ПАТРИАРХ С УЛИЦЫ РЕПИНА

Когда-то в этих местах неподалеку от только воздвигнутой крепости стихийно ставили дома крестьяне-переселенцы из разных российских губерний. Естественно, поближе к речке Ташла. Точнее – к  ручью, перейти который засушливым летом было легко, как и сейчас, по брошенным камушкам. Впрочем, не обходилось без сюрпризов: в 1850 году в местной газете появилась заметка о жутком по тем временам происшествии – после кратковременного и обвального ливня речушка вдруг разбушевалась и на переезде обходной дороги к станице Михайловской опрокинула трехконную телегу с казаком и урядником.
Кормились, в основном, за счет садов – везли в сезон на ближний городской базар зелень, сливы, вишню, кизил, крыжовник, черную и красную смородину, реже виноград; пытались персики выращивать – плоды мелкие получались, решили, что горбатиться на косточку почти без мякоти ни к чему.
Откуда конкретно сюда прибыли во второй половине XIX века Жировы – их потомки, в том числе и нынешний юбиляр, увы, не ведают, как и многие здесь о корнях своих предков. Хоть и не купцы, и не дворяне, а память после 1917 года и прочей исторической круговерти пресеклась. А фамилия до сих пор на слуху – семья разрасталась, дети, их дети строились по соседству. Считай, до половины жителей Ташлы – их близкие и дальние родственники. А вот про Облогиных точно известно: в начале прошлого века приехали из Тулы, тогда одного из крупных российских промышленных центров. Недаром второй дед юбиляра Леонтий Спиридонович Облогин без труда нашел престижную тогда, так сказать, «чистую» работу электрика на кожевенном заводе (бывший винокуренный) купцов Деминых.
Добавим: до конца дней – ушел  почти в 90 лет в 1969-м – не расстался с предприятием, завершив свою рабочую биографию его сторожем. А кожзавод в пик очередных социальных потрясений в конце минувшего века приказал долго жить.

К небу – из захолустья
«Ни одна окраина города так безнадежно не отрезана от культурного городского центра, как Ташла, – писала в 1914 году газета «Северокавказский край». – Здесь до 2000 дворов, с населением свыше 10000 чел. оставлены за чертой возможности городской культуры. Ставрополь подошел к обрыву, к этой огромной разъединяющей балке и… остановился. Та единственная преграда, которая легла между городом и этой злосчастной окраиной, создала настолько прочную техническую трудность, что не остается тени надежды на возможность изменить это положение вещей… Нет фонарей на улицах, нет дорог, не поставляется почта, не ездят извозчики ночью (весной, осенью и зимой – даже днем). Городская управа относится к Ташле, как к своему пасынку: какое ей дело до захолустья, которое даже в далеком будущем в городском хозяйстве занимает третьестепенное место…»
Иными словами, жили по-крестьянски трудно, работая на своих участках от зари до зари, и при этом по-общинному замкнуто. И можно лишь догадываться, каких взглядов при разнице и противоречиях городского и аграрного укладов-цивилизаций придерживались в семье довольно образованного заводского рабочего. К тому же, говоря современным языком, из «понаехавших тут». Отцу юбиляра Петру Леонтьевичу Облогину наверняка было душно в социальном окружении-омуте, из которого отчаянно хотелось вырваться. Он явно, как многие в молодости, был «за» перемены, что означало в то время – «за» революцию.
Кстати, по его рассказам (сохранились в семейных преданиях), в Гражданскую войну передовая одного из самых жарких боев за Ставрополь – он несколько раз переходил из рук в руки от «белых» к «красным» – пролегала как раз на улице 2-я Заташлянская (ныне - Репина). Практически гремела взрывами и щелкала винтовочными выстрелами в отчем доме. Надо ли говорить, за кого был Облогин? Недаром позднее стал активистом городской комсомольской ячейки, созданной по инициативе
М. Акулова, известного в Ставрополе борца за светлое будущее. Время спустя Петр самореализовался на исторической волне,  как любой неравнодушный к происходящему в обществе человек, в силу воспитания, понимания и природных дарований. Был направлен в Киевское артиллерийское училище на учебу, перешел в авиацию, которой молодые бредили после полетов Громова и Чкалова. До Великой Отечественной служил на Дальнем Востоке, а затем стал полярным военным летчиком, как их называли – торпедоносцем…
Но именно тогда, в атмосфере тлеющих социальных потрясений 1928 года и родился у Петра Облогина и Антонины Жировой сын – будущий учитель черчения и рисования нескольких городских школ и училищ, а также Ставропольского строительного техникума Владимир Петрович Облогин. Не предполагая, что и на его долю бед и перемен хватит с лихвой.
 
