Урок практической этики

Отправной точкой нашего разговора с директором Института социально-экономических и гуманитарных исследований Южного научного центра РАН профессором Виктором Авксентьевым стал получивший всероссийскую огласку конфликт в селении Кара-Тюбе.

Встретились бы мы и раньше, если бы не отсутствие Виктора Анатольевича в городе в то время, когда об этом писали все. Но неделя, прошедшая после того, как основные страсти улеглись, официальные власти выразили по этому поводу свое мнение, а стороны пришли к компромиссу (заменить в школьных стенах хиджабы на платки), дала возможность взглянуть на проблему, во-первых, без эмоций, во-вторых, глубже. Не покидает ощущение, что, несмотря на достигнутые компромиссы, конфликт, может быть, и улажен, но не исчерпан. Потому что некоторые особенности его развития и подачи на ряде сайтов наводят на мысль о провокации. И в плане широкого резонанса и очередного раскола общества уже по этой теме она своей цели достигла. А раз достигла — найдется тот, кто захочет это повторить или продолжить — и не обязательно с хиджабами. Но главное, о чем хотелось спросить ученого — одного из самых авторитетных в СКФО экспертов в области этнополитики и конфликтологии: почему, на его взгляд, самые резонансные скандалы в России имеют религиозную составляющую? И почему провокации с этой составляющей неизменно удаются? Причем не только в срезе: мусульмане — немусульмане.

— Любой конфликт, — говорит профессор Авксентьев, — кроме негативных сторон имеет и позитивную. Конфликты посылают нам сигналы о неблагополучии общества, причем очень часто — точечные сигналы, что вот здесь, в этой сфере неблагополучно. И наша задача воспринять этот сигнал и определить стратегию и какие-то планы действий.
Теперь что касается провокации… Здесь, конечно, надо располагать более подробной информацией, чтобы все это оценить. Исходя из той информации, которой я располагаю, элемент провокации присутствовал.
Вы правильно сделали акцент, что провокации удаются. А удаются они тогда, когда для них сложилась почва, когда для них вызрели определенные обстоятельства. Ведь приход в хиджабах в учебные заведения — это далеко не первый случай.
— Ну, конечно, не первый, и не только в Нефтекумском районе — в Ставрополе в вузах с этим сталкивались. В той же медакадемии, где не только по Уставу вуза, но и по санитарным требованиям никаких хиджабов не положено, девушки не соглашались их снимать. Преподаватели вопрос «что делать» задали имаму, он сам предложил прийти с этими студентками поговорить, что, мол, можно переодеваться в платки… И все, и никакого конфликта… И этот компромисс изначально предлагался директором школы в Кара-Тюбе…
— В Кара-Тюбе ситуация в какой-то степени целенаправленно раскручена. Главное — она упала на почву, которая дозрела, а может быть, и перезрела.
Мы сейчас подошли к ситуации, когда нужно задуматься о степени светскости и религиозности нашего общества. Я полностью согласен с президентом, который сказал, что мы — светское государство. Ситуация в этом нефтекумском ауле вызрела, как вершина пирамиды нашего длительного ухода от этого принципа. Директор школы просто оказалась вовлечена в эту ситуацию, а теперь все спорят: права она или не права. Да не она права или не права, потому что не Марина Савченко создавала эту проблему в течение 20 лет. Она просто оказалась на конце этой цепи. Дело в том, что принципы светского общества у нас нарушены, и нарушены основательно. Церковь, традиционные религии превратились в часть государственного истеблишмента. И, на мой взгляд, это выгодно обеим сторонам: и церкви, и власти. Мы видим демонстративную религиозность на протяжении многих лет президента, премьера, губернаторов, мэров. На мероприятиях, которые не имеют никакого отношения ни к религии, ни к духовности, присутствуют священнослужители. Инаугурация на любом уровне власти не обходится без священнослужителей. Это что означает? Как бы получение власти от Бога? Поэтому, когда высшее политическое руководство страны абсолютно справедливо заявляет о том, что мы — светское государство и нужно соблюдать принципы светскости, оно должно начинать с себя.

