Жизнь, подаренная людям

Главное, что объединяло эти мероприятия, — сердечность, теплота. Потому что каждый, кто знал Павла Моисеевича, только с такими чувствами его и вспоминает... Гречишкин ведь самородок был — и в профессиональном смысле, и в личностном. Художественных академий он не оканчивал, но природу русскую и землю родную очень тонко чувствовал, с любовью ее писал. Оттого каждая картина Гречишкина живая, каждая веточка, каждая травинка на его полотнах дышит...

Скрипка, любовь и спасение

Художник при жизни не был любителем больших торжеств и юбилеев — в дни рождения предпочитал видеть именно тех, кого считал родными людьми. И они с радостью устраивали для художника тихие семейные праздники. Друзьям как-то особенно врезался в память последний день рождения Павла Моисеевича - 16 января 2009 года. Сотрудники галереи выпустили для именинника красочную газету, принесли огромный торт... Евгения Ханова играла для него на скрипке. Той самой, что своими руками сделал когда-то отец Павла Моисеевича. Он был столяр-краснодеревщик, мастер золотые руки. А еще музыкант, на гармошке здорово играл. Но это — для души. Так же, для души, Моисей Федосеевич иногда чинил или мастерил музыкальные инструменты. Художник очень любил слушать эту отцовскую скрипку. А вот в руках подержать ее захотелось Павлу Гречишкину впервые за много лет — именно тогда, в последний свой день рождения... Он осторожно, словно ребенка, взял инструмент в руки и долго держал скрипку молча, что-то вспоминая.   И улыбался как-то тепло и немножко грустно. Может, что-то из детства вспоминал...

Вообще-то, в семье Гречишкиных, жившей на окраине Татарки недалеко от Ставрополя, художников не было. Петь любили под разливы отцовской гармони, а вот рисовать никто не умел. Поначалу на маленького Павла домашние с удивлением глядели: что за пацаненок такой уродился? То печку угольком разрисует, а то заберется на горку и чиркает что-то на бумаге карандашом. Сверстники гуртом по улице носятся, а этот дичком – один на горе днями напролет просиживает.

Людей Пашка на ту пору сторонился, побаивался как-то. Зато очень любил природу: дикие камышовые заросли, предрассветное кваканье лягушек, полыханье ночной грозы и размывающие хмарь горячего июльского дня потоки летнего ливня… Так художник Гречишкин это через всю жизнь и пронес. Писал природу – в ней, говорил, души больше. Портретов он создал немного. Но один из них - бабушкин - был художнику особенно дорог. Это - память о бабуле. Даже холст, на котором написан портрет, соткан ее руками. Из конопли тогда холсты ткали (отмачивали ее в воде – рядом с домом яму специально вырывали, копанью она называлась). Вот бабушка холст соткала, а Павел ее портрет на нем написал.

А через три месяца Пашу в армию призвали. 10 июня 1941 года это было…

На фронте, понятно, было не до творчества. Но даже под Сталинградом удавалось на коротком отдыхе сделать наброски, эскизы. Тяга к творчеству не исчезала, Гречишкин хотел рисовать, хотел этому учиться… Потом, когда окончится война.

Но когда она кончилась, диагноз врачей прозвучал как приговор: туберкулез. Предполагалось, что о красках, холстах, экспедициях ему придется забыть. Но художник от Бога Гречишкин смириться с этим не захотел. Полгода он был лежачим больным, но, едва встав на ноги, сам себя отправил в экспедицию. Поначалу каждый пройденный метр давался с громадным трудом. Постепенно становилось легче. Он делал множество набросков, упоенно перенося на бумагу откровения живой природы, радуясь, что она словно открывает ему свои тайны. Вот это упоение, совершенно иступленное желание жить и творить сокрушили болезнь. Павла Гречишкина спасла работа. А трепетная любовь к русской природе, что жила в его сердце с детства, после этого чудесного спасения стала неизбывной и самоотреченной.

Каждый уголок России имеет свой цвет

Павел Моисеевич Гречишкин сказал как-то, что каждая страна, каждый уголок земли имеет свой цвет. У Ставрополья, например, общий тон теплый: серый, охры, бурый. И в дымке. Все распылено, влажно и воздушно… А в горах совершенно иные краски. Художник рассказывал об этом очень образно: «Там есть такие «злодейские точки», темные души. Они предупреждают о приближении дождя. Туч не видно, а горы темнеют. Это удивительно красиво – яркое солнце и фиолетовые горы»… А впервые попав на Байкал, по признанию художника, он пережил великое чудо открытия. «Там потрясающее дыхание цвета, - вспоминал он. - Каждый момент хочется уловить, запомнить… Потом несколько раз туда выезжал. Нанимал катер, чтобы в разных уголках потаенных побывать. Даже иногда картины продавал, чтобы поехать»…

Только чтобы поехать… Картины Гречишкина могли бы быть самыми продаваемыми. Еще в советские годы работы Павла Моисеевича неизменно дарились первыми лицами края высоким гостям из Москвы и из-за рубежа. Павел Моисеевич, вспоминая об этом, только руками разводил: мол, тут он ничего не мог поделать, ну да все равно, где-то его полотна.

