Пространство памяти. Дети войны

«Дети войны». Так называют тех, кто попал в водоворот страшной трагедии Великой Отечественной. Сейчас их мемуары обретают особую ценность, становясь частью культурной памяти российского общества. «Пространство» минувшей войны обогащается восприятием ее юных свидетелей, а сами эти люди, уже находясь в преклонном возрасте, превращаются в равноправных творцов знания о событиях того далекого времени.

Сегодня мы представляем читателям воспоминания Раисы Саввишны Шабутиной (Лукиди). Их подготовила к печати Наталья Полевая, зам. председателя правления Ставропольского регионального отделения Всероссийской общественной организации «Дети войны».

Война поломала наши детские планы

Я коренная ставропольчанка, родилась в 1930 году в доме номер 45 на Подгорной улице. Именно в этом доме, а не в роддоме. У меня было трое братьев, и в семье я была самая младшая. С большой теплотой вспоминаю довоенные детские годы, своих друзей, игры. Помню и то, как круто изменилась наша жизнь, когда началась война, а особенно - с приходом оккупантов.

1941 год для меня, 10-летней девочки, начался очень удачно: в школе я очень хорошо окончила четверть; в Доме офицеров в торжественной обстановке Михаил Андреевич Суслов вручил мне грамоту за работу в пионерском отряде; придуманный нами и нами же поставленный номер художественной самодеятельности «Танец конькобежцев» выиграл конкурс в нашем городе, и на летних каникулах мы должны были его показать в Москве.

Но война поломала не только наши детские планы, но и многие судьбы и жизни.

О том, что немцы войдут в Ставрополь, нам не сообщали. Хотя эвакуация началась за несколько недель до их вторжения. Кроме того, несколько раз пролетали немецкие самолёты с крестами на крыльях. Чтобы лучше их разглядеть, мой сверстник, Валька Павлов, сказал: «Пойду возьму подзорку (подзорную трубу), посмотрю, что это за самолёты, и доложу вам, какие они, немецкие лётчики».

Утром 3 августа 1942 года я увидела из своего дома на Подгорной, 45, очень много мотоциклов, грузовиков и несколько танков, которые зелёно-серой массой двигались к городу со стороны Ташлы. Ни одного пешего! Это движение мне казалось бесконечным. Как мы узнали позже, немцы в тот день направлялись на улицу Красную. Выстрелов, взрывов и шума боя я не слышала. На нашу Подгорную улицу немцы пришли спустя несколько дней. В основном в поисках жилья.

Мой отец, Савелий Михайлович Лукиди, загодя рассыпал песок и строительный мусор по всем комнатам нашего дома, с тем чтобы было видно: идёт ремонт. Пришли два немца, посмотрели на это, сделали какую-то отметку в своих бумагах и пошли дальше. Так мы избавились от опасных квартирантов, а возможно, и от выселения из собственного дома. Другие семьи этого не избежали – на нашей улице немцы квартировали в нескольких домах.

Наиболее компактно в нашем районе они поселились на 4-й Подгорной улице (сейчас улица Победы) в здании техникума. Из моего окна их было очень хорошо видно. С утра они шумели, галдели и часто пели «Катюшу», подыгрывая на губной гармошке. Как будто и не было никакой войны!

Будни оккупации

Однажды на улицу заехал огромный танк и начал разворачиваться как раз напротив нашего дома, который находится на развилке 1-й и 2-й Подгорной (сейчас Казанской) улиц. У него это долго не получалось. Машина то двигалась вперёд, то рывками сдавала назад. Чудовищный рёв мотора перемежался с криками немцев.

Смрад, копоть, облако выхлопных газов... Мы с ужасом гадали, на каком манёвре танк протаранит наш дом. Не протаранил. Уехал, но разворотил всю дорогу.

Как-то немцы объявили, что недалеко от нашей улицы будут проводиться работы по разминированию двух неразорвавшихся бомб, и в связи с этим необходимо покинуть оцепленный район. Взрослые никуда не ушли, а мы, дети, были рады случаю совершенно свободно погулять подальше от дома. Мы спустились к двенадцатой школе и дошли до железнодорожного полотна. Здесь нам повстречался мальчик старше нас, который пас козу. Не успели мы с ним поговорить, как ехавший со стороны Ташлы мотоцикл резко затормозил. С него слезли два мотоциклиста и подошли к пастушку. Они что-то ему прокричали, а когда увидели, что он остановился как вкопанный и не реагирует на их команды, сняли с него безрукавку, повертели её в руках, бросили в коляску мотоцикла, расхохотались и уехали. Парень ещё долго не мог прийти в себя от пережитого шока. Думаю, что это были не немцы, а скорее всего, румыны. Немцы вели себя высокомерно и не так мелочно.