— Мне тоже кажется, что вера — это одно, а политика — совсем другое… И не всегда одно с другим сращивается…
— В последние годы много говорилось о преподавании основ религии и светской этики, — продолжает Виктор Анатольевич, — много копий вокруг этого было сломано. Ну вот — мы получили урок практической этики… Понимаете, в многоконфессиональной стране невозможно поддерживать одну религию, не поддерживая тем самым другие. Невозможно поддерживать традиционные религии, тем самым не открывая шлюзы для нетрадиционных… Тем более что современного человека не загонишь в какую-то определенную церковь. И мы видим, как на фоне этого двадцатилетнего целенаправленного раскручивания религиозности огромная масса людей, склонных к духовным исканиям, оказалась не в лоне традиционных конфессий, а в лоне новых для нашего региона религиозных движений. Ошибка заключалась в том, что не учитывалось, что люди не обязательно пойдут в предложенный им храм. Например, когда я впервые услышал о родноверах, я, честно говоря, подумал, что это какое-то мелкое явление, которое скоро угаснет. Произошло совершенно обратное. Расцвело пышным цветом то, что фактически пропагандирует альтернативную христианству форму духовности русского народа — возврат к язычеству. Кто мог представить, что такое возможно?.. Но на фоне такого религиозного ренессанса все возможно.
– Отец одной из каратюбинских девочек, который наиболее активно настаивал на правомерности хиджаба в школе, тоже, получается, герой того же ренессанса? Он ведь познавал духовные науки в Саудовской Аравии. Собственно, оттуда и хиджабы. Ногайские женщины все-таки даже в стародавние времена покрывались платками.
— Это отдельный разговор. Здесь мы имеем дело с нетрадиционными для нашего региона направлениями в исламе и разновидностями салафизма, который привнесен сюда чаще всего теми, кто прошел там обучение…
— Только давайте сразу подчеркнем, что мы не обвиняем его в радикальном ваххабизме или исламизме.
— Совершенно верно. Когда мы говорим «салафит», «ваххабит», нужно понимать, что это не синоним слова «боевик», что, в принципе, это приверженцы «чистоты ислама». Мы имеем пример, как в условиях роста религиозности некоторые лица или некоторые силы используют эту идею для того, чтобы нагнетать обстановку — в первую очередь против представителей традиционного ислама. То есть мы имеем дело с таким конфликтом, который готовился очень давно. Это частный выброс на поверхность той проблемы, которая вызрела за последние 20, может, даже 25 лет.
— Некоторые СМИ и некоторые сайты освещали этот инцидент достаточно странно. Одни в буквальном смысле вклеивали в свои сюжеты о Кара-Тюбе кадры двухлетней давности с лезгинкой на улицах. Другие почему-то в заголовках обвиняли дагестанцев в использовании детей в религиозных целях, хотя конкретно в этом конфликте дагестанцы никак не участвовали. Это что, по-вашему, бессознательное стремление к рейтингу без учета возможных последствий? Или сознательное участие в дополнительном разогреве и без того проблемного ставропольского востока?
— Мне кажется, что все-таки здесь доминирует бессознательное. Погоня за сенсацией в условиях, когда видеоряда не хватает. Вот и приклеивают то, что явно заденет за больное. Броские заголовки — тоже самый распространенный способ привлечения внимания. Люди могут и не прочитать текст, а заголовок осядет в памяти… В интернете я очень часто встречаюсь с ситуацией, когда броский заголовок не реализуется через сам материал. Вообще-то журналиста трудно обвинять в стремлении к сенсации. Другое дело, когда мы касаемся этой сферы, сенсационность должна уходить на второй план. Но замалчивать проблемы нельзя — они все равно известны. О них мы узнаем из интернета, и там это обрастает такими комментариями, от которых волосы встают дыбом.
