ДЕТИ СТАЛИНГРАДА
Наталья БуняеваПо больничному коридору бредет старушка. Обнимаю ее: «Здравствуйте, Светлана Иосифовна!» Она смотрит на меня слезящимися глазами, и я с ужасом и смятением понимаю: не узнает...
Два года назад это была живая и смешливая бабушка, делившая со мной одну палату. Мы с ней и песни пели, и «соблюдали диету» - давали слово, что будем есть только больничную пищу, и даже в церковь уезжали в тихий час, очень она была набожная: пока все спали бабушка молилась. И вот теперь... В общем, ее в тот же день забрали дети, будут лечить дома.
Светлана Иосифовна когда-то была Сталиной. До войны и еще несколько лет после. Ну согласитесь: Сталина Иосифовна! Звучит? А то! Ее детство не просто опалила война, она прожгла, эта война, в жизни огромную дыру, которая и по сей день болит и мучает.
Пока она рассказывала, я лихорадочно записывала ее рассказы о войне, о том, как ей пришлось стать «дитём Сталинграда», так она себя называла.
Родилась Светлана Иосифовна в 1932 году, и, когда началась война, она была уже смышленой девочкой, ходила в школу, помогала няне воспитывать младшего братика. Да, няня была: старенькая бабушка из хутора, что примыкал к северной стороне Сталинграда. С ней уже случилось самое страшное: муж и брат погибли, о чем и известила похоронка. А больше никого у няни не было из родни, вот и прибилась к маленькой семье Петриевских, жившей в большущей комнате коммуналки, в доме у самой набережной Волги. Комнату разгородили шкафом, так и жили. Бабушка возилась с малышом, девочка в школе, родители на заводе «Баррикады». Шла война, но сталинградцам казалось, что взять у них она уже ничего не сможет: мужчины на фронте, в городе в основном женщины и дети, эвакуированные, беженцы, по разным подсчетам, от миллиона до 400 тысяч человек. Думаю, что первая цифра вернее: беженцы буквально заполонили город, часть перебирались за Волгу, а большинство оставались в городе.
Город был красивый, зеленый и тихий, хоть и с перестроенным центром: к 20-летию революции в городе работало более 50 новых предприятий, огромные заводы — тракторный, метизный, работали судоверфи. Не прекратили работу более 200 предприятий: все для фронта, все для победы! И даже в условиях войны город жил какой-то тихой и умиротворенной жизнью. Все были уверены, что война далеко, что мужья, сыновья и отцы скоро вернутся с фронта... Ну так по крайней мере говорили женщины, собираясь во дворах по вечерам.
Они знали, что фронт отодвинут от города на сотню километров, наши не пропустят врага к Волге.
У Гитлера на этот счет были другие планы: запасы «горючки», нефтепродуктов иссякли, план «Барбаросса» развалился на глазах, а за огромной русской Волгой есть все. И нефть, и керосин. Да и просторы там не чета европейским, и сталинградские крупные заводы, небольшие фабрики и артели пригодятся немецкой армии. Фашистская армада двинулась на Сталинград. И 17 августа 1942 года началась осада города. Две армии немцы подтянули буквально к городу, где жители, в основном подростки и женщины, копали бесконечные противотанковые рвы. И даже это не очень испугало людей: заводы работали, дети играли во дворах, по вечерам люди выходили к Волге, прогуливались или забрасывали удочки...
В это время вовсю шла эвакуация всего, что можно было перевезти через Волгу: угоняли скот, переправляли имущество колхозов, ценности, партийные документы. Поговаривали, что и местная «элита», партийные и административные деятели, спешно покидала город... И все же люди старательно глушили страх. «Враг не пройдет, и точка!» - это, пожалуй, было главным девизом сталинградцев. И многие были уверены, раз не эвакуируют мирное население, значит, так надо и ничего страшного не произойдет.
Спросите сталинградца, что значат цифры 16.18?
23 августа город жил обычной военной жизнью. С утра было тихо и прохладно. Дети играли на улице, взрослые работали или возились с хозяйством, готовили обед и стирали белье. К дальним раскатам боев уже вроде как и привыкли... В четыре часа пополудни над городом нависла черная туча: две тысячи самолетов закрыли солнце. И в 16 часов 18 минут первая бомба упала на город. В этот день город был практически снесен с лица земли.
