Встреча в Академическом саду

Нынешнее лето радовало, а порой даже утомляло петербуржцев нетипично жаркой погодой. Благо в Северной столице есть где спрятаться от палящих лучей солнца даже в самом центре города. Нам стоило свернуть с Университетской набережной на 2-ю и 3-ю линии Васильевского острова и пройти каких-нибудь полтораста шагов, как по левую руку показался небольшой зеленый сквер Санкт-Петербургской академии художеств.

Признаюсь, до сих пор приходилось видеть только фасад величественного здания, парадный вход которого смотрит на набережную Невы, на замерших на своих постаментах египетских сфинксов, облепленных многочисленными туристами. С тыльной стороны строение выглядит не так помпезно, однако не менее величественно. В тени деревьев прятались от жары мамы с ребятишками. У подножия гранитной колонны, увенчанной символической лирой, тусовались подростки, которые, вероятно, даже не догадывались, что это «родная сестра» колонн, украшающих интерьер знаменитого Казанского собора. Её высекли в качестве запасной, на всякий случай. Архитектор А.Н. Воронихин передал «лишнюю» колонну академии, но только в 1847 году заслуженный профессор 1-й степени по архитектуре Александр Брюллов (старший брат не менее известного живописца Карла Брюллова) нашел ей применение в Академическом саду. Колонна была установлена в центре сквера, и её нередко можно увидеть на эскизах и пленэрных работах студентов-«академиков».

Каково же было увидеть в глубине сада необычную скульптуру со знакомыми строчками на постаменте:

Весь мир — мой храм, любовь — моя святыня,
Вселенная — отечество мое...

Да, это был памятник Коста Хетагурову. Таким его образ видеть еще не приходилось. Худощавый старец с печатью страдания на лице, держащий в руке свечу… Притом что скульптура имеет лишь отдаленное портретное сходство с осетинским гением, от взгляда на нее пробрало до мурашек на коже. У моего спутника, незнакомого с биографией Коста Хетагурова, сразу же возник вопрос: почему именно ему в Академическом саду установлен памятник?.. Действительно, в сквере всего два скульптурных изображения. Одно из них – дань памяти и уважения автору квадриги Аполлона на портике Большого театра в Москве и «укрощения коней» на Аничковом мосту в Петербурге - великому П.К. Клодту, который был гениальным скульптором, академиком Императорской Академии художеств и возглавлял её Литейный двор. Другой - установлен в 2009 году в честь 150-летия Коста Хетагурова…

Коста приехал в Санкт-Петербург летом 1881 года. Ещё во время обучения в Ставропольской гимназии он проявил незаурядные способности в рисовании. Его учитель, художник-академист Василий Иванович Смирнов заметил талант осетинского мальчика, всячески помогал и первым поддержал его стремление учиться живописи в Императорской Академии художеств. Единственным препятствием в этом была бедность. Хотя Коста и родился в дворянской семье, но отец не располагал возможностью обеспечить его проживание и обучение в столице. К счастью, удалось выхлопотать талантливому юноше стипендию, которая выплачивалась администрацией Баталпашинского уезда Кубанской области из горских штрафных сумм.

Сохранилось прошение «В совет Императорской Академии художеств бывшего воспитанника 6 класса Ставропольской гимназии осетина Константина Хетагурова». В нем, в частности, написано: «Желая поступить в число учеников Академии, честь имею покорнейше просить допустить меня к приемным экзаменам. При сем прилагаю свои документы: свидетельство об успехах во время пребывания моего в 6 классе Ставропольской гимназии, метрические свидетельства, свидетельство о дворянском происхождении». В неполные 22 года Коста был зачислен в Академию художеств. Это произошло ровно 140 лет назад, 17 августа 1881 года.

