Правда оплачена нами сполна

Долг выполняли не по ошибке

Тогда еще никто не знал, что, перевернув эту страницу Отечественной Истории, государственные мужи и народные избранники в Совете народных депутатов назовут ее «ошибкой» и постараются из памяти стереть все, что с ней связано.

Смутное это было время: вероломное и обманчивое (точнее – лживое, как потом выяснилось). По стране гремела песня Цоя «Мы хотим перемен», и их действительно ждали, но не таких и не такой ценой... Мы до сих пор расплачиваемся за нашу тогдашнюю излишнюю доверчивость и, как некогда говорили, «политическую близорукость». А ведь памятное заседание Съезда народных депутатов, где на все лады склоняли покойного Брежнева за его «опрометчивое» решение о вводе ограниченного контингента в ДРА, было частью большой работы, направленной на разрушение страны – в первую очередь ее идеологических и духовных основ.

В СССР к концу 80-х перестройка, ускорение и гласность уже превратились в тотальный снос и слом экономических, политических, социокультурных «столпов», на которых держалась государственность. Потому что первую скрипку в этом «симфоническом оркестре» играли люди, у которых Родины в душе и близко не было. Они другим «богам» служили. Невыгодно было им помнить, что наш ограниченный контингент вошел в ДРА после неоднократно повторяемых просьб правительства республики, что наши граждане не разрушали инфраструктуру Афганистана – они ее создавали, строили. Оккупанты (даже таким определением «поигрывали» в своих выступлениях некоторые ретивые товарищи) ведут себя совсем по-другому. Оккупанты не тянут из последних сил подбитые самолеты, уводя горящую машину от жилых построек, как это сделал наш земляк Владимир Ковалев (Герой Советского Союза – посмертно). Он сохранил жизни незнакомых ему афганцев ценой своей жизни...

Много в Афганской войне подтверждений тому, что наши солдаты выполняли в ДРА именно интернациональный долг. И воинский долг перед Родиной, конечно. Девять с лишним лет воины-интернационалисты – от рядового до генерала – заслоняли нас с вами от международного терроризма и наркотрафика. Мы в 80-е еще понятия не имели, что это такое, слов таких толком не знали... На целое десятилетие от нас эти беды отодвинули... А это – тоже спасенные жизни – уже не афганцев, а наших советских людей – пацанов и девчонок, если быть точными.

А 15 тысяч погибших в Афганистане наших ребят (187 из них были жителями Ставропольского края) нужно помнить и не кидаться походя словами типа «ошибка».

Не оскорблять их память. Наши солдаты и офицеры, военные и гражданские специалисты выполняли свой воинский и интернациональный долг не по ошибке. И это неправда, что поголовно для всех афганцев они были врагами. Очень для многих из них шурави были друзьями, защитниками. Афганистан очень неоднороден... «Нас цветами встречали и фугасами рвали – было дело, хлебнули чудес» (из песни) – все было... Но я ни от одного ветерана-афганца за 20 с лишним лет работы по военной теме ни разу не слышала, что пребывание на территории ДРА ограниченного контингента было неправильным или неправедным. Да, трудным – там один резко континентальный климат чего стоит со своими запредельными температурными перепадами (летом – за плюс 50, зимой – за минус 30). И бои, и потери – в том числе и перед самым выходом из Афгана. Об этом очень остро, с такой пронзающей откровенностью и болью писал Александр Проханов в своем сборнике рассказов и повестей «Третий тост»...

Вы лучше его почитайте, чем этих умников слушать по интернету, которые не были вообще ни на какой войне, зато свое «просвещенное мнение» по поводу и без повода всем навязывают. Настойчиво и даже агрессивно. Трудно этим персонажам день прожить, чтобы историю своей страны не обгадить.

Сейчас вот очередное обострение. Не надо на это, как говорит молодежь, «вестись». В 20-м веке такие русофобские настроения в определенной прослойке общества обострялись не единожды: и в 1905 году, и накануне 1917-го, и в 1991-м – уже на нашей памяти. Сейчас – полное дежавю. Тем более, видя и понимая это, давайте в информационном потоке отличать зерна от плевел. Нам пора уже прервать недобрую традицию «прыгать с амбара на одни и те же грабли».

