английский), которые низводят их к «голому» функциональному назначению. У нас сейчас происходит диссимиляция (расхождение) устной и письменной речи, которые, по сути, сегодня представляют разные ветви речевой культуры. Отсюда невосприятие классического литературного наследия современным человеком. Её язык сейчас воспринимается едва ли не как старославянский.
«Общество, не читающее стихов, опускается до такого уровня речи, когда оно становится легкой добычей демагога или тирана»,- эта мысль Бродского вызывает у меня куда большую тревогу, чем заимствования слов. Молодежь часто упрекают в нечтении книг, незнании русской классики. Всю вину валят на компьютер, интернет. Лет 20 назад то же говорили о кино, телевидении. Но дело-то не в этом!
Целое поколение родилось и выросло в чудовищном, людоедском языковом окружении, где моющие средства «заботятся», «ухаживают», кастрюли, утюги, стиральные машины, холодильники «думают», обладают «интеллектом». А сколько у нас развелось различных ток-шоу, реалити-шоу, клабов, таунов, маркетов, супермаркетов, компаний типа «Стайлз Рябо-кобылко», «Босоножки-сити», «Блин-хауз» и другие этому подобные. Без «секса», «сексапильности» не обходится ни одно шоу. Да что там – многие политики допускают в своих речах словечки вроде «жесть», «мочить», «клево», «на фига», а священнослужитель ничтоже сумняшеся выдает «беспредел».
В итоге отчуждённые от своих корней люди лепят в интернете новую, свою так называемую литературу. В сети сейчас бум графомании, и почему-то самые безграмотные оказываются особенно плодовитыми. «Боль растования», «Посвещается подруге» – сквозит из каждой строчки. Замечательные рифмы вроде: «счастье-несчастье», «тебя-меня» украшают эти «произведения». И это псевдотворчество воспринимается за литературу, тогда как русская классика оказывается за пределами понимания.
Думаю, что настало время для полномасштабного внедрения института корректуры и редактуры в сети. Ведь каждый уважающий себя литературный самиздатовский сайт проверяет публикации на соответствие этическим нормам и на признаки экстремизма. Так и здесь. Ведь безграмотность – это тоже своего рода языковой экстремизм.
Но прежде, чем мы это сделаем, надо решить для себя: что считать нормой, кто устанавливает эти нормы? Кто и как должен следить за их соблюдением? На каком языке следует говорить СМИ, рекламе, политикам, деятелям культуры, тем самым людям, которые в первую очередь обязаны нести высокую речевую культуру народу?
Татьяна Минченко, ученица 11 -го класса СОШ СИ имени В.Д. Чурсина
А надо ли его спасать?
Что греха таить – мы в редакции были очень рады, получив это письмо. То, что бедственное положение русского языка волнует не только горстку помешанных на нём людей, но и широкие народные массы, включая одиннадцатиклассниц, внушает надежду. Порадовала и глубина понимания проблемы. Настолько, что сразу захотелось поспорить. Ведь даже сам факт вашего, Татьяна, письма говорит о том, что не всё у нас так уж плохо.
Во всём этом «агрессивном окружении», в маргинализации нашего общества, в условиях «засилья», «расслоения» и «деградации» русский язык спасало и продолжает спасать лишь одно: он живой. И заимствования глотает тоннами и видоизменяется под стать новым требованиям действительности. Сколько его ни коверкали, сколько ни влияли пакостно – а жив он, родимый. И как бы плохо ни казалось сегодня, можно с уверенностью сказать: и это пройдёт!
Вообще, это тот редкий случай, когда количественные показатели даже важнее качественных. Да, размежевание письменной и устной речи, падение уровня грамотности – это всё проблемы. Но главное – это сколько вообще людей на планете говорит по-русски? Полвека назад наш язык был одним из основных на Земле. За последние двадцать лет он сильно потерял в весе, но по-прежнему им владеют 300 миллионов человек. И самое важное – чтобы это число не сокращалось. Потому что раз язык живой, то у него есть и способности к самоорганизации, к исцелению от болезней. Миллионы людей – это миллионы сознаний, личностей, которые, как клетки в организме, поддерживают его целостность. А вот если по-русски будут говорить три калеки (ну, или пара сотен тысяч калек), строгие правила, цензура и прочие меры консервирования не помогут. В лучшем случае наш язык постигнет судьба латыни. Да и то вряд ли.
Поэтому зря вы сокрушаетесь по поводу гигабайт графоманских текстов в интернете. Пусть их будет ещё втрое больше. Чем шире русскоязычное пространство в сети, тем лучше для нас. Самые распоследние бездари, пишущие кое-как по-русски, приносят огромную пользу. Они столбят зону нашей идентичности. Пока интернет только начинает принимать какие-то законченные формы, пока он лишь становится средой обитания, очень важно, чтобы как можно большее пространство там оказалось русскоязычным.
И только если эту, самую главную проблему мы решим, можно заняться вопросами качества. Это, конечно, очень сложно. После всех реформ от нашей системы образования остались рожки да ножки. Школьников учат какому-то убогому, канцелярскому, мёртвому языку. Вот даже подпись к вашей, Татьяна, статье. Фамилию вы поставили перед именем, потом нагромоздили жутких аббревиатур. А между тем имя важнее фамилии, а в названии школы в данном случае достаточно указать, что она «имени Чурсина», безо всяких этих «СОШ СИ». Но это так, к слову. В условиях, когда сама система не учит живому русскому языку, всегда остаётся спасение в той же классической литературе.
Не стоит забывать, что создавалась она тоже не в тепличных условиях. Во времена Пушкина читать и писать в России умело 5 процентов населения, а всего на планете жил лишь один миллиард человек. Сейчас из трёхсот миллионов русскоговорящих едва ли не треть сидит в интернете, и по мере возможностей там самовыражается. Многим из них попросту делать нечего, они не находят себе достойного применения. Но это такой уж бич постиндустриального общества, тем более такого недоразвитого, как в нашем случае. Но если хорошенько покопаться (а это куда сложнее, чем два века назад), то среди всего этого, простите, флуда можно найти своих Пушкиных и Байронов. Просто на нашей перенаселённой планете звёзды уже не могут сиять, как раньше.
А в сухом остатке всё выглядит просто. Если мы хотим спасти русский язык (буде его надо спасать), то начать надо со школьного образования. И не изобретать велосипед, а вернуть то лучшее, что было в такой нелюбимой нашим поколением советской системе. Никакой цензуры и корректуры вводить в интернете не надо. Пусть каждый пишет, как может. В конце концов, грамотный графоман в какой-то мере даже опаснее безграмотного. А две прекрасные самоорганизующиеся системы – язык и интернет – смогут со временем выработать механизм сортировки. И среди тысяч плохих стихов и песен мы с лёгкостью сможем находить настоящие произведения искусства.
И главное – не нужно нам сейчас вырабатывать новые нормы и правила. Последняя реформа языка, к счастью, с треском провалилась. Иначе писали бы мы с вами сейчас «парашУт» и «жУри». Русский язык прекрасен в том виде, в каком он достался нам от классиков. Со временем он изменится и адаптируется к новым реалиям. И чем меньше здесь будет искусственного вмешательства, тем лучше.