В те времена студентов не обеспечивали общежитием. Каждый должен был сам найти для себя жилье. Коста поселился на съёмной квартире своего двоюродного брата и друга Андукапара Хетагурова на набережной Мойки, в доме № 17 (в советское время на фасаде была установлена мемориальная доска: «В этом доме жил основоположник осетинского литературного языка, выдающийся поэт и художник, революционный демократ Коста Леванович Хетагуров»). Дорога в академию занимала у него не более получаса. Между прочим, по пути он проходил мимо дома, стоявшего на другой стороне набережной Мойки, где в последние месяцы жизни снимал квартиру А.С. Пушкин…

Коста Хетагуров учился в Академии художеств, когда там преподавали первые художники-передвижники: П. Чистяков, Н. Ге, М. Боткин, В. Верещагин и другие знаменитости. А сам он учился с академистами, чьи имена вошли в историю отечественного и мирового изобразительного искусства: М. Врубелем,
В. Серовым, Г. Башинджагяном, В. Беклемишевым, Н. Самокишем…

Годы учебы для Коста были яркими, но очень непростыми. С одной стороны – это было время знакомства с настоящими и будущими мастерами в студенческих аудиториях и мастерских, с шедеврами мировой живописи - в столичных музеях. В стенах академии К. Хетагуров получил базовые знания и навыки, которые впоследствии позволили в полной мере развиться его таланту художника-реалиста. Мы видим это на полотнах: «Мальчики-каменщики», «Горянка, идущая за водой», «Тебердинское ущелье», «Женщина-горянка в сакле», «Перевал Зикара», «Природный мост» и других дошедших до нас работах Коста.

Коста Хетагуров постигал секреты мастерства великих живописцев и одновременно переживал собственное становление. Именно в те годы происходило осмысление им не только художественных процессов в искусстве, но и социальных - в обществе, что, естественно, нашло отражение в поэзии и драматургии Коста. Он оставил ряд произведений, посвящённых жизни петербуржцев.

Но это было и время больших испытаний для молодого художника. Коста жил в окружении архитектурного великолепия Северной столицы, созерцал шедевры живописи и скульптуры, но при этом испытывал большие материальные трудности. «Коста буквально голодал, терпя всякие лишения, старательно скрывая от всех свое ужасное положение, - писала в своих воспоминаниях знакомая К. Хетагурова Надежда Шарапова-Прошинская. - Курсистки, желая помочь ему, наперерыв приглашали его к себе на чай, но он всегда уверял, что сыт и только недавно пообедал, а между тем все знали, что он не обедал несколько дней. Скрывать свой аппетит вошло у него в болезненную привычку».

Особенно тяжело стало, когда осенью 1883 года с Кавказа перестали присылать деньги на обучение. Оказалось, что бывший уездный начальник Баталпашинского уезда растратил денежные суммы, из которых К. Хетагурову выдавалась стипендия. Из-за неуплаты за обучение он был отчислен из академии. Коста остался без средств к существованию, работал грузчиком, подёнщиком, разгружал баржи в порту, не чурался самой чёрной, тяжёлой и низкооплачиваемой работы. Но все его старания вернуться в академию оказались тщетными. Вероятнее всего, тяготы и лишения, пережитые в тот период, позже самым губительным образом отразились на здоровье К. Хетагурова. В начале лета 1885 года Коста вернулся домой, в Осетию.

Стоя перед скромным памятником в Академическом сквере, я представляла осетинского юношу, оказавшегося в великолепном, но чужом городе, вдали от родных гор и теплого солнца, от привычного провинциального течения жизни в уютном Владикавказе и приветливом Ставрополе. Представила, как холодный ветер с Невы пробирал его до костей, когда зимой он шел в академию. Да и на съемной квартире наверняка не всегда топили печь: чтобы прогреть сырые комнаты с высокими потолками, требовалось много дров. Подумалось невольно, что в год, когда Коста поступил в Академию, в Санкт-Петербурге умер Ф.М. Достоевский. Федор Михайлович умер, а герои его произведений остались. И кажется, что они продолжают жить в мрачных домах с дворами-колодцами и тёмными парадными…

Памятник Коста Хетагурову был создан по инициативе осетинской общественности в год 150-летия со дня его рождения. Открыли его в 2009-м, 20 ноября. Потом было много споров в соцсетях: кто-то посчитал, что автор - скульптор Владимир Соскиев изобразил Коста слишком старым, что лишенная портретного сходства фигурка не отражает всего величия «осетинского Леонардо да Винчи». Это, конечно, дело вкуса и восприятия каждого. Но в моей душе этот «непохожий» Коста всколыхнул столько личных воспоминаний и переживаний, как будто мне действительно довелось встретить его летним днем в тени деревьев Академического сада