Все смешалось: горели дома, кричали раненые, дети, женщины метались в этом аду, потеряв всякую ориентацию в пространстве. Мама Сталины и маленького Кости, няня, соседи - все бросились к Волге. Вот, собственно, рассказ о тех часах: «Мы бежали и не знали, куда бежим. Кругом пылало все, рушились дома, горел асфальт, ноги вязли в горячей смоле. Вроде и бежать недалеко: мы жили на улице Садовой, а как во сне: бежим-бежим, и все на месте. Костя стал задыхаться, да и нам бы хоть глоток воды. Но где ее взять? Кругом ад... Добежали до верфи, оказалось, что там уже тысячи и тысячи людей ожидают переправу. Немецкие летчики в момент сообразили, куда лететь, и на бреющем полете в щепки разносили транспорт, пароходы, плоты, лодки... И тут крики, и тут убитые лежат друг на дуге. На наших глазах тонули пароходы, утлые лодочки, загруженные людьми. Мама от ужаса закинула руки за голову, да так и стояла с расплетенными косами. А мы прижались к няне, к ее длинным юбкам. Наконец мама повернулась к нам, и это была уже другая мама, больше не похожая на себя, молодую и красивую. Ей и был-то 31 год... Она с минуту смотрела на нас. Потом побежала вдоль берега, нашла более-менее чистую крошечную заводь и в какую-то склянку набрала воды. Принесла, мы все пили эту воду, поливали головы, пытались умыться. Потом все пошли туда, откуда мама принесла воду. Мы так боялись потеряться, что шли гуськом, держась за нянины юбки, мама впереди. И вот добрались: мы плескались в крошечной заводи, старались намочить посильнее одежду. Мама приняла решение уходить в город. Через огонь и ломающиеся, как спичечные коробки, дома. Бомбы летели так же, река горела — разлились нефть или керосин... И мы бежим домой. И не находим свой дом! Его больше нет, мы даже по руинам не смогли его узнать. От нашей тихой улицы не осталось вообще ничего. Да и наша ли была эта улица? Не знаю до сих пор, мы ее не узнали. Мама затолкала нас в какую-то яму, сверху там лежала бетонная плита. Няня молилась, мама молчала, Костя плакал. И я тоже молчала, мне даже страшно не было, мне казалось, что это просто такой сон: сейчас открою глаза и окажусь в школе, которую уже оборудовали под госпиталь. Закрою глаза, открою, и все то же самое: вокруг нас бушует огонь. Наша мокрая одежда высохла, няня что-то говорит о смерти, мама все так же молчит. Я не знаю, о чем она думала тогда, но, зная маму, думаю, она искала какой-то выход. Не желала сдаваться так легко, под бомбами и осколками.
И выход нашелся: как только бомбежка поутихла - немцы полетели снова заряжать самолеты бомбами, мама схватила Костика, няня меня, и мы побежали к еле видной щели в земле, под фундаментом разбомбленного дома. Успели нырнуть в прохладу подвала, и снова на город полетели бомбы.
Мы в подвале... Вокруг темно, пока присмотрелись, разглядели несколько фигур, сжавшихся по углам большого помещения. Все молчали, мы сидели на каких-то досках и чувствовали, как нас разглядывают. Ну вот... Кто-то заговорил. Не помню, что сказала женщина из угла. Может, пригласила нас войти или еще что... Мы стали оглядываться: в темноте выступали подвальные углы, казалось, мы в могиле, сами себя похоронили. Мама двинулась в угол, где сидела женщина с двумя детьми. Оказалось, нас в подвале много: четыре взрослые женщины, восемь детей и наша старая няня, бабушка Оксана ее звали. Отчество не помню, да я его и не знала...
Женщины собрались в кружок, о чем-то говорили. Оказалось, что у всех нет больше ни жилья, ни еды, ни одежды. Вот этот страшный подвал — все, чем мы располагаем. Огня тоже не было, посветить было нечем, а значит, наше неведение продлится еще долго. В бетонной «крыше» подвала была маленькая щель, и сквозь нее можно было увидеть, день сейчас или уже ночь. Где мы вообще? Защитит нас наше убежище или надо искать новое?
На