Замалчивать нельзя, должна быть дана правильная трактовка этих событий. При этом материал должен иметь конструктивный характер, то есть не столько обсуждать сам конфликт, сколько пути выхода из него.
— Ну вот пути выхода не обозначились даже при обсуждении «запрета на хиджаб» в студии Владимира Соловьева. Хотя шло оно интересно. Но участники четко разделились на два так и не пришедших к консенсусу крыла. Одно — духовные деятели (православные и мусульманские), второе — общественные и политические. И вот в этом смысле программа оказалась знаковой…
— Основной раскол в обществе, по моему мнению, — это не раскол между конфессиями, между деноминациями, между официальными и неофициальными. Основной раскол, который вызревает и становится все более очевидным, — это раскол между светским и религиозным в нашем обществе. Это противоречие свойственно не только нашей стране. Но от того, как мы будем выходить из этой проблемы, в России зависит очень многое.
— Но с учетом того, как в России умеют бросаться из крайности в крайность, не выплеснуть бы вместе с водой младенца. Священнослужители в тех же конфликтах, которые имеют национальную составляющую, сегодня часто выполняют миротворческую миссию. В основе ментальности любого народа лежат духовные ценности, и в этом смысле государство не может не опираться на церковь.
— Церковь — важный институт общества, она в нашей стране будет играть важную роль, несмотря на то, что многие западные страны становятся безрелигиозными. Задача власти — поддержание светскости, с одной стороны, и с другой — выстраивание конструктивных отношений с церковью. Есть такое понятие «государственно-конфессиональные отношения», которые существуют независимо от того, отделена церковь от государства или нет. У государства должна быть концепция государственно-конфессиональных отношений, в которой должны быть прописаны значимые вещи: отношение к светскости, отношение к нетрадиционным религиозным движениям, отношение к свободе совести.
— Ну вот сейчас, после каратюбинских событий, власти всех уровней, вплоть до президента, четко обозначили приоритет светскости нашего государства…
— Речь о том, что мы - светское государство, ведется все время, действия, однако, были другие. Так вот теперь надо, чтобы действия государства переместились в лоно им же заявленных идей. Начиная с того, что, если государственный деятель хочет пойти в церковь, не надо превращать это в политическое мероприятие…
— Как Вы оцениваете действия власти при разрешении конфликта в Кара-Тюбе и можно ли здесь было сработать на предупреждение?
— Планомерное восстановление светских основ жизни общества и будет являться работой на предупреждение такого рода конфликтов. Заранее предвидеть такое событие в определенном селе или в определенном ауле невозможно. Все может развиться вообще на пустом месте. Если же говорить о работе на предупреждение конфликтов в целом, то с учетом специфики нашего региона, когда лобовой конфликт, в котором участвуют представители разных национальностей, с чего бы он ни начался, автоматически приобретает межнациональный характер, в плюс властям можно записать то, что обстановка у нас все же лучше, чем могла бы быть. Мы недавно провели исследование по краю, и впервые за последние годы в рейтинге наиболее тревожащих людей факторов проблемы межнациональных отношений и миграции переместились с первого места на десятое. На первом сейчас — коррупция, на втором — экономическая ситуация и безработица, на третьем — проблемы ЖКХ. Но межнациональную напряженность люди тем не менее отмечают как весьма высокую, причем у русских тут показатель тревожности выше, чем у представителей других этносов. То есть линия напряжения остается, и нужно работать над поэтапным снижением напряженности. Но край над этим работает. И очень профессионально работает Ставрополь, в котором с 2007 года не было ни одного крупного конфликта, хотя прецеденты были, и каждый год, в 2008-м, 2009-м, 2010-м, мы имели полный шанс повторить события 2007 года. Но они не повторились, потому что власти овладели определенными техниками управления этими процессами и научились работать в информационном поле.