Жизнь как она есть...
Наталья БуняеваОкончание. Начало в № 121
Однажды Василич встретил Татьяну на улице, слава Богу, одну. «Тань! Да что ж ты себе такую жизнь устроила! Ну кто из пацана вырастет? Такой же, как папаша?..» – «Виктор Васильевич! У нас семья, а у мальчика должен быть отец. Больше не знаю, что сказать, извините...» Побрела в подъезд, а Виктор долго стоял на улице. А вроде симпатичная, лицо простое, волосы красивые, не худая, не толстая... Что ж она так... И если разойдутся? Он знал, что такое одиночество: в его отделе только один сотрудник был счастливо женат. Наглажен, накормлен, спокоен за весь мир. А остальные? Ни одна жена не выдержала бесконечных отлучек, дежурств, засад, да и чего греха таить... Всякое бывало. Вот и куковал Василич один в большом и пустом материнском доме. Жена давно устроила свою жизнь, теперь спит спокойно под боком у экономиста. К нему частенько приезжали сыновья, заходили соседи, друзья, случалось, выпивали, и крепко, но женщин этот дом не знал уже очень давно. Так, может, ну их, соседей по полицейскому участку? «Дальнобой» уедет в рейс, Таня с утра и до вечера на работе, Пашка вечно зубрит уроки. Мальчишка пошел явно не в папу: невысокий, крепкий, глазенки злые, кажется, что в них все время стоят слезы, такие они, глаза, огромные. Может, правда, не Щуплого сын? Кто их разберет?
До конца «повинности» участковому Гнутому осталось чуть больше трех недель. Однажды ночью позвонил Ники: «Виктор Васильевич! Мы не знаем, что делать! Тут какие-то новенькие поселились, второй день живут, второй день драка! Она беременная, убьет еще муженек...» Через полчаса участковый был на месте. Из квартиры над участком слышался заунывный плач, что-то тяжелое кидали на пол, слышались удары. Поднялись всей группой, Андрей тоже приехал. Дверь не открывали, но и шум не замолкал. Стучали громко. Потом Андрей просто не выдержал и саданул по двери ногой. Благо дверь была деревянной и замок хлипкий. Картина предстала жуткая: на полу лежала, свернувшись калачиком, девушка, муж или сожитель, кто их сейчас разберет, методично бил ее ногой. Куда попадет... Она прикрывала живот, но удары сыпались в лицо и голову. «Ах ты, тварь! Ники, бери его, Андрюха, помогай! Ломайте ему руки и мне браслеты дайте». Ники, как фокусник, достал наручники, и они защелкнулись за спиной потерявшего человеческий облик молодого человека. «В машину ко мне!» – скомандовал участковый. Затолкали. Он, похоже, ничего не понимал, куда-то рвался... Андрей тоже прыгнул в машину, замыслов начальника он так и не понял. Поехали. Вот пост ГАИ, вот кладбище. Заехали на кладбище... Андрей боится, но храбрится, а задержанный явно испугался. «Мужики! В чем дело, мужики? Я ж свою бабу учил... Вы чего?» – «А ничего. Андрей, пристегивай его к дверце! Вот так... Ты у меня побегаешь за машиной, скот, может, в башке просветлеет». И машина тихим ходом поехала вдоль ночных кладбищенских аллей. Арестованный ровным шагом побежал за ней, периодически заглядывая в окно: «Мужики! Да вы что? Да я просто бабу поучил, застал ее с мужиком. Говорит, сантехник, а как понять, сантехник или любовник? Брошу ее на фиг!»
Ну так... Пару километров пробежал. Поклялся, что пальцем не тронет, что выпросит прощения, цветы подарит, пить бросит, собаку купит... Затащили снова в салон и поехали в отделение. Проводили домой «мужа», проследили, чтоб все было в порядке: весь дом не спит... Женщина была уже умыта, переоделась в аккуратное платье, и видно было, что сантехник здесь ни при чем: срок большой. «Мужа» бросили на колени перед ней, он плакал, клялся, что больше не тронет. Но у входной двери уже стоял большой чемодан, сумка, и какие-то вещи были свалены грудой. «Не пущу! Не уходи...» Женщина почти ласково смотрела на мужчину, и было понятно – уйдет. Так и вышло: утром за ней приехала машина, и здоровенный пожилой дядька на прощание сильно ткнул «мужа» кулачищем в нос. Пока тот умывался кровавой юшкой, машина уехала. На стареньком диване в отделении спал Ники. Василичу не спалось и не думалось, сил не было. Вся ночь, как в плохом кино...
Как в плохом кино, загремело сверху. Откуда-то издалека раздались детские крики, прибежали соседи, перекрикивая друг друга, просили быстрее прийти на помощь, а то он убьет! Побежали туда. Поздно... Татьяна лежала в коридоре без признаков жизни, под головой разливалось алое, подчерненное по краям пятно, на руках кожа была просто порвана, висела клочьями... Пашки нет, куда-то убежал. По кухне, как зверь, метался Щуплый, размахивая каким-то трезубцем. Потом оказалось, что это специальные грабельки для домашних цветов.
Скорая приехала быстро: Татьяну заносили вперед ногами, не заботясь о приметах: время было дорого. Кровь стекала и с носилок.
