Листая дембельский альбом

Во-первых, прогресс — все остановленные кадры армейской службы помещены в смартфоны и планшеты. Так что морочиться с громоздкими альбомами накануне дембеля нет смысла. Во-вторых, в годичном сроке службы как-то растворилась и исчезла магия слов «сто дней до приказа». Это раньше, когда в армию призывали на два, а на флот — на три года, оставшиеся до приказа министра обороны «сто дней» воспринимались как финишный рывок. И именно на этом отрезке будущие дембеля мобилизовывали свой творческий потенциал. Ведь дембельский альбом — это синтетический жанр народного творчества, в котором чего только не намешано: и фото, и графика, и карикатура, и частушки, и театр пантомимы. И еще они в какой-то мере зеркало солдатской души.

Ну что вам рассказать про Сахалин

Никогда не замечала, чтобы Владимир Шнайдер, наш редакционный водитель, был склонен к живописи, но, развернув его альбом, подивилась:

- Вов, это кто ж рисовал?

- Сам, - махнул рукой Володя.

Оказывается, в далекие 80-е, когда не было Интернета, шаблоны рисунков на армейские темы солдаты «скачивали» друг у друга. Удивительно, все это у всех было, хотя и было запрещено. Такой вот каламбур. Сержант Шнайдер тоже творил свой дембельский альбом на «точке» по проверке вооружения, куда начальство наведывалось лишь время от времени. Знал, увидят — заберут. Кстати, первый так и забрали. Жалко, там много фотографий хороших было. Стал второй альбом делать. Этот сохранил и тайком вынес из части. Точнее, на дембель сержант Шнайдер уходил, как и положено, — через КПП, а ребята потом альбом через забор передали.

Ну а куда деваться? Полк ВВС — самолеты, вооружение, режим секретности. На Сахалине много чего под грифом «секретно» было. А тут родные бойцы, защитники Отечества с фотоаппаратом. Только ничего интересного для шпионов они не снимали. Разве вот себя и угол армейского ЗИЛа на втором плане. А еще себя в «самоходе» на песчаном бережку речки Боронай. А вода в ней была такая холодная!

...Одно воспоминание тянет за собой другое, и Володя начинает рассказывать, как в увольнение они с ребятами на рыбалку ходили. Красной рыбки половить, икрой разжиться. Паек в части ВВС усиленный, но от деликатесов, которые чуть не под ногами плавают, кто ж откажется. Помнится, заготовили они на зиму целую бочку красной икры, тридцать килограммов. Бочку закопали возле своего охотничьего домика. Специально соорудили избушку, чтоб от непогоды укрываться и рыбу сушить. Она, эта рыба, вдоль стен была развешана. Ее и унюхал медведь, который однажды ночью лишил солдатиков всего их деликатесного запаса на зиму. Избушку разворотил, рыбу раскромсал, даже до икры добрался — раскопал-таки бочку. Тридцать килограммов Топтыгин, понятно дело, враз съесть не смог, но поступил, как тот хохол из анекдота: «Не зъим, дак понадкусываю»... Что не слопал, то лапами измотылял.

Потом еще не раз к избушке наведывался, надеялся, видать, на «продолжение банкета».

Вообще-то, и без икры солдаты питались неплохо. Это — к изображению на рисунке с надписью: «Что такое аппетит? Не послужишь — не узнаешь». Полагавшиеся утром 30 граммов масла за один раз осилить не могли. Попросили делить порции масла на два приема: завтрак и ужин, после чего стали соответствовать бытовавшей в то время солдатской прибаутке:

Масло съели — день прошел,

Старшина домой ушел...

Хорошим подспорьем к нормам довольствия были еще грибы и ягоды, коих на сопках — в изобилии. Владимир Шнайдер говорит, что ни до, ни после никогда не видел белых грибов таких размеров — по килограмму-полтора каждый. Меньше чем за час они с товарищами вчетвером почти полный кузов армейского ЗИЛа грибов накидывали.

И ягоду морошку тоже заготавливали бочками, а потом уж повара готовили из нее морсы и компоты для солдат. Прапорщик в части был замечательный, он же начальник столовой — за солдат горой стоял, заботился.

Как-то все очень по-хорошему было. «Дедовщины» никакой не было и в помине. Поэтому и рисунок с «дедами» в дембельском альбоме ироничный, но добрый.

Служил с ними один «дед», имени сейчас не вспомнить... Его все Батей звали — уникальный был детина. Непонятно, что за особенность была у его организма, только вот током его не било. И этой своей особенностью Батя пользовался во благо армейских товарищей.