Фигаро здесь, там…
и сто метров лозунгов за ночь
Самое тяжелое испытание, конечно же, война. Отец вступил в сражение с врагом в небе и волнах Северного Ледовитого океана с первого дня, а он вместе со сверстниками помогал почтальонам разносить по дворам повестки, потом и похоронки. На базе соседней средней школы № 32 открыли госпиталь – сами, без указки взрослых, приходили к раненым. Старательно выводили под диктовку письма, давали в классах-палатах концерты. Когда после мощного авианалета в Ставрополь стали входить немцы, жители Ташлы, включая его неуемную по характеру тетю Веру Семеновну Пьявкину, принялись разбирать и прятать ходячих; остальных, к сожалению, уберечь не удалось – это и им, расстрелянным, памятник на Холодном роднике… По воспоминаниям Владимира Петровича, оккупанты, рядовые вермахта, размещенные в ташлянских домах,  не чувствовали себя победителями, норовили показать карточку с «фатером» и «мутером»: мол, вот мои родители, хочу к ним вернуться, скорее бы Баку с нефтью взять – и войне конец…
В 1943-м, после освобождения города от захватчиков, у него и открылся дар рисовальщика: вступил в комсомол – дали поручение вести пропаганду и агитацию под общим лозунгом «Победа будет за нами!». Образцом для создания карикатур служили Кукрыниксы. Между выездами на заготовку сена в соседнее хозяйство, на картошку, заготовку дров для печей хлебокомбината – лес в Октябрьском районе у полотна в итоге весь вырубили, занятиями на курсах физкультурников – в помощь военрукам школ, недавним фронтовикам с ослабленным здоровьем, самозабвенно склонялся над листами бумаги, выводил буквы на красной ткани транспарантов. Этот опыт, умноженный с годами, ему потом очень пригодится. Первомай, ноябрьские – все к нему – школы, предприятия: Владимир Петрович, выручай! Ночами, бывало, до 100 метров лозунгов изготавливал. Особо ответственным и опасным было рисовать портреты вождей – работу принимали из райкома партии.
А первые настоящие уроки живописи получил от преподавателя Ставропольского суворовского училища и выпускника Академии художеств Гомерова, где учил курсантов черчению и рисованию. В суматохе послевоенных лет – следовал за отцом, когда тот лишь в 1946-м нашелся в Москве, затем в Крым, потом в Севастополь – окончил 10 классов и курсы черчения, основательно его освоив: трудился в конструкторском отделе военной части по ремонту самолетов в Евпатории, куда в очередной раз перебросили отца и где увидел самые первые МИГи. Потом заочно Народный университет имени Крупской. Вот и все образование, к которому всегда стремился, но мешали получить толком и в полном объеме жизненные обстоятельства. Большей частью доходил сам, кожей чувствуя вызовы времени.
В 70-е придумал… программированное обучение для школ: при помощи кинокамеры и кинопроектора, новшество демонстрировалось на ВДНХ. Получил письмо из Горького: а комплект выслать не можете? А он - в единственном экземпляре. Ответили: и патента нет? Тогда – давайте, мол, к нам в институт, через год кандидатскую степень гарантируем. Но это означало – менять все, бросить дом, семью. Отказался, хотя и легок на подъем по натуре, и энергетика, бьющая через край, генетическая. Где только одновременно не работал минувшие десятилетия – в школах, училищах; надо кукольному театру помочь с декорациями – нет вопросов, оформить музей боевой славы – это святое… Но подрастали двое детей. Устоявшуюся атмосферу дома, привычки менять не хотелось, отрываться от того же мольберта и растворителя для красок: рисовал и продолжает рисовать не ради славы – для души.
Женился на девушке по имени Вера, студентке пединститута, стала учительницей средней школы
№ 28. Где ее сестра Раиса Ивановна Темнова преподавала историю, а сейчас дочь Нина учит ребят математике, как и более 20 лет назад ушедшая из жизни мама, все – почетные работники образования РФ. Сын Анатолий преподает технологию в гимназии № 12, а его жена Галя – русский язык и литературу все в той же, ставшей родной, 28-й  школе. Такой вот сложился семейный педагогический анклав посреди  трудно, вроде не очень заметно, но меняющей облик Ташлы. Не без тихих, негромких,  как и жизнь патриарха, на первый взгляд, подспудных усилий большой семьи, корнями в истории города.
                                    
У старой груши
О чем вспоминает, размышляет Владимир Петрович Облогин, медленно – в последнее время ноги болят – выходя в увитый виноградом дворик в хорошую погоду в предвечерний час? Может, о том, как упал с турника во время курсов физкультурников-инструкторов, повредил спину, потому и в армию не взяли, а сейчас она ноет перед дождем? Или как приехал поездом в Москву к отцу в 1946-м, и у него украли все документы, включая справку райкома ВЛКСМ о работе в тылу во время войны? Когда выправлял новые, о ней как-то и не подумал, упустил, а когда к очередному юбилею Победы об этом заикнулся было, ему в ответ: а чем докажешь?  Не привык бумагами каждый шаг, какие-то достижения фиксировать, добился чего-то – и хорошо. А может, о том, что дочери надо помочь – в школе предложили вести дополнительно к математике уроки по изобразительному искусству, памятуя о его опыте. Теоретически, конечно, с помощью компьютеров сейчас всю историю «изо» можно ребятишкам преподнести в наглядном виде. Правда, без запаха красок – сухо как-то получится. А может, вспоминает о том, как в апреле 1961-го, еле сдерживая восторг, рисовал для школы по фотографии портрет первого космонавта Юрия Гагарина? Наука и техника тогда были в фаворе, и уроки черчения в школе обязательны, без них будущим инженерам - никак, а сегодня они в дефиците. Увы, черчения сегодня в школьной программе нет.