Вся жизнь - сплошное выживание

- Нелегкая судьба - военное детство, бегство из воюющей Чечни, из благоустроенной жизни попала в рабочее общежитие - мне кажется, было бы интересно   написать о ней. Возьметесь?- глянул на меня. Я взялась.

Позвонила Марии Филипповне узнать адрес - энергичный молодой голос, чуть наступательно-ироничный:

- Общежитие на Кулакова, 25, приезжайте, посмотрите - туалет на 14 комнат, кухня - на 14 комнат, коридор на 14 комнат...

Поднимаюсь по широким сбитым ступенькам «пятиэтажки», и будто падаю в сумеречное коридорное пространство с разномастными общежитскими дверями по обе стороны. В полутьме добираюсь, судя по газовым плитам, до кухни и перевожу дух: у плиты женщина, есть у кого спросить, где эта самая искомая мной двухсотая комната.

Оказалось, женщина и есть Мария Филипповна.

- Вот, картошку доварю, соединю с поджаренными грибами и будет грибной суп!- вводит она меня в курс дела. И тут же проводит экскурсию. - Пойдемте, покажу, как живем. Вот, это кухня одна на всех, а дальше туалет, смотреть, конечно, страшно, один унитаз только работает. А тут мы умываемся, стираем, белье сушим, - показывает на несколько допотопных раковин.- В душевую не пойдем, далеко, в самом конце коридора. Тоже одна на всех.

Комната Марии Филипповны оказалась смежной с той, где стоят раковины, что вызвало мое большое сочувствие - шумно же, наверное!  

- Ладно, только бы умывались,- замечает Мария Филипповна.- Тут порой такое творится...

Мария Филипповна смотрит на меня настороженно, с ожиданием и, мне кажется, с нескрываемыми обидой и болью. И то сказать: ютиться в этом беспредельно запущенном «жилом фонде»   далеко не молодому человеку, бывшему хирургу-фтизиатру, начмеду больших медучреждений можно только на грани повседневного нервного срыва и поминутно иссякающего здоровья.

- Сколько тут людей перебывало, - как-то отчужденно говорит Мария Филипповна, «пристегивая» и меня, понимаю, к этой толпе.

- Мария Филипповна, - говорю,- давайте так наше общение построим. Рассказывайте о том, о чем вам хочется рассказать...

«Такая щемящая жалость...»

Мария Филипповна заговорила... о детях войны. Эмоционально, с болью, с большими переживаниями, с упреками в адрес государства.

- Дети войны должны быть обласканы государством, а о них просто забыли. Забыли о страданиях, о том, что у нас не было детства, что мы наравне со взрослыми работали на фронт, на победу, а потом восстанавливали страну. Мне было девять лет, когда началась война. Родители мои - из Ипатовского района, отец был военным врачом, мы постоянно переезжали с места на место. Война застала нашу кочующую семью в городе Ливны Орловской области. Отец в это время был в лагерях, а мы жили от него неподалеку.

- Читали «Тимур и его команда» Гайдара? Это мое детство, Женька будто с меня списана. Мы отца с началом войны так и   не увидели - его полк двинули навстречу наступающей немецкой армии.

А нас спасли соседи. Погрузили на какую-то открытую платформу и вывезли на Кавказ. Дорога была уже военной, нас часто бомбили, и сейчас этот жуткий страх помню. Ехали на Мичуринск, потом на Волгоград, наконец, в край попали, в Ипатовский район, где родня была. Мы сняли комнатку и стали жить.

Что я помню? В сорок третьем году град падал величиной с гусиное яйцо, он лежал по колено. Нас, детей, сразу подключили к работе. Пололи, собирали урожай, работали на току. На все село был один артезианский колодец в пяти километрах. Поставишь на тачку огромную бочку и везешь, надо было поить работающих в поле женщин.

Нас постоянно сопровождали голод и холод. Школа не топилась, сидели одетыми. В войну зимы были холодные, снег лежал высотой в два метра, мама все боялась - дочка упадет в сугроб и не встанет.

Хлеб весь шел на фронт.   Мы при летней перевозке собирали вдоль дороги колоски, сушили их и мололи на лепешки. У меня и сейчас такая щемящая жалость к своему поколению, которое прошло через такие страшные лишения.

Отец служил врачом в армии Конева, он освобождал Прагу, дошел до Берлина. Курская дуга, освобождение Москвы - тоже из его военной биографии. В 1946 году он был направлен в Ставрополь. Отец никогда не рассказывал о войне, но как спал он- весь дергался... Мама говорила, что сколько он смертей повидал, скольких людей спас ...

Как я поняла, Мария Филипповна активно включилась в движение «Дети войны», ходила, чего-то добивалась, шумела в чиновничьих кабинетах, призывала к совести и справедливости, пока до нее не дошло: все это было придумано в одну из избирательных кампаний, по сути, пустой пиар.

Зона памяти

Общежитская комнатка Марии Филипповны - отремонтированная, и потолок отделан современным материалом, и обои, и палас на полу. Немного обжившись в ней, я поняла, что это тесное   пространство поделено на зоны, как принято говорить в архитектуре. Вот зона памяти. На небольшом шкафчике стоят два портрета - отца и матери. Отец - импозантный красивый человек с бородкой, мама - круглолицая, сосредоточенная, серьезная. На стене висит взятый в рамку потемневший гобелен - «память о папе, он его из Германии привез».

