И души обретают зрение

Поклонные кресты в России ставили еще со времен Киевской Руси — на возвышенностях, на перекрестках дорог, на границах сел и городов. Обетные, памятные, благодарственные. Иногда они были чем-то вроде сухопутных маяков, помогавших путникам не сбиться с пути. Я не очень сильна в православных канонах, но мне кажется, что два поклонных креста, установленных в августе в окрестностях Ставрополя, несут в себе все перечисленное выше: и обет, и память, и благодарность, и свет жизненного маяка...

По дороге на Ставрополь у хутора Молочного есть небольшая гора, где теперь возвышается крест пограничнику Евгению Родионову, который 23 мая 1996 года, в день своего девятнадцатилетия, предпочел предательству смерть (он был растерзан бандитами за отказ снять православный крестик). А в сорока километрах от города, на вершине горы Острой, установлен поклонный крест легендарной 6-й роте псковских десантников, сложивших голову под Улус-Кертом в неравном бою с двадцатикратно превосходящим их по численности бандформированием 29 февраля -1 марта 2000 года. Этим ребятам, как и Жене Родионову, тоже было чуть меньше или чуть больше 20 лет. Ставропольцем из них был только Владислав Духин. Но все эти мальчишки по возрасту (а по факту — настоящие воины и настоящие герои) достойны того, чтобы об их подвиге знали и помнили в каждом уголке России — тем более здесь, на Ставрополье. И в этом смысле поклонный крест несет в себе очень многое - ведь постамент, из которых сложено основание и сама возвышенность под ним, символизирует Голгофу. На свою Голгофу эти ребята взошли ради нас. Ради нас, живущих здесь — в первую очередь. 500 - 600 километров, которые отделяют наш город от недавних и нынешних «горячих точек», и 13-17 лет жизни — с исторической, географической и тем более — геополитической точки зрения — абсолютно минимальные величины. И для нас непозволительная роскошь — иметь короткую память.

Вот за что можно в ноги поклониться руководителю военно-патриотического клуба «Русские витязи» Николаю Жмайло, так это за то, что из мальчишек - его воспитанников, коих за 16 лет лет нужно считать сотнями, не выросло и не вырастет ни одного Ивана, не помнящего родства.

Вот и эти поклонные кресты Николай Федорович и его мальчишки-витязи сами делали и сами устанавливали. Участвовали в этом и гости из Москвы и Тулы — тоже воспитанники таких же военно-патриотических клубов. А на освящении, которое проводил священник Сергий Чулков, тоже много раз бывавший в воинских частях в районах боевых действий, было очень много хороших и неравнодушных людей.

И еще - в любом деле «Русских витязей» есть нечто очень важное. Будь то сбор гуманитарной помощи для русских жителей Чечни и поездки в эту — тогда еще воюющую республику, или участие в Вахтах памяти в Смоленской области и в Крымском районе Краснодарского края, или сбор информации и установка памятника погибшим в крепости Бадабер — любое дело сплачивает всех, о ком говорят: «настоящий» - настоящий офицер, настоящий патриот... Установка поклонных крестов не стала исключением. Здесь были все, кто хотел поклониться памяти героев: офицеры-десантники нашего 247-го гвардейского десантно-штурмового полка, представители разных общественных организаций, других военно-патриотических и военно-спортивных клубов и ассоциаций, были друзья и семьи погибших, были казаки. Причем как реестрового Терского войска, так и не входящие в реестр казаки Ставропольского войска и казаки-романовцы. Важный это, кстати, момент. Разделяет людей политика, а вот память объединяет. Память и любовь к Родине. Хотелось бы дожить до светлых времен, когда и в государственной политике это окажется сильнее других движущих ее факторов.

… Когда отец Сергий проводил освящение поклонного креста Евгению Родионову, вдруг поднялся очень сильный ветер, и слова молитвы, произносимой на горе над озером, слышны были даже у дороги, по которой чередой в Ставрополь шли машины. Потом была минута молчания и троекратный ружейный залп.

Потом мы направились вдаль от трассы, в степное Ставрополье, которое в непосредственной близости от Ставрополя можно, как оказалось, наблюдать во всей его первозданной красе — с проселочными труднопроходимыми после дождя дорогами и предосенним зелено-желтым разнотравьем с сиреневыми «аппликациями» каких-то пушистых цветов, с седыми островками полыни и склоняющего гривы ковыля. Минут через сорок из этого приглушенно-распыленного степного великолепия выросла гора, которая в полной мере отвечала своему названию Острая. Я разными дорогами ездила с Николаем Жмайло на его героическом УАЗе: и в Чечне - по ссыпающемуся в обрыв горному серпантину, по разбитой БТРами лесной «дорожке» близ чеченского Майртупа, и в глубине Абхазии, где дороги нет как таковой, а горные речки приходится в буквальном смысле форсировать. Но и с таким опытом экстремального передвижения на гору Острую я въезжала зажмурившись. До этого не предполагала, что по такому отвесному склону можно подниматься и спускаться на машине.

Но вот мы уже на вершине, возле поклонного креста, где тоже зажигают свечи и звучит молитва. Свечей было 84 — по числу бойцов и офицеров шестой роты, сложивших головы в бою под Улус-Кертом. Связанные вместе свечи горели как факел. И даже мощные порывы ветра не могли погасить этот огонь. Близился вечер. Солнце потихоньку откатывалось за горизонт, и оттуда, из степного простора, поднимались белые многоэтажные дома. До Ставрополя от этого места почти сорок километров, а город был словно рядом.

Одна знакомая поинтересовалась у меня на следующий день: «А зачем они кресты ставят так далеко — их ведь не видно с дороги»... Я вот думаю, что видно. Память живет в душах, и если она есть — души обретают зрение. Даже у атеистов.