Свадебная жертва

...Лежали как-то с одной женщиной в больнице. Ну мне-то привычно: лежи да слушай, кто и что на сон грядущий толкует. Самые распространенные темы: невестки плохие и хорошие, зятья пьют или вообще к водке равнодушны, но вот винца да и выпьет. А как восемь рюмок выпьет, так всех и гоняет... Ну обычная, в общем, жизнь: кто что купил, съел, увидел. Но вот одна женщина как-то не попадала в общий ритм: вроде русская, а по-русски странно говорит, вроде как и с Севера, ну так и их можно понять с «оканьем» и «чай попиват». Обычная палата в самой что ни на есть обычной больнице. Я всегда беру с собой блокнот: может попасться такой человек, что заслушаешься просто...

И вот мы как-то остались вдвоем: все разошлись по домам, суббота, делать особо нечего. А у нас уколы, что называется, ни то ни се – в четыре дня. Телевизор есть, тишина – в общем, все очень хорошо, даже уколы: нас же лечат. Разговорились, хотя раньше от нее слова не вытянешь: да, нет, не знаю. Как на полиграфе.

Как водится, о детях. Я ее Валечку видела. Она – мою дочку... Валю готовили к сложной операции: у нее сколиоз, искривление позвоночника, и, видно, сильное. Да и девушка взрослая... «Вот и ждали, когда вырастет, так вроде надежнее... А деньги есть, в Израиль ее повезу. Со своими проблемами справлюсь вот. Да сыну на родине памятник заменю, а то прямо обвалился сбоку».

Ну всегда же чешется язык спросить, что с сыном-то приключилось. Недоговоренность как-то напрягает. Уже темнело, ужин принесли и унесли, когда Ольга Дмитриевна (так звали соседку), видно, все же решилась рассказать о сыне. «Девяностые годы какие были? Мы в Белоруссии тогда жили, Чуть не у границы. Места у нас чудесные: рядом с поселком лес, наш кормилец. И грибы, и ягоды, и травки всякие, и чего только оттуда не несли. Охота на зависть и самое главное – как-то нас обошел проклятый Чернобыль. Люди с дозиметрами чуть не каждую корзинку обследовали, пока не уехали: все у нас в порядке было. Медики остались на всякий случай, ну так у нас медпункта все равно не было, а там хоть корвалолом разжиться можно было.

У нас была обычная семья: муж на лесопилке работал, не пил вообще, сын уже взрослый, в техникуме учился, уже не вспомню, что-то с лесообработкой. А тут и доча родилась нежданно-негаданно... Я уж думала, все, в старухи записываться, фартуков себе нашила, а оказывается, надо было пеленки готовить. Ну, бабы наши позубоскалили да и замолчали. А кто из молодых что высказывал, так сын рот быстро закрывал. Слухи-то ползли, что его это ребенок: 19 лет парню. А про мать никто ничего... Дочке годик был, когда сын начал вовсю «женихаться»: то одну девушку приведет, то другую. Один раз привел такую, что я со свечкой все углы обходила: страшно было. Красивая девушка, ничего не скажешь, но уж больно ее родственниц боялись... Поговаривали, что это какую-то ее прабабку в десятом колене живьем замуровали в стену древнего замка. А от него одни уж развалины остались... И видели их там, все женское семейство: что-то искали в развалинах. А один раз стена какая-то обвалилась, и в нише под ней нашли кости: в старину в наших краях приносили «строительную жертву»: если что маленькое строили, то кошку или петуха замуровывали. А если уж замок, так требовалась человеческая жертва. И вроде нашли ее. Несли в белом платке, местный ксендз читал молитвы, пока гроб с костями зарывали. Говорят, что на эти кости свадебное платье надели как-то... Может, сверху положили, да венок туда, где голова должна быть. Там же одна пыль осталась. Да кусок шейной ленты, там же нашли. Так вот... Ну, значит, сынок мой жениться задумал. Что уж за любовь у него была, не знаю, может, уже понесла невеста. Соседки в голос мне говорили: иди к бабке, отверни его. А я ж учительница, не должна в это верить, хотя колдунов у нас – на каждом шагу. Правда-правда... К доктору поселковые не пойдут, а к бабке-колдовке – запросто. Даже аборты у них делали. Да и правду сказать, жили мы совсем в медвежьем углу, пока машину вызовешь да дождешься... Родить успеешь два раза. А колдунов у нас – ну через дом, все ворожат.

В общем, с девушкой Верой мы как-то быстро нашли общий язык: она была беленькая, скромница вся такая. Мой сын большой напротив нее. Уж говорила: ешь поменьше, что ли? А он банку молока парного выпьет и смеется: хорошо, мама! Тоже белявый был. Да у нас все какие-то белые были: мужики бороды отпустят, и ищи своего, если в компании засел в картишки перекинуться. Мы по старой памяти еще холсты сами ткали, белили на солнце... У кого станки были. А были у многих, от старины остались, и не жечь же их. Иной раз и пользовались: то простыню соткешь, то холстину... А я еще и вышивать умела, да и любила это дело. Вечером сяду у двора, лампочка светит, а я узоры вывожу. Как-то Вера подошла. Увидела вышивку, засмеялась: нам не надо приданого! Все ж купить можно! Да мы и покупать не будем: сразу в новый дом перейдем, а там уж смотреть будем. Отец ее строил. Меня как кто за язык потянул: а жертву принесли? Вера лицом аж почернела, губы посинели: не знаю. Я уж и извинялась, и чего только ни говорила, она ни в какую: развернулась и ушла.