В другой раз вечером мы сидели на парадном крыльце дома Гургенбековых на Подгорной, 35. Внезапно как из-под земли вырос немецкий патруль. Один патрульный осветил каждого из нас фонариком. Свет был очень ярким, прямо бил по глазам, ослепляя. Дошла очередь и до меня. Немец вдруг произнёс: «О-о-о, какие чёрные глаза!». Ребята, что были постарше, поняли эту фразу – помогла школьная программа по немецкому языку. Затем они нас всех разогнали, так как приближался комендантский час.

Одно время мы были озадачены очередной проблемой и строили планы, как её решить. Дело в том, что на 4-й Подгорной (сейчас улица Победы) на здании ткацкой фабрики фашисты сделали надпись: «Наша победа – ваша свобода!». Ну а мы, конечно же, были не согласны с этим лозунгом. И подумали, что если в слове «победа» зачеркнуть две первые буквы, то содержание плаката станет правильным. И действительно, кто-то это сделал. Надпись после этого быстро убрали.

Про дядю Петю других евреев

Незадолго до прихода немцев мой отец привёл домой одну еврейскую семью. Он сказал, что эти люди – беженцы, эвакуированы с Украины, что им трудно и что они будут жить у нас. Им выделили комнату, и мы стали жить вместе. Их было трое: Исаак Моисеевич Когут, которого во время оккупации мы стали звать дядя Петя, его жена, Галина Моисеевна, и их дочь Ида, примерно 16 лет. Вскоре Галина Моисеевна и Идочка были эвакуированы из Ставрополя, а дядя Петя уехать не смог.

Одним из первых письменных объявлений оккупантов было постановление об обязательной выдаче евреев властям. Заканчивалось оно словами: «За укрывательство евреев – расстрел всей семьи». Такие объявления были расклеены на всех столбах и стенах. Мы все, конечно же, знали об этом, чувствовали опасность, а поэтому никому, даже близким друзьям, о нашем постояльце не рассказывали.

Дядя Петя прожил у нас в бомбоубежище, которое соорудил мой отец в саду, до прихода наших. После этого он уехал разыскивать свою семью. При расставании долго плакал и благодарил всех нас, а особенно моего отца.

На нашей же улице ещё до войны снимала квартиру еврейка с двумя детьми. Хозяйка выдала их немцам, а всем сказала, что по постановлению властей евреям обязательно было явиться в надлежащее учреждение для учёта. Для их же собственного блага! Приехали немцы на мотоциклах, забрали всех троих. До сих пор я ясно вижу картину перед глазами, как они покорно, с поникшими головами, выходили из дома. Ни квартирантки, ни её детей мы больше не видели. Не думаю, что их принудительная явка стала для них благом.

И этот день пришел!

О том, что Красная Армия уже близко, что наконец-то завершится оккупация, уже с начала января 1943 года вполголоса говорили друг другу все на нашей улице. И мы, дети, очень ждали дня освобождения, строили планы, думали, как нам быть, когда начнутся бои за город. И этот день пришёл!

Сначала исчезли немцы. Как они покинули город, мы не заметили. Их просто не стало. Выстрелов, канонады не было слышно. Ну а затем в город вошли наши воины-освободители. Для меня все они казались сказочными богатырями, героями, каковыми они, впрочем, и были.

Именно с той поры в моём детском сознании сформировалось чувство бесконечной благодарности и уважения к нашим солдатам и офицерам, которое осталось у меня на всю жизнь.

Спустя много лет, когда я, уже опытный врач, преподавала в Тюменском мединституте акушерство и гинекологию, к нам на кафедру назначили нового заведующего - профессора Владислава Николаевича Кожевникова. Узнав, что он прошёл всю войну в расчёте «катюши» и расспросив подробности, я написала поэму о его жизненном пути, которую назвала «От солдата до академика». Поэма вышла в свет в сборнике «И помнит мир спасённый» в издательстве «Русский мир».

