Родькин дом

«Крестники»

В официальном пресс­релизе о состоявшемся 20 сентября выездном заседании правительства края в перечне рассмотренных вопросов и принятых решений была информация об утверждении сводного списка пострадавших в результате паводка 2002 года. Она стояла месте на десятом. Это понятно – за четыре с лишним года немало новых первостепенных вопросов образовалось, много воды утекло, размылись в памяти драматические события того холодного лета, когда шесть районов края оказались во власти разбушевавшейся стихии, и осени, ставшей горячей из­за авралов во время восстановительных работ. Однако еще долгое время после того, как край отчитался о ликвидации последствий наводнения и еженедельные визиты высоких проверяющих чинов из Москвы прекратились, многие семьи продолжали вести свою маленькую войну с большой бедой, черпая и хлебая попеременно чиновного равнодушия вперемешку с российской бюрократией. Для некоторых эта смесь оказалась мутнее и горше, чем та давняя паводковая водица. Вот для них­то утверждение списков пострадавших было самым главным и первостепенным вопросом — что называется, без срока давности.

Можно было бы повременить с публикацией до утверждения этого списка в Москве и потом уже напечатать парадный материал с радостным заголовком «Дождались!». Но все­таки я решила вернуться к этой теме сейчас. Ведь уже в конце 2002 года кое­кто из высоких чиновников совершенно искренне полагал, что лишившиеся жилья компенсации уже получили, а те, которые остались «у разбитого корыта», хотели много больше, чем положено, и потому бесконечно судились. Хотелось бы упредить подобные аргументы при утверждении списков в столице и вспомнить только одну историю семьи из этого списка.

После наводнения «Вечерка» много писала о ликвидации последствий стихии, о сбоях в действии схемы финансирования, непродуманной и совсем непрозрачной, о людях, оказавшихся «заложниками» этой схемы. Но история семьи Сергановых из Предгорного района даже тогда выделялась из общего ряда.

Юлиана Серганова впервые появилась в нашей редакции осенью 2002 года, когда дом, где она жила с маленьким сыном и мамой­пенсионеркой, рухнул. Сначала покосился и трещинами пошел, а потом и вовсе обрушился. Вот тогда и приехала Юлиана в Ставрополь – правду искать, потому что администрация Предгорного района внести ее в списки пострадавших отказывалась, утверждая, что дом их не пострадал, а само их село Свобода и вовсе не вошло в зону затопления. Публикация «Вечерки» «Наводнение, которого не было?» и фотографии, сделанные на месте нашим фотокором Юрием Рубинским, были приложены к исковому заявлению семьи Сергановых к районной администрации. Все последующее время мы добивались справедливости вместе с ними. Сопровождали во всех инстанциях, организовывали юридические консультации, освещали многотрудный ход судебных разбирательств. Только в 2003 году в «Вечернем Ставрополе» вышло еще два материала ­ «Круговая порука или замкнутый круг» и «Судные дни Свободы». И потом мы не теряли из виду наших подопечных, и не просто ждали, когда же решения судов (а их прошло три) будут выполнены ответчиком и Сергановых внесут в списки лишившихся жилья во время наводнения. За это тоже пришлось бороться. И в этой борьбе у нас были соратники. Это радует. Потому что, по сути, решалась­то не судьба компенсации, а судьба семьи – двух женщин и маленького мальчика по имени Родька.