Да, Афганистан для многих из нас – все еще неизвестная война. По сути – для всех, кто там не был... Поэтому и фильмов о ней почти нет – по пальцам одной руки можно перечесть. А такого уровня картин, какие снимали о Великой Отечественной в 50 – 60-е годы, об Афгане и снять-то невозможно. Ту страшную войну помнили все – ее прошли и пережили и актеры, и режиссеры, и сценаристы. Вот отсюда такая достоверность, такая глубинная правда нашего старого военного кино. А в Афганистане из всего нынешнего огромного кинематографического сообщества служил, по-моему, только Евгений Сидихин... Так что киношники наши, может, и правы, что за афганскую тему не решаются браться... Может, так и честнее...

Ну, значит, будем слушать воспоминания ветеранов и песни об Афганской войне. Там, под белым солнцем пустыни и среди гор, уходящих пиками в облака, подчас рождались удивительные стихи. Вот они как раз живые, настоящие – они дышат правдой и проникают в душу. В этом материале я цитирую стихи Игоря Морозова – ветерана спецподразделения «Каскад» полковника КГБ в отставке и при этом – тонкого лирика и настоящего поэта:

Даже на самом широком экране

Не показать, что такое война...

В Афганистане, в Афганистане

Правда оплачена нами сполна.

Кто-то поднимется, кто-то не встанет,

Сердце разбив о гранитную твердь,

В Афганистане, в Афганистане

Цены иные на жизнь и на смерть...

Жива проверенная в Афгане дружба

И не верь в спокойствие ты вечное:

Вот уже к тебе под облака

Тянутся прерывистые встречные

Огненные трассы ДШК.

И кому судьба какая выпадет –

Ты гадать об этом не берись.

Нам не всем ракетой алой высветит

Право на посадку и на жизнь.

Летчики очень интересно рассказывают о своих машинах – с гордостью и какой-то даже нежностью. Словно самолет для них существо одушевленное. Впрочем, наверное, так и есть.

От надежности машины жизнь зависит – тем более на войне... Так что она для пилота – боевой товарищ.

Вот и подполковник Николай Викторович Коровин с теплотой вспоминает о СУ-25, которые их эскадрилья первой опробовала в боевых вылетах.

Год 1981-й был для советских ВВС неким историческим моментом. Возрождалась штурмовая авиация, которую во времена Хрущева чуть было совсем не «списали за ненадобностью». Никита Сергеевич оставил след в истории целым рядом весьма «экстравагантных» решений, последствия которых приходится ликвидировать следующим поколениям. Крым вот только 8 лет назад в Россию вернулся, ну а в 1981-м штурмовики на вооружение возвращали. И молодому офицеру Николаю Коровину довелось принять в этом историческом процессе участие.

До этого Николай летал на истребителе-бомбардировщике. Служил под Ленинградом. Был переведен в Азербайджан, где на базе военного аэродрома Ситал-Чай формировался 80-й отдельный штурмовой авиационный полк. Переучился на СУ-25.

Новые самолеты, прошедшие испытания на заводе, в апреле 1981 года перегнали в часть, где машины должны были пройти войсковые испытания. Но по факту самолеты испытывали уже в боевых условиях. Неслучайно эта операция эскадрильи носила кодовое название «Экзамен».

В мае командованием ВВС было принято решение о формировании отдельной авиационной штурмовой эскадрильи. 18 июня 1981 года 200-я эскадрилья вылетела в Афганистан. Провожал пилотов в первую их горячую командировку маршал авиации Ефимов. Сопровождал аж до аэродрома Мары.

Летчики за глаза называли этого маршала «крестным отцом». По-доброму. Уважали очень. Ефимов в Великую Отечественную сам воевал на штурмовиках. И это именно он убедил первых лиц страны в необходимости возрождения штурмовой авиации. Да и самолет пилоты сразу оценили.

Сейчас на вооружении стоит модификация СУ-25 СМ.

Но даже та первая машина была очень хорошая – дозвуковая, маневренная, с продуманной системой защиты пилота и систем самолета. Например, прилетные тяги управления самолетом увеличенного диаметра оставались в работоспособном состоянии даже имея пробоину. Топливные баки были заполнены пенополиуретаном. Горючего в них помещалось чуть меньше, но зато при попадании снаряда в крыльевой отсек, оно не взрывалось.

Это было подтверждено не в учении, а в бою. Один из самолетов при выполнении боевой задачи получил пробоину – снаряд попал в крыло. Возгорания не произошло. Летчик дотянул до аэродрома и успешно посадил машину.