Картины Гречишкина – в сорока странах мира. Очень много поступало предложений от иностранцев, которые просто умоляли продать… Но он мог согласиться на продажу работы только лишь во имя новых работ. Да и то, когда иных способов обеспечить экспедицию не было. Во всех остальных случаях Гречишкин продавать свои работы отказывался категорически. Художник вкладывал в картины всю душу без остатка, а душа не в деньгах исчисляется, если и отдается, то просто так – от сердца. Вот он и отдал все свои работы, которые называл не иначе, как «мои дети», родному городу… 187 картин в 1987 году, когда была открыта галерея Гречишкина в здании недействующей мечети, а потом — и все остальные. Сейчас в фондах галереи — около пятисот работ художника. Это его наследие и достояние города.

Павел Гречишкин – истинно русский художник. Он, конечно, писал и далекие страны: Индию, Египет. Очень талантливо и тоже с душой. Но его - Россия! Она у Гречишкина живая. В каждой картине живет и дышит великая и трепетная Русь: в деревянной церквушке среди белоствольных берез, в проселочной дороге, убегающей к перелеску, в мерцающей глади Байкала…

Эти картины созвучны стихам Николая Рубцова: «С каждой избою и тучею, с громом, готовым упасть, чувствую самую жгучую, самую смертную связь». Вот такая жгучая и неразрывная связь с Россией была у Гречишкина — и не только в творчестве, но и в обыденной жизни. Около его дома и мастерской в маленьком ставропольском переулке художник словно поселил кусочек средней полосы России. Дом с резными окошками, плетень и березки. Я таких домов и подворий в Ставрополе больше не видела. Наши-то березоньки сами знаете какие – низкорослые, кургузенькие и сероствольные. Им у нас на юге не климат. А у Гречишкина березы выросли высокие, тонкие и белые-белые – целая роща. Привез их хозяин саженцами из подмосковного Абрамцево, да из уральского Никольского), и выросли они такими же стройными и светлыми, как их уральские и подмосковные сестрички. На вопрос, как ему удалось таких красавиц вырастить, художник отвечал: «Так я ж их жалею. Каждый день их обнимаю. Какая ж Россия без березок»…

Его университеты

Эти березки и вообще — природа, которую Гречишкин любил и жалел, ибо считал, что ее обижают, его тоже жалела и спасала, когда на сердце тяжело было. Он ведь академического образования так и не получил, что всегда было удобным формальным поводом попытаться задвинуть настырного «самоучку». Иногда это получалось — «народного»-то ему так и не присвоили — именно из-за этого формализма. Гречишкин был добрым человеком, но никогда не был добреньким, тем более не умел и не считал нужным перед кем-то расшаркиваться. Частенько проявлял и ершистость, и даже жесткость. Только самые близкие люди знали, насколько ранимым он был человеком.

А академией своей Гречишкин называл «Корыта» - очень сложную в исполнении работу. Впрочем, легких работ у него не было. Над «Клухорской долиной» художник работал в общей сложности 32 года. Так что вся жизнь его была университетом. Он продолжал работать даже над картинами, которые уже висели в галерее, чем доставлял премного волнений заведующей Таисии Дмитриевне Авдеевой. Картины-то в реестр внесены, сфотографированы, описания их сделаны... А тут — то старушка, стоявшая у деревенского плетня, исчезнет с изображения, то на поляне у разбитой палатки вдруг разгорится «неучтенный» костер.

- Павел Моисеевич, - жалостливо тянула завгалереей, - ну куда бабушка отсюда делась?..

- Ушла, - лукаво ухмылялся художник.

- А здесь костер откуда взялся?

- Ну как же, - пояснял неугомонный Гречишкин. - Здесь же художники в палатке расположились. Все ушли в горы на этюды. Кто-то вернулся раньше. Сейчас спустятся остальные, замерзшие, уставшие. А чаек горячий уже готов...

В работах Гречишкина живет и дышит Россия. И каждая работа тоже дышит. Смотришь на картины, и кажется, ощущаешь пыль проселочной дороги, убегающей к перелеску, слышишь шелест и шепот тонкоствольной березовой рощи, или же, застигнутый ливнем, прячешься под водяными потоками, соединившими облака и пар, поднимающийся от земли... Миг, когда кажется, что небо проливается на землю, в это пшеничное поле...

И на каждой картине — свое неповторимое остановленное мгновение. А все вместе - целая жизнь, подаренная людям...

Пусть у Павла Гречишкина не было звания народного художника - он был народным по сути. Был и остается.