- Утром, перед подъемом, солдату спать хочется, как никогда. И Батя нам дополнительное время сна обеспечивал. Подойдет, сунет две проволочки в розетку и держит, пока может. Потом он их бросал, когда они красными становились. И бац! Короткое замыкание. В казарме света нет, подъема нет. Мы спим. Пока там причину замыкания обнаружат, минут сорок пройдет...

Потом были дембель и путь домой, уже в самом начале которого Владимир Шнайдер даже на уровне ощущений прочувствовал, как огромна наша страна. Еще и четверти пути до дому не было преодолено, а он уже успел пересечь несколько часовых поясов. Точнее, он проделывал этот путь вместе со временем. Вылетели из Южно-Сахалинска ровно в полночь, долетели до Читы — там опять полночь, путь из Читы до Новосибирска тоже неблизкий, но и там, в зале прилета, часы показывали 12 ночи.

С ностальгией вспоминает Владимир и службу свою, и Сахалин.

- Как бы я, - говорит, - туда попал, если бы не армия. Честно скажу, в тех местах, с теми командирами я бы и сейчас послужил с удовольствием.

Скрытой камерой

Александр Плотников уже в армии был в какой-то мере фотокором. Служил он в конвойной группе Внутренних войск, которая сопровождала осужденных к местам заключения. Съемки на такой службе, понятное дело, не приветствовались. Носить с собой фотоаппарат советского образца было невозможно. Но Сане повезло — родственники прислали ему «Агат» - редкость для измученной дефицитом второй половины 80-х. Аппарат был величиной с нынешний кнопочный мобильник. Легко помещался в кармане, не привлекал внимания. С ним и служилось веселее. Друзья-товарищи с удовольствием позировали на камеру, особенно на стрельбах и на учебе, где не было замкнутого пространства спецвагона и можно было развернуться душе и фантазии.

Вот бойцы в ожидании прилета какого-то высокого чина на подготовленной площадке изображают вертолет. Кстати, похоже. Или вот еще фото — пустую водовозку посредством нескольких мазков краски превратили в пивную бочку. И выстроились к ней в очередь.

Впрочем, ребята находили интересное даже в судебном карауле, когда маршрут определен двумя точками: следственный изолятор — суд. Но Александр относился к этому с точки зрения познавательной. Говорит, что даже в «Матросской тишине» успел на экскурсии побывать. Из Лефортово однажды забирали негра, попался на контрабанде. Хотел заработать по-легкому в Москве, а получилось, что поехал на дальние окраины России, где тогда была специальная зона для иностранцев.

Кстати, именно этот караул, предполагающий сопровождение осужденных в «места не столь отдаленные» был не столько труден, сколько интересен. Ехать через всю Россию интересно даже в спецвагоне. Даже если место назначения — край света. Помнит, как прибыли в Карпогоры Архангельской области. Тут уже не было никакой растительности — начиналась тундра. Тем не менее стояло лето — белые ночи. Солнце только за час до полуночи закатилось за горизонт, окрасив висящие в небе облака в красный цвет...

- Скоко времени? - тоскливо спросил какой-то зэк.

- Час ночи.

- Да ты че! - еще тоскливее затянул он.

Да, тут было от чего затосковать. В Карпогорах заключенных встречал уже местный конвой. С автоматами наперевес и тонкими веточками в руках, чтобы отмахиваться от назойливых комаров. Дальше зэков вертолетом доставляли на зону, которая уже в прямом смысле находилась у света на краю. На сотню километров в округе там не было ничего — ни жилья, ни зверья, ни зеленого листика. Рассказывали, как оттуда однажды сбежал заключенный. Его шибко и не искали, через неделю попросту «списали», полагая, что за это время он уже точно сгинул. Но спустя еще неделю тот прибрел к зоне сам и чуть не на коленях умолял пустить обратно... Бывает же, однако, что воля страшнее неволи оказывается.

Эта служба, в которой, казалось, мало чего может быть для души, большой след в душе Александра оставила. Ведь не случайно в его дембельском альбоме есть фотография у церквушки в усадьбе Тютчева в Мураново. Есть автопортрет, навеянный эпифаниями (стихами в прозе) латышского поэта Иманта Зиедониса «Наденьте рубаху белую» в переводе Юрия Левитанского. Сборник его «белых» стихов Александр всегда возил с собой:

«Все живущее жаждет тепла. Но не каждому дано чувствовать и любить до последних дней своих.

Ваши руки теплы, у кого-то руки замерзли. Кто к кому приблизится первым?»...