- Родители строгие были, дружбу с мальчиками не поощряли, парни боялись к нам приходить. Может, потому и осталась одна,- раздумывает Мария Филипповна.

Углубившись в воспоминания, Мария Филипповна достает газету со множеством черно-белых снимков.

- Это американский выпуск, на английском, посвященный встрече на Эльбе 5 мая 1945 года. Вот папа крупным планом, а вот он на общем снимке.

На стене рядом с гобеленом - портрет самой Марии Филипповны, выпускницы Ставропольского мединститута. Очень красивое юное лицо смотрит спокойно и уверенно в этот мир, который впоследствии окажется для нее и злым, и беспощадным. Тут же бархатный альбом выпускников Ставропольского мединститута 1957 года. Мария Филипповна аккуратно перекидывает тяжелые странички, поясняет: это профессорско-преподавательский состав, а это группы... Я как-то готовила материал к юбилею нынешнего медуниверситета. Люди, которые воспринимались как громкая   вузовская история, в жизни Марии Филипповны были реальными наставниками, преподавателями. Она рассказывает, какой дружный был курс, как полстолетия медики встречались каждые пять лет. Последняя встреча была в 2007 году, а потом наступило время, когда встречаться стало практически некому.

«Жизнь стала страшной...»

После окончания мединститута Марию Филипповну как врача-лечебника распределили в Грозный, в детский   туберкулезный санаторий.

- Санаторий был рассчитан на пятьсот больных, почти у всех постельный режим. Я была хирургом по костному туберкулезу, бывало, по двое суток стояла в операционной, работала как и все, кто пережил войну - до изнеможения. Пока сама не заразилась туберкулезом. Поехала в Ленинград, где до этого училась в ординатуре,   меня подлечили - и снова в Чечню. Уходила из санатория в должности заместителя главного врача. Хоть нам при распределении и обещали квартиру, я ее получила семь лет спустя по состоянию здоровья, как туберкулезник. Потом до 1991 года работала в гастроэнтерологическом санатории «АССА». В целом тридцать с лишним лет   проработала в Чечне фтизиатром, всего же моя общая медпрактика - 48 лет.

Мария Филипповна рассказывает, что трагедия в мирную жизнь вошла незаметно. Началась мощная антироссийская кампания, Чечня заговорила о выходе из России.

- Когда пришел Дудаев - на улицы стало страшно выходить. Русских вырезали, уничтожали, причем, призывы к таким действиям исходили от самой власти. Мы всю эту жуткую политику видели в своем доме. Просыпаешься утром - и не знаешь, какую страшную новость о своих соседях получишь. Как-то на третьем этаже зарезали женщину, она приторговывала, наверное, думали, что у нее много денег. Не буду эту жуть рассказывать, - отмахнулась от прошлого Мария Филипповна,- вспоминать страшно, столько историй, связанных с друзьями и знакомыми. Особая охота велась на одиноко проживающих, их просто уничтожали. Я не стала приватизировать свою квартиру, в которой жила с 1965 года, решила, что надежнее купить ее.   Оформила в 1990 году договор купли-продажи с Ленинским райисполкомом Грозного, он у меня и сейчас на руках. Заверенный нотариусом, все как положено.

Жизнь стала страшной, невозможной, пенсию не выплачивали, хлеба купить было не на что. Я закрыла свою квартиру, перевела в Ставрополь пенсию и приехала сюда жить, все же родной город. Стала работать в краевой больнице, потом в психиатрической, жила у знакомых. Вскоре мне пришло уведомление, что мою квартиру забрал в собственность муниципалитет. В ней поселились другие люди. Возвращаться было некуда.

Суды, суды, суды...

Вот такие истоки общежитской жизни Марии Филипповны.

- Я обратилась в Промышленный райисполком, мне после долгих мытарств дали место в общежитии завода «Аналог». Сначала жила с женщиной и ее маленькой дочкой. Потом она переехала, а я приватизировала эту комнату. И вот уже 20 лет в ней живу, теряя последние надежды пожить нормально.   До 2009 года стояла в очереди на получение квартиры, а потом меня из нее выкинули на том основании, что жилплощадь у меня есть. Все это время обращаюсь в суды, в различные инстанции, чтобы мне компенсировали отнятую у меня квартиру. В Чечню идут большие деньги, могли бы... Прошла и ставропольские, и московские, и чеченские суды, писала Президенту РФ. На письмо был ответ из Грозного, что я продала квартиру, но не оформила договор купли-продажи.

Много людей занимались моей историей, как-то целая толпа чиновников приехала в общежитие, советуют - а вы продайте комнату и купите себе небольшую квартирку. Добавьте, говорю, миллион, тогда и смогу купить. А сейчас как?

Я хоть и работала всю жизнь, и войну перенесла, даже две, а пенсия у меня - 8 тысяч рублей. Это когда 80 лет исполнилось - прибавку дали. А так уходила с чистого заработка, совместительство и подработки при начислении пенсии не брались в учет.

...Вот и получается, что вся жизнь Марии Филипповны - сплошное выживание и преодоление. С малолетства работала, лечила людей, сама болела,   добивалась квартиры, стала инвалидом, два десятка лет живет в абсолютно невыносимых условиях, ходит по судам... И всего-то надо ей- чтобы по справедливости компенсировали то, что потеряла по вине государства, допустившего такой страшный раздрай в Чечне...

очерк, судьба, общежитие