Свадьбу играли в нашем дворе. Странная это была свадьба: люди со всего поселка собрались. Мы бычка забили, порося... Кур сватья принесла, в общем, столы ломились. И вот молодые заходят во двор. Вера в белом, сын в черном костюме. Красивые... И тут бабка какая-то им под ноги высыпает совок мусора! Да промахнулась! Мусор попал на туфли дружки со стороны жениха! Ну да мы не придали этому значения. А зря! Потом какая-то баба подходит и мужским голосом мне: «Что ж у тебя полно мяса, а гости голодные?». Открывает холодильник, а оттуда мясо аж свисает. И тут я поняла: со мной что-то творится. Испугалась страшно: пытаюсь петь вместе со всеми, а не получается... И тут начали дарить подарки. Деньги в основном. Тогда же миллионы были, их надарили целую здоровенную коробку. Я все еще плохо соображаю, но хоть вижу. Как-то вывела из этого состояния Валечка: маленькая, ее кормить надо. Даю ей грудь, и вижу что не молоко, а что-то черное с зеленым. Оставила дитя, дала ей какую-то печеную плюшку. Со двора кричат: «Невесту украли!». Молодежь кинулась ее искать, а я сижу и вижу, как она и дружок моего сына бегут по лесу, она прижимает коробку с деньгами. Мой сын, муж, значит, за ними... И все исчезли. Вышла во двор, там тихо. Гости разошлись... Сердце уже чуяло страшную беду: куда они убежали? Кругом болота, дорог, можно сказать, и нет. Одну провели хорошую, так они побежали в другую сторону... В общем, пропал мой сын. И его жена, и дружка. Искали, и милиция была с собаками... Но в болота не полезли. Весь поселок погудел немножко, потом стали детей пугать: туда не ходи...

Прошло лет 15. Я как-то уже спать собралась. Мы с Валей одни остались: муж не выдержал этого кошмара, сразу после «свадьбы» с бесами слег, и все: сердце стало. Как-то быстро умер. Ну вот... Слышу за окном мужской голос, вроде знакомый. А кто к нам придет? Ни мужа, ни сына... Но собака молчит, даже вроде повизгивает: ее сын щенком принес. Я к окну: мужской силуэт, плечи широкие. Я рот зажала, потому что просто рвалось: сынок! А он как услышал. Повернулся к окну. Мама родная... На голове клочья волос, лицо как будто стекло книзу. Глаза вроде вижу, но не уверена, что они меня видели. И ЭТО заходит в дом! Я собралась с силами, села за стол. Сижу, жду... ОНО село напротив. Голос глухой, но если прислушаться, можно услышать нотки голоса сына. «Мама! Узнала меня?» – «Узнала, сынок... Где ты теперь?» – «Я – свадебная жертва, мама... Если бы не побежал за ними, ничего бы не было, а я на деньги польстился... Теперь между небом и землей... Похорони меня, мама...» – «Столько лет прошло, где же я тебя найду?» Он постучал по столу черными, но сохранившимися пальцами. «Помнишь болотечко? Маленькое такое? Ты все меня им пугала? Вот там я... Похорони меня, мама! Да чтоб поп был. Хочу, чтоб хоть как-то меня проводили... А сейчас пойду. Не один я там, мама...»

Председатель правления сперва отмахивался: нету дна у того болотца! Коровы за минуту тонут! Ну что, если ты сама лопату возьмешь? Много накопаешь? Бери Михалыча, нехай он копает на своем экскаваторе. Но молчи, ничего ему не говори!»

А Михалыч и не спрашивал: две бутылки чистейшего самогона примирили его с действительностью. Все, кто видел в машине учительницу, почему-то сразу поняли, куда они едут, и поселок потихоньку потянулся за ними... Болотце было небольшим с одного края, а дальше – кочки, сухие островки какие-то... Начали копать. Траншеи потянулись во все стороны, люди потихоньку отступали, вода убывала. Появились ил, торфяник, корни деревьев, а потом все ахнули: показался подол длинного платья. Михалыч без всякого страха выпрыгнул из кабины, потянул за кусок ткани. Она не расползлась, на что Михалыч еще и сострил: из парашюта, что ли, шили? Наконец вынул. Оказалось, совсем незнакомая женщина, молодая. В торф хорошо сохранились и лицо, и волосы. Только кости стали ломкими. Положили ее на край траншеи. Потом вытащили пару младенцев, люди тут заволновались: кто, чьи? Пупки толком не обрезаны. Батюшки – католик и православный – стали на колени, подняли кресты. А вот дальше показалась голова невесты. Той самой, Веры. На голову полили чистой воды: она, хоть и лицо черное. Вера как стояла, так и тонула, держа в руках размокший короб с деньгами. Надеялась, что выберется? Мужчины лежали у нее под ногами. Оба скрюченные, как будто спали. Священники стали громче читать молитвы, уже не обращая внимания на правильность латыни или древнего русского. На дне глубокой ямы нашлись и утонувшие козы, и уже не пойми кто...

«Мы всех покойников положили в заранее заготовленные гробы. На тело моего сына положили цветы, переодевать уже не было сил. Просто накрыли покрывалами их, на лбы положили веночки, в руки кресты и так и похоронили. Веру только накрыли: никого из ее родных не было... Ведьма она была, ведьма настоящая. Недаром люди шептались на поселке, что видели ее и не раз в белом платье... Бродила, новую жертву себе искала».

А потом доктора сказали, что дочке нужен другой климат. Чтобы было тепло. Вот мы сюда и перебрались. Деньги в размокшем коробе председатель как-то поменял, отдал мне. Я сперва не хотела брать, но он меня буквально сломал: Валечке на операцию. Я их в банк положила-то, а у самой сердце болит: ведьма их в руках держала! Напугала я вас, да? Давайте попробуем поспать...»