Александр Мардань: «Театр не должен быть скучным»

С автором пьесы «Ночь святого Валентина», драматургом Александром Марданём мы познакомились на театральном фестивале в Кишинёве. Александр Евгеньевич оказался на редкость приветливым, открытым человеком и весьма интересным собеседником. В перерыве между двумя спектаклями мы успели пообщаться на разные темы. Предлагаем вашему вниманию фрагменты интервью.

– Александр Евгеньевич, Вы сравнительно недавно пришли в драматургию. Каким, на Ваш взгляд, должен быть современный репертуарный театр?
– Никакого официального гуманитарного образования у меня нет, окончил Одесский институт инженеров морского флота. Конечно, я много книжек прочитал, я наблюдательный человек. Толчком для написания пьесы может быть всё, что угодно: от сна до какой-то встречи, разговора, одной оброненной фразы. На мой взгляд, театр не должен быть скучным, напрямую назидательным. Всё, что мы хотим донести до зрителя, это попытаться сделать его чуть-чуть лучше. Однако думать, что на утро после спектакля зритель проснётся другим человеком, — наивно. Но он не проснётся таким, каким был до спектакля.
Я считаю, что главная задача современного драматургического театра — растрогать зрителя, а не удивить. Потому что, когда театр старается удивить, он однозначно проигрывает цирку, эстраде, кино. Растрогать — это не значит, чтобы зритель рыдал, он может и прохохотать два часа. Важно вывести его из какого-то замкнутого состояния и одновременно вложить то положительное, ради чего вообще существует театр. И если театр не делает человека чуть лучше, чем он был до того, как вошёл в зал, то это бесполезный труд.
– Чего Вы не принимаете в современном театре?
– Не приемлю ненормативную лексику. Я считаю, нет такой ситуации, которую нельзя было бы донести до зрителя нормативной лексикой. Я в таких случаях вспоминаю историю про ёжика, который бегает по полянке и чему-то радуется. Выходит из леса лось и спрашивает: «Чего это ты, ёжик, бегаешь?». Ёжик ему отвечает: «А ты сам побегай, такое удовольствие получишь!». Лось побегал. Ёжик спрашивает: «Ну что, получил удовольствие?». «Нет, - говорит лось, - устал, вспотел». «А тебе, что, травка брюшко не щекочет?» - спрашивает ёжик. Так вот, мне мат на сцене «брюшко не щекочет». Я матом научился ругаться в пять лет. А в шесть – уже знал, что при женщинах выражаться нельзя. Я много видел в своей жизни, грузчиком работал, этим языком владею в совершенстве. И считаю, что в театре ему не место. Если мы говорим, что театр - это храм, значит - храм.
– Александр Евгеньевич, как Вы относитесь к театральной критике? Есть мнение, что она изжила себя...
– Если театральная критика существует последние несколько столетий, наверное, она нужна. Кто-то считает, что это театральная прокуратура, кто-то — что санитар леса. Критика бывает разная: конструктивная, деструктивная. Я, например, очень чётко отделяю, где критика, а где критиканство. На самом деле, когда ругают, это ещё полезнее, чем когда хвалят, потому что всё хорошее про себя и так знаешь. Очень важно, чтобы критик не превращался в «фуршетолога»: его пригласили на фестиваль, и в его выступлениях наблюдается борьба хорошего с прекрасным — ему хочется всем понравиться, чтобы в следующий раз снова пригласили. Злобное критиканство — это другая крайность.
Критика должна быть конструктивной, выявлять слабые места. Другое дело, что единица измерения в театре — человек. Вам нравится, а мне — нет. У вас есть свои доводы, а у меня — свои. Вообще, когда спектакль вызывает единодушную реакцию — это плохо, даже если она восторженная.