Кстати, этот аэродром находится в Баграме на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Однако полоса была хорошей и вполне подходящей для СУ-25.

Боевых вылетов было много, потому что и задач много: это и реализация разведданных (нанесение ударов с воздуха по целям, скоплениям боевиков, выявленным разведкой, и поддержка сухопутных войск, и самостоятельный поиск, и уничтожение наземных целей и караванов с оружием).

В июле 1981 года 200-я эскадрилья (Коровин был уже замкомэска) поддерживала 5-ю дивизию и 21-ю бригаду, которые вели бои за Луркох. Визуально это груда скал среди равнины. Но груда массивная в несколько десятков километров, на первый взгляд кажущаяся совершенно непроходимой. На самом деле душманов там было немерено. Они там себе лагерь оборудовали, откуда и совершали налеты на дороги и военные посты. И все вокруг пристреляно. Каждый скальный излом и тропу прикрывали огневые точки. Еще там был у духов командный пункт – бандитская ставка, где главари обсуждали планы действий против «кяфиров».

Атакой в лоб это логово было не взять. Решили выкурить душманов авиа– и артударами.

Сначала с воздуха все подходы засыпали минами. Отработала авиация. Но тут случилось непредвиденное. Не вернулся на базу вертолет, в котором находился генерал Хахалов. Он вылетел, чтобы по поручению главкома оценить эффективность работы штурмовиков. Вертолет был сбит.

На штурм Луркоха были брошены десантники. Бой был тяжелый и продолжительный, но задачу выполнили.

К сожалению, впоследствии не обошлось без потерь в самой эскадрилье. При выполнении боевого задания погиб начальник парашютно-десантной службы эскадрильи Михаил Дьяков. При заходе на цель по самолету был открыт плотный огонь, машина упала в ущелье, взорвалась.Там тоже – лагерь душманов. Пришлось поднимать батальон Гератского полка, успешно штурмовавший «духов» под прикрытием авиации... Тела боевых товарищей, даже если от них мало что оставалось, отбивали у душманов – не давали глумиться. Это была первая потеря в этой войне, которая ощущалась очень остро.

Война – это огромное физическое и моральное напряжение, усталость, боль, кровь, потери. Но война – это еще и рентген. Всегда. Человек сразу виден, он раскрывается, проявляется. А поскольку хороших людей у нас больше, то и отношения там между людьми особые – таких в мирной жизни и не бывает. Я вспоминаю фильм «В бой идут одни «старики», и Николай Викторович соглашается: да, похоже все, даже шутки, которыми пилоты обмениваются. И такая же дружба и единение. Взять хотя бы подготовку самолета к вылету: дома вот так, все вместе, машину не готовят. Техник самолета делает свою работу, радист – свою, оружейник – свою. А в Афгане все и все делают вместе. Даже пилоты помогают боезаряды подвешивать – от бомботары их освобождают.

Так же вместе строили для солдат-срочников казарму – из подручных материалов, из той же бомботары ее возвели. И бойцы, что поначалу размещались в палатке, под зиму переселились в более обустроенное помещение.

Да много таких вот воспоминаний, хороших – именно о людях, о сослуживцах. Потому и жива проверенная в Афгане армейская дружба. Сорок лет с тех пор прошло, по разным городам и весям жизнь разбросала, а не теряют летчики 200-й эскадрильи друг друга из виду, созваниваются, переписываются. Действует все-таки сила притяжения памяти, над которой не властны ни годы, ни расстояния, ни даже границы.

В Афгане мы были братьями

Зло ты сравнивал с добром на весах Фемиды,

Запах крови раздувал ноздри как меха.

От романтики дошел до глухой обиды,

И у смерти побывал в роли жениха.

Ты столетья отмерял тропами овечьими,

Ты в обойму загонял сразу тридцать судеб.

В умных книгах назовут буднями разведчика

Этот пройденный тобой невозможный путь.

