Расправа
.пространство памяти. Дети войны
«Дети войны». Так называют тех, кто попал в водоворот страшной трагедии Великой Отечественной. Сейчас их мемуары обретают особую ценность, становясь частью культурной памяти российского общества. «Пространство» минувшей войны обогащается восприятием ее юных свидетелей, а сами эти люди, уже находясь в преклонном возрасте, превращаются в равноправных творцов знания о событиях того далекого времени. Сегодня мы публикуем воспоминания Андрея Михайловича Крупенникова.
Осенью 1942 года во время второй немецко-фашистской оккупации в селе Карандаково Тимского района Курской области стали происходить страшные события. Однажды прогремел ночной взрыв – кто-то подорвал водяную мельницу. Некоторое время спустя нам стало известно, что по дороге Карандаково – Покровское на мину наскочила вражеская машина с офицером и двумя солдатами. Потом произошёл взрыв железнодорожного полотна между станциями Щигры и Черемисиново. С рельсов сошёл товарный поезд с боевой техникой и сопровождающими солдатами. Были значительные жертвы среди оккупантов. Немцы и полицаи неистовствовали. Ходили слухи, что это дело рук неведомых партизан. Полицаев приводили эти события в ярость, так как администрация немцев была недовольна их «весьма ответственной» работой.
В одно осеннее утро моросил холодный мелкий дождь, дул ветер. Староста приказал строго-настрого: всем сельчанам идти на луг деревни Лесновки, что рядом с мельницей. Мама и все мы предчувствовали что-то недоброе. Никто не знал причину сбора, да ещё на лугу и в такую погоду.
Прошли слухи, что полицаи схватили диверсантов, которые якобы связаны с деятельностью партизан. Из близко расположенных хат согнали много жителей всех возрастов на указанное место. Из нашей семьи только я побежал в Лесновку, сагитировав идти со мной своего дружка Толика.
Не успели отойти от хаты, как с нами увязалась бежать наша Жулька. Я не хотел, чтобы собачка бежала с нами так далеко в соседнюю деревню при немцах. Несколько раз настойчивую Жульку возвращал домой. Наконец убедившись, что собачка успокоилась и осталась дома, мы с Толиком пошагали дальше.
На лугу народу было столько, сколько никогда мне не приходилось видеть. Я пробился в гущу толпы, состоящей из молчаливых и грустных стариков, женщин и подростков.
Ещё не осмотрелся, как ощутил взволнованную Жульку, вертевшуюся у моих ног. В тот момент я нисколько не рассердился – наоборот, в душе похвалил её за преданность. Нагнулся и погладил её, за что она лизнула горячим языком руку, посмотрев мне в глаза. Я стоял почти вплотную со своим другом недалеко от ямы.
Мне показалось странным то, что собравшиеся люди стояли с трёх сторон возле свежевырытой ямы. Чуть поодаль я увидел (нет, мне не померещилось!) тёмно-зелёную легковую машину с двумя немецкими здоровенными солдатами, а рядом – станковый пулемёт. С четвёртой стороны, напротив нас, находились согбенный бородатый старик без головного убора и странного вида женщина. Там стояли незнакомый мне полицай в необычной форме и староста. Рядом был хорошо одетый, важного вида мужчина средних лет и два немецких офицера.
Осмотревшись, я еле-еле узнал в старике хорошо знакомого мне с раннего детства почтальона из Лесновки – дедушку Басова. У него были связаны руки за спиной. Затем с трудом угадал дочку Басова, некогда весёлую, разговорчивую и счастливую Катю, нашу школьную старшую пионервожатую…
Раскрытая её голова с всклокоченными волосами была приподнята вверх, лицо в синяках и подтёках, на куртке оторван рукав, руки связаны за спиной металлической проволокой. Она стояла босиком, ступни её ног вязли в растоптанной грязи у самого края ямы. На её груди висела фанерная доска с чёрной крупной надписью «ПАРТИЗАН». В толпе с тяжёлыми вздохами и тихим, чуть уловимым плачем, приглушаемым ветром, царила напряжённая зловещая тишина. У меня до боли защемило сердце…
Немецкий офицер писклявым голосом начал громко и членораздельно читать бумагу, вытащенную из бокового кармана своего серого пальто, а мужчина с важным выражением лица передавал смысл прочитанного.
Переводчик говорил: «…За последнее время участились случаи подрывных действий советских партизан против освободительной немецкой армии. Это взрыв на железной дороге Щигры – Черемисиново, повлёкший сход нескольких товарных вагонов с боевой техникой и доблестными немецкими воинами. Далее – подрыв военной немецкой машины с военнослужащими – офицером и двумя солдатами. Ещё уничтожение двух конвоиров-всадников зимой 1941 года».
Сказал также о поджоге подсобного помещения Карандаковской школы и о взрыве на водяной мельнице. Ещё напомнил о каких-то диверсиях. Далее утверждал, что Екатерина Басова и её отец Василий Басов являются теми людьми, которые связаны с партизанами, что они, дескать, причастны ко всем диверсиям против власти выдающегося фюрера Адольфа Гитлера.
После большой паузы был провозглашён приговор: «…Партизанку, комсомолку Басову Екатерину и активиста Басова… – казнить через расстрел».