Когда краевое правительство утверждало коллективно выстраданный дополнительный сводный список пострадавших и лишившихся жилья, один из фигурантов этого списка, 11­летний житель Предгорного района Родион Серганов, был занят ответственным мужским делом. Разменяв второй десяток, он решил, что пора брать на себя обязанности главы семьи. Вот и в тот день Родька определил для себя фронт работ: набрать дров из поленницы, наколоть да снести первую партию поближе к летней кухне. Мамуля в выходные собиралась опять буржуйку налаживать. Ночью уже холодно. С этой печкой они, как в блокадном Ленинграде, уже три зимы перезимовали. Как снег – так сущее наказание. Все его ждут, а бабушка с мамой боятся. Что с них взять – женщины… Ну а если честно, крыша у них и вправду скрипит страшно. Особенно, когда мокрый снег на нее ляжет. Все, кто приходит, головой качают: «Ой, Катерина Ивановна, опасно вам тут жить. Не ровен час, завалится ваша кухня – вон трещин сколько»… Чего бабушку­то пугать, она и так уже от каждого шороха вздрагивает. Трещин и правда больше, чем целых мест, хоть они эту кухню свою раз в три месяца белят. Про то, что из себя их нынешнее пристанище представляет, во многих бумагах написано. Точнее – в актах. Что такое акты, Родька век бы не знал, так они ему надоели. Что ни день ­ в его семье о каких­то актах вспоминают… То им нужен акт гидрометеорологической экспертизы, то судебной, то строительной. Вот в одном таком акте написано, что деформация несущих конструкций кухни намного превышает норму… Родион еще физику не учит, но понял, что, наверное, из­за этих самых деформаций их кухня временами так скрипит, и все при этом суетиться начинают… Короче, как снег ложится, чтоб крыша под его тяжестью не завалилась, мамка швабру берет (она у нее – орудие снегоуборки) и наверх лезет. Родька сколько раз свою помощь предлагал, не пускала – маленький, мол, свалишься. Ну если до холодов не переедут на новое место, Родион мать больше на крышу не пустит. Сам будет лазать снег чистить – кто в конце концов в доме мужчина! 

А вообще Родька зиму любит – ночью на единственном диване (ничего, кроме него, в кухне не помещается) спят все трое домочадцев да еще какая­нибудь из кошек. Остальная кошачья­собачья живность греется у буржуйки. Одна беда: все они вместе с крысами справиться никак не могут. Хотя даже собаки уже специальность крысолова освоили. Бабуля говорит, это от сырости столько длиннохвостых развелось… Все бы ничего – бабушка с мамой крыс не боятся, а вот девчонки–подружки пугаются… Ну зато у Родиона есть повод подружек дома навестить, тем более что там ему в компьютер разрешают поиграть. Вот будет у них новый дом – мама ему тоже компьютер купит…

Еще Родион любит сочинять стихи и рассказы. Про природу – как красиво бывает ранним утром, когда деревья, погруженные в сумрак, напоминают добрых великанов, все тихо, и лишь лягушки громко хлюпают водой и квакают во всю ивановскую… Родька помнит, как несколько лет назад бабушка вслух читала соседкам газету «Вечерний Ставрополь», где было написано про то, как его мама Юля и журналистка разговаривали с главой администрации района Александром Майданом. И тот говорил, что в Свободе наводнения не было и быть не могло, потому что нету в этом селе ни рек, ни прудов… Какой он странный, этот Александр Иванович! А где ж тогда лягушки живут – на деревьях, что ли? А рыба? Ее ж по всем огородам, после того как вода сошла, они с мальчишками собирали… Пруд у них есть и речка тоже. Киркиль называется. А про то, почему она коварная, их классу на природоведении рассказывали… Жалко, что Александра Ивановича Майдана на том уроке не было. А то он такой недоверчивый. Столько лет не верил, что их дом разрушен, хотя вот он какой у них – крыша да груда камней… Такие дома только в фильмах про войну показывают… И что Свободу заливало, глава администрации тоже не верил! Мама с бабушкой столько на суды ездили, еще и соседей целый автобус с собой возили. Двадцать семь человек в райсуд ездили подтверждать, что, когда пруд рванул, вода во дворы понеслась, что залило их аж до подоконников… Соседей тогда называли свидетелями – классно, как в фильме про ментов! А Родьку в свидетели не взяли. Возрастом не вышел. Тоже интересно – как вещи таскать, живность спасать, упирающуюся всеми четырьмя лапами беременную собаку Альму на чердак закидывать, чтоб не утонула, так он большой, а как по­взрослому свидетельские показания давать, так, значит, Родька маленький… Несправедливо.

Продолжение следует.