…Владимир Гуминский с детства мечтал летать. На пороге взрослой жизни этот паренек из Винницкой области был романтиком. Но афганские суровые будни от романтического восприятия мира избавляли быстро. Разведрота десантно-штурмовой бригады, в которой служил Владимир, в расположение своей части в Кабуле попадала, наверное, раз в полгода. Все остальное время несли службу в отрыве от основного подразделения. «Гоняли» по пустыне душманские караваны с оружием и наркотой, участвовали в «проческе» кишлаков, охраняли Саланг – военные посты. Служившие в Афгане знают, что это такое. Серпантин среди скальных навесов и отрогов, разделяющий Афганистан на Северный и Южный, был в Афганскую войну одновременно и дорогой жизни, и дорогой смерти. Колонны с горючим, продовольствием, техникой и орудием неизменно двигались через Саланг. С одной стороны дороги – пропасть, с другой – скала, и все пристреляно, душманы эти горы знали как свои пять пальцев, частенько устраивали засады. У них преимущество – господствующая высота. Колонна – как на ладони. Подожгут первую машину – движение остановилось. И пока горящую машину не прижмут к скале или не столкнут с отвесного обрыва, затор не рассосется. И даже если за это время сопровождающая колонну авиация успешно уничтожит огневые точки противника, потери все равно неминуемы – и среди военных, и среди местных жителей. Потому что к нашим колоннам часто пристраивались афганские «борбухайки» (помесь грузовика с автобусом, по-восточному ярко раскрашенная).

Поэтому обнаружение засады, предупреждение нападения на колонну означало не просто выполнение боевой задачи, это спасение десятков жизней.

Вот и погожим сентябрьским днем 1983 года разведотделение получило приказ выдвинуться на отдаленный участок, обеспечить безопасность прохода автоколонны с мирными грузами для попавших в душманскую осаду кишлаков. Форсировали горную речку, поднимались в горы. Уже разделившись на небольшие группы, разведчики миновали ущелья и нарвались на засаду. Группа, в которой был Владимир Гуминский, и нарвалась. Из скальных выступов по разведчикам ударили из автоматов и гранатометов. Прикрывать отход товарищей остался Коля Афиногенов, парень из Курганской области... Владимир Марьянович до сих пор хранит фотографии Николая, вырезки из газет, где рассказывается о его подвиге. А как не помнить – жизнью ведь обязан...

...Николай, расстреляв автоматные диски, метнул в бандитов гранату, вторую, третью. Зажав последнюю в руке, поднялся в полный рост, навстречу окружившим его душманам. Друзья слышали этот последний, сотрясший горы взрыв... Потом силами других групп душманов с этого участка выбили, вернулись, чтобы вынести тело друга...

А через несколько месяцев, 6 января 1984 года, товарищи тащили на себе уже Владимира. Он был прошит автоматной очередью во время «прочески» одного из кишлаков. Потом врачи сказали: в рубашке, мол, родился – пуля в миллиметре от сонной артерии прошла. А всего их пять засело в теле. Нога и ключица были перебиты. Владимир Марьянович помнит, как его погрузили на броню, как БТР взревел и рванул с места. Потом был госпиталь в Кабуле, госпиталь в Ташкенте... И возвращение в часть. Не хотел комиссоваться – по-прежнему мечтал о небе.

На выездной комиссии в Самарканде, где он успешно сдал экзамены, сочувственно головой покачали: ну какая летная работа после таких ранений. В любом авиаучилище медкомиссия зарубит твои документы. И все-таки посоветовали Ставропольское училище, где кроме летного было еще и штурманское отделение. Владимир совету внял, в Ставрополь приехал. Правда, надежды имел, что после прохождения реабилитации разрешат учиться на летчика. Однако оказалось, что с учетом неправильно сросшихся костей и полученных повреждений срок реабилитации будет слишком долгим – не менее трех лет. Не вариант. Так что принял решение – поступил на штурманское отделение и с успехом его окончил в 1988-м. Получил назначение в Житомирскую область и служил там до 2002 года. С грустью замечает – не развалился бы Союз, служил бы дольше... А так – устал от бардака... Но тут же Владимир Марьянович с улыбкой рассказывает, что сразу после выхода в запас его жена, которую в свое время увез из Ставрополя, стала убеждать мужа вернуться в ее родной город. Долго уговаривать не пришлось. Владимир Гуминский подчеркивает: с большим удовольствием стал ставропольцем, и очень этому рад.

А ребят из своей разведроты майор Гуминский часто вспоминает. У них там был Советский Союз в миниатюре – полный интернационал.

– У нас и русские были, и украинцы, и таджики, и узбеки, – вспоминает Владимир Марьянович. – Но, знаете, мы даже и не задумывались о том, кто какой национальности. В Афгане мы были братьями... Я и сейчас так к моим ребятам отношусь. Для меня с тех пор ничего не изменилось.