В толпе послышались рыдания, высказывание недоумений и вопли. Офицер угрожающе поднял руку и что-то громко выкрикнул. Переводчик ещё громче заорал: «Молчать! Всем замолчать!».
Жулька от испуга заскулила, и я решил любимую псинку взять на руки. Переводчик, нервничая, добавил, что все крестьяне подлежат смертной казни, если будут замечены в подрывной деятельности против немцев.
У обречённых руки оставались связанными. Басов гордо поднял голову, выпрямился и громко сиповатым голосом сказал: «Мы умираем за Родину, за народ! Уничтожайте подлого врага! Победа бу…». Полицай, озверев, на половине слова жертвы в упор из пистолета дважды выстрелил Басову в затылок и в спину столкнул в яму. Старик, падая со смертельным хрипом, с размаху ударился грудью о противоположный край вырытой ямы, затем завалился на бок и тяжело рухнул в неё, подняв падением своего тела высокие брызги воды.
Катя в этот момент высоким голосом успела громко прокричать: «Земляки, бейте лютого врага… скоро наши придут! Мы победим! Не плач…». Раскрасневшийся палач оборвал речь девушки и в злобной ярости пнул ногой живую Катю в могилу, вслед выстрелив в неё несколько раз. Окровавленная девушка усилием воли встала из могилы и продолжала уже еле слышно что-то говорить. Голос её прервался. И она упала. В толпе раздавались скорбные роптания и неразборчивые возгласы.
Офицер изо всех сил заорал: «Schweigen!» (Молчать!) и выстрелил два раза в воздух. Переводчик ещё громче завопил, отчётливыми двумя фразами: «Замолчать всем! Будем стрелять!». Голоса стихли.
В тот миг мне хотелось вырваться из толпы, подскочить к палачу и перегрызть ему горло. От фашистских поганых рук погасли две жизни. В ту же минуту моросящий дождик перешёл в сильный, проливной дождь.
Два могильщика, стоявшие до сих пор в стороне, поспешно стали закапывать могилу. Огромные чёрные комья земли, груды дёрна падали на убитых. Из могилы поднималась грязная вода, обагрённая кровью. Зарыли. На миг установилась звенящая тишина. В ушах, как в жутком сне, ещё слышались выстрелы, стоны и призывы беззащитных. Я и Толик, опустив головы, горько плакали. Жулька вздрагивала на моих руках, жалобно повизгивала и вопрошающе смотрела мне в лицо своими карими, мокрыми от слёз, как у ребёнка, глазами…
Фашистские холуи приказали быстро всем разойтись по домам, сделав для острастки несколько выстрелов вверх. Скорбящая людская толпа разделилась на отдельные группы и расходилась в разные стороны по своим хатам. Сильный ливень продолжался. Сама природа словно оплакивала Басовых, всеми уважаемых жителей деревни и всего села.
Мы шли домой молча, ссутулившись от неутешного горя и сильного дождя. Казалось, мы больше не существуем. Жульку, прижавшуюся к моей груди, я продолжал нести. Я и Толик, от расстройства не попрощавшись, направились к своим дворам.
Несколько минут я стоял возле хаты, отпустив собачку. Басов. Дорогой человек не выходил из моей головы. Ведь мы знали друг друга с самого моего детства. Он дружил с моим отцом. Они вместе учились в церковно-приходской школе, одногодки. В одно время женились. У Басова были сыновья (сейчас они на войне) и младшая дочка Катя. Он приходил к нам в гости со своей женой. Потом, бывало, встретит меня и с интересом спрашивает: «Как дела, Андрюша, что нового? Как учишься? Как живёте? Как поживают твои мама Мария Пименовна и папа Михаил Афанасьевич? Часто ли получаете письма с фронта от родных братьев Николая и Алексея?».
Мать, увидев меня из окна, окликнула: «Сынок, ну что же ты стоишь и мокнешь под дождём? Иди скорее в хату и расскажи…».
Мама, заметив моё необычное волнение, старалась успокоить меня. Я, немного придя в себя, рассказал обо всём, что пришлось увидеть и услышать. Мама начала плакать, причитать. Не верилось, что престарелый Басов с молодой дочкой казнены прилюдно и таким глумливым, сердце раздирающим способом…
В заключение отмечу, что особо свирепствовали в наших краях 12 полицейских батальонов. Палачи вели дневники расправ над мирным населением, придирчиво считали уничтоженные постройки, мосты, лесные насаждения, контролировали вывоз чернозёма в Германию. Убийцы систематически отчитывались перед начальством об этих цифрах и фактах.
Вскоре сельчане узнали, что в соседнем селе Покровском Черемисиновского района нашей области оккупанты зверски казнили молодого парня, обвинив его в связи с партизанами. Фашисты вывели молодого человека на дорогу и заставили его рыть себе могилу. Это было рядом с домом, где он проживал. В толпе согнанных жителей были его мать и три сестры. Без суда и следствия изуверы прикладами автоматов переломали руки, ноги юноше, искололи тело штыками, сбросили в яму и ещё живого закопали. Потом оглушающим окриком было приказано: «Немедленно разойтись!».