С визгом сирены машина умчалась в больницу. Сопровождал Ники. Василич ждал полицию и психиатров. Собрались все. Беснующегося Щуплого накололи чем-то успокоительным. И кто-то из врачей тихо сказал: «Симулянт...» Ну... Так святое дело: наручники, почти потерявшего сознание от уколов Щуплого затолкали в «уазик», туда, где перевозят собак, и повезли в ИВС.
Время шло к обеду. Все жалобщики были успокоены, бумаги составлены, выговоры выговорены. Уставший донельзя Гнутый поехал в больницу к Татьяне. Пашку нашли в каком-то шкафу, забрали к себе в участок.
Вышедший из реанимации врач сказал, что успели, что раны были нанесены быстро, видимо, зверь понимал, что делает. Но сейчас все зашили, оскальпированные участки головы подтянули, пришлось немножко кожи пересадить, в общем, все вроде стало на места. На руках останутся шрамы...
Так, а что с Пашкой делать? Родня есть, но где-то в районе, он точный адрес не знает. «Паш! Поехали ко мне, поживешь, с собакой познакомлю... Собирайся!..» Мальчик собрал рюкзак, сел в машину. «Дядя! А мама живая?» – «Живая, но болеет. Надо ждать и терпеть. Да мы с тобой через недельку к ней отправимся, увидишь!»
Приехали. Тут же, виляя хвостом, выбежала немецкая овчарка Веста, свирепого вида, но доброго нрава. Попрыгав вокруг хозяина, она принялась знакомиться с мальчиком. Впервые за два месяца лицо его просветлело, исчезла привычная угрюмость. «Ну собака! Да собака же...» Прибежала соседка, принесла миску каши, кастрюльку супа, жареной картошки. До завтра хватит...
Пашке постелили в маленькой комнате, Веста улеглась рядом с диваном. Потом тихонько заползла на диван, и Пашка уснул, уткнувшись в шерсть овчарки. И такой же он был маленький против не самой большой собаки! Виктор несколько раз заглядывал в комнату, но поправлять одеяло не было смысла: Веста практически полностью укрыла собой пацана.
Два дня длилось счастье. Гнутый позвонил в школу, отпросил мальчика на недельку. Все дни Пашка проводил в участке. Играл в морской бой с молодыми участковыми, они носили ему вкусненькое. Пили чай, звонили маме в больницу, молодые ребята на время стали Пашкиными учителями: математика, русский, чтение... Сами смеялись, кто какой класс осилит. Мальчик расцвел, его голосок звенел, его слышал весь дом. И бабушки радовались, он же им как внучок. Пришлось и Весту с собой брать: собака откровенно скучала без компании. Раньше не скучала, а теперь вот...
Гроза разразилась через неделю: в подъезд вошел Щуплый! Кто и за какие коврижки его отпустил – вопрос... С ним пришли два друга, видимо, сидельцы из той же каталажки. Пашка сжался и ни в какую не хотел идти домой. Да никто и не гнал, живет мальчишка и живет. Ночует у Василича.
Уже забегали соседи: ребята, там пьют по-черному! Не дай Бог, газ забудут или еще что. Ходили, проверяли, Щуплый гнул пальцы и требовал родного сына. На третьи сутки беспробудного пьянства крики стихли. А потом тревога охватила уже полицейских. Пошли... Дверь открывали с кем-то из домоуправления. На полу кухни лежали три тела. Живых не было. Увозили их в морг судмеда, забрав с собой пустые бутылки. Как и ожидалось, пили паленый спирт, он их и убил.
Гнутый позвонил знакомой бабе Маше: когда-то он ее здорово выручил, спас сына от неминуемой тюрьмы, доказал невиновность. Баба Маша приехала и неделю наводила порядок в квартире: мыла, чистила, стирала. Все вещи почившего хозяина ушли на помойку, в Пашкиной комнате переклеили обои. Через месяц домой вернулась Таня. Пашка прилип к матери, плакал до икоты. Она тоже обняла сына, тоже плакала... «Где похоронили? Мать же не знает...» – « И мы не знаем, не до него было, Тань... Но мы найдем, не волнуйся, не плачь. Все прошло...»
Пашка успокоился и теперь тарахтел без умолку: дядя Витя возил его в школу, теперь они работают с ним в большой полиции, он больше не участковый, но к ним в дом часто ездит. И про Весту, и про макивару на дереве рассказал. «А летом, мам, в дядь Витином пруду будем купаться!»
Прошло время, с месяц где-то. Однажды в калитку дома опера Гнутого позвонили. Он был дома, валялся на диване, читал книжку. Веста запрыгала, заскулила, побежала к воротам: там кто-то топтался. И не один: Таня в одной руке держала большой торт, другой придерживала расшалившегося Пашку.
Они сидели на кухне, пили чай и смеялись над перемазанным кремом Пашкой. Что-то он рассказывал, тянул мать в комнату, где несколько дней спал в компании Весты. «Обжился», – смеялась Таня. «А ты обживешься?» Таня прикрыла рукой шрам на виске: «Не знаю...» – «Придется ждать, работа у меня такая...» – «Буду...»