За время оккупации все мы заметно повзрослели

Конечно же, война во многом изменила наше детство. В оккупации мы не могли играть во многие довоенные игры, проводить мероприятия, которые были обычными в мирные дни. Ведь только их названия грозили серьёзными неприятностями.

Например, до войны я была командиром тимуровской команды. В мой отряд входило около 20 человек. Продолжать деятельность команды при немцах было бы смертельно опасно – наш малый возраст не стал бы оправдательным или смягчающим обстоятельством. Кроме того, оккупанты, вместе с обещаниями сытой и хорошей жизни без большевиков, запугивали жителей Ставрополя, грозя в случае неповиновения карательными мерами. Хотя большого разнообразия в плане устрашения они не проявляли. Я не помню, чтобы их объявления и приказы не заканчивались бы фразой: «В случае неповиновения – расстрел». Например, предписывалось сдать пилы, косы, топоры. Не подчинившимся – расстрел. И ведь расстреливали! А это, даже если и не касалось лично, вольно или невольно отрицательно действовало на детскую психику.

Но всё равно мы собирались вместе, обсуждали наши детские и взрослые вопросы, играли... Но как-то так получилось, что за сравнительно небольшое время оккупации все мы заметно повзрослели. Стали молчаливее, сдержаннее, осторожнее, я бы сказала, не по годам мудрее.

Мысли о войне, об увиденном и пережитом во время оккупации очень часто посещали меня в послевоенные годы.

То, чему помешала война, все же свершилось

Так сложилась моя жизнь, что мне довелось подолгу проживать за тысячи километров от Ставрополя. Я стала врачом, окончив Сталинабадский медицинский институт в Таджикистане, работала по специальности в военной части № 30/763 на границе с Китаем, затем - акушером во Владивостоке, преподавала акушерство и гинекологию в Тюменском медицинском институте, лечила женщин в Грузии и Греции. Но в сердце моём Ставрополь оставил неизгладимый след, и я всегда тосковала и тоскую по нему. Я не музыкант, не поэтесса, не певица, но видимо, сердце мне подсказало слова и музыку, из которых получилась песня «Ставропольская осень». Вот несколько строчек из нее:

Я люблю твою яркую осень,
Опаданье листвы золотой.
Паутинки вуалью разносит
Ветер тихий, подчас озорной.

И шуршанье листвы
под ногами,
И рябины кистей краснота…
Ярких красок ты так набросала,
Осень, осень, отрада моя.

Эта песня прошла предварительный конкурс, и меня пригласили из Афин в Москву на финальный тур 2-го Всемирного фестиваля русской песни. И вот то, чему помешала война, не пустив в столицу меня, десятилетнюю девочку, участвовать в концерте с уже упомянутым мною «Танцем конькобежцев», свершилось в 2010 году. Правда, выступала я в другой ипостаси – как исполнитель авторской песни, да и возраст юным никак не назовёшь – восемьдесят лет (как оказалось, старше меня участников не было). Я исполнила свою песню «Ставропольская осень» с большой московской сцены и стала лауреатом конкурса. Всю церемонию закрытия фестиваля я думала о той девочке Рае, которой в далёком довоенном сорок первом году судьба не дала возможности раскрыть свои творческие способности, как и миллионам других советских детей. В тот момент было такое чувство, как будто это не мне, сегодняшней, а ей, юной танцующей конькобежке, вручили удостоверение лауреата и награды фестиваля. Считаю, что судьба этим своим поворотом вознаградила меня, девочку Раю, сполна.

Подготовила к печати Наталья ПОЛЕВАЯ,
зам. председателя правления Ставропольского регионального
отделения Всероссийской общественной организации
«Дети войны».

P.S.: Раиса Саввишна Шабутина (Лукиди) сейчас проживает в Греции, в Афинах. Много лет она проработала в Ставрополе и, будучи известным врачом, воспитала немало докторов, которые впоследствии стали гордостью нашего города.

Изданная в прошлом году книга «Глазами детей войны», в сборе материалов для которой активное участие принимали члены Ставропольской городской организации «Дети войны», через одного из коллег дошла до нее. Прочитав рассказы о военном и послевоенном детстве, она тоже решила поделиться воспоминаниями о периоде оккупации любимого города.