Хлеб декабря 1941 года
.«Дети войны» – так называют тех, кто попал в водоворот страшной трагедии Великой Отечественной. Сейчас их мемуары обретают особую ценность, становясь частью культурной памяти российского общества.
«Пространство» минувшей войны обогащается восприятием ее юных свидетелей, а сами эти люди, уже находясь в преклонном возрасте, превращаются в равноправных творцов знания о событиях того далекого времени.
Сегодня мы публикуем воспоминания Андрея Михайловича Крупенникова. Он прислал их в СГОО «Дети войны», чтобы и его рассказ был включен в очередной том книги «Глазами детей войны». Сбор материала для этой книги идет до сих пор.
Наталья Борисовна Полевая, председатель Совета СГОО «Дети войны», предложила «Вечерке» этот материал для публикации и призвала всех желающих поделиться своими воспоминаниями. Их можно направлять в организацию «Дети войны» и в нашу редакцию.
Зима разбушевалась не на шутку
Суровой стужей и обильными снегопадами отличалась зима 1941 года. Навсегда врезался в память один из незабываемых эпизодов Великой Отечественной войны. Это происходило в первую немецко-фашистскую оккупацию села Карандаково Тимского района Курской области.
Середина дня 5 декабря. Насквозь пронизывает сильный северо-восточный ветер, обжигая лицо и руки. По небу стремительно несутся низкие свинцовые тучи. Временами проглядывает из радужного ореола неба мутное солнце.
Наша хата, потонувшая в снегу, приютилась на пригорке в 20 метрах от сельской грунтовой дороги. Этот путь занесён высокими сугробами не успевшего затвердеть снега. Бушует метель. Искристая позёмка бешено несется, слепя глаза, и скользит по поверхности снежного наката. Низко клонится выступающий из-под снега камыш, неистово треплет ветер кустарники и сильно гнет ветви деревьев. Наше ветхое жилище продувается, а соломенная крыша вот-вот слетит. Две пары голодных воробьёв под стрехой не решаются вылететь из своих гнёзд.
Зима разбушевалась не на шутку. Вряд ли уважающий себя хозяин мог выпустить собаку из дома в такое ненастье. Да и человеку, оказавшемуся один на один в пути с такой природной стихией, никто бы не позавидовал.
Из печной трубы доносится свист и завывание, но, к счастью, в хате удерживается тепло, исходящее от натопленной печки.
Еще один голодный день...
Наша семья занималась в тот день обычными делами. Мама, Мария Пименовна, замешивала тесто, невестка Катя готовила обед из брюквы и рассказывала, как в избе бабушки Лизы от уныния и безделья несколько ночей подряд пьянствуют квартирующие немецкие офицеры, выгнав хозяйку из дома. Старшая сестра Лида поила козляток разбавленным молоком и присматривала за белой козой-кормилицей Нинкой, окотившейся неделю назад. Степенная дымчатая кошечка Нюрка сидела на краю печки, мурлыкала и умывалась, только что отведав сытного козьего молока. Маленькая проворная бежевая собачка Жулька тоже успела поесть и бегала по земляному полу, желая с каждым понежиться и поиграть. Чёрный жеребёнок Ворон, попив тёплого пойла, с аппетитом уминал летнее сено и фыркал в своём кутке в сенях.
Ещё вечером мама измельчила на тёрке сахарную свёклу, мелкую картошку, добавила немного ржаных отрубей и закваски. Дежку с тестом поставила на тёплую печку. Гусей и кур, квашеную капусту и крупную картошку похитили оккупанты с «помощью» старосты Кузи ещё в ноябре. Брюквы и свёклы в погребе осталось на несколько дней.
С утра нагрета печь ольховыми дровами, перегоревшие угли сдвинуты и пол подметён. Подошедшего теста хватило только на два каравая. Мама посадила круглые заготовки хлеба в печь, закрыв её заслонкой. Шибер оставался открытым. Я и сестра Зина сидели на корточках у окна на лавке и с нетерпением ждали, когда же поспеет хлеб. Очень хотелось есть.
Насилу дождались. Катя достала запашистые хлебы и аккуратно положила их на стол. Накрыла полотенцем для остывания.
Пленных было человек двадцать
Вдруг послышались какие-то крики, вопли людей, вперемешку с грубыми окриками. Прильнув к обледеневшему стеклу окна, сделав своим дыханием и ладошкой смотровой кружок, мы увидели гражданских пленных, конвоируемых двумя вооружёнными немцами верхом на лошадях. Пленных было человек двадцать. Они тяжело брели по заснеженной дороге, проваливались, падая в сугробы. Некоторые из них были в лохмотьях, без шапок, без тёплой верхней одежды. Непонятная обувь – то ли лапти, то ли калоши. Я увидел, как один молодой парень прыгал на одной ноге, вторую держал на весу без обуви и носка. Нога, видимо, уже обморожена, и он на неё не мог ступать. Поддерживали его под руки и помогали передвигаться идущие рядом товарищи. Несчастный, подняв голову, охрипшим голосом безнадёжно рыдал…
Мама, увидев медленно плетущихся по дороге людей, сразу всё поняла. Заохала, причитая. Не стерпела – сию минуту выскочила из хаты в чём была обута и одета, с непокрытой головой, захватив с собою только что выпеченный каравай хлеба. Рискуя жизнью, подбежала к дороге, застревая в снегу, разломила пополам ещё горячий хлеб и с силой бросила в толпу обречённых. Пленные, поборов страх, скучившись, накинулись на хлеб, кроша его на мелкие кусочки. Бедолаги судорожно подбирали смешанные со снегом крошки и с жадностью ели.
Это длилось совсем недолго, но мать успела узнать от доведённых до крайности мужчин, что они из соседнего села Успенки и что их конвоируют к железнодорожной станции Черемисиново (в 18 километрах). Солдаты кричали: «Мамаша, спасибо! Будем помнить!»…
Отвага материнская – часть Победы
Мы дрожали от страха и опасались, что озверевшие немцы убьют маму и не пощадят пленных. Конвоиры дико орали на мать и на пленных. Они несколько раз палили вверх. Напуганные лошади вставали на дыбы, рвались и тревожно ржали… Потом на мгновение стало жутко тихо.
Пленные, шатаясь от усталости, холода и голода, утопали в снегу, опираясь друг на друга, продолжали еле-еле передвигаться. Многие оглядывались…
Мама дрожащей рукой трижды перекрестила удаляющихся. Она голосила, прижав руки к груди, стоя по колено в снегу. Ледяной ветер нещадно теребил её поседевшие волосы.
Катя схватила фуфайку, опрометью выбежала из хаты к свекрови. Накинула на её плечи одежду, стала успокаивать и просить не убиваться горем и быстрее бежать в тепло…
Мы не сразу пришли в себя от этой жуткой сцены. Обнимали мамулю, жалели. Гордились её отважным поступком.
При каких обстоятельствах извергам удалось схватить мужчин, не давая им по-человечески обуться и одеться? Ответа не находилось.
В четыре часа дня в декабре уже наступают сумерки. «Значит, будут конвоировать пленных и в тёмное время, – обращаясь к нам, сказала с покрасневшими от слёз глазами мама. – Я верю, – тихо продолжала она, – Господь Бог накажет лютых врагов. Красная Армия всё равно освободит нас. Оккупанты будут изгнаны с нашей родной земли. Фашисты заплатят за все злодеяния»…
Как и когда конвоиры вели пленных, видела, конечно, не только наша семья, но и другие жители села.
Через несколько дней от знакомых узнали, что за соседним селом Покровским, недалеко от деревушки Щепотьевка, партизаны отбили пленных. Конвоиров уничтожили, лошадей забрали, а пленных попрятали в избах... Здесь, наверное, не обошлось без разведки. Достоверность слуха была неизвестна, да и сколько пленных осталось в живых, – тоже.
Вражьему руководству было не до разбирательств этого инцидента. Каждому фашисту хотелось уберечь свою шкуру. Неприятель готовился к отступлению. Гитлеровцы хватали гражданских и отправляли в Германию на работы или в концлагеря, заведомо зная, что «непобедимая» армия фашистской Германии с наречённой операцией «Тайфун» терпит крупнейшее поражение под Москвой.
Минуло 80 лет. Но эта душераздирающая картина с пленными стоит перед глазами. Снятся до сих пор ужасные сны. Со щемящей болью в сердце часто продолжаю думать о молодом человеке, который был без обуви. Смог ли он дойти до Щепотьевки, до нее было десять километров? Ведь обессиленных и больных, уже не способных идти фашистские нелюди просто-напросто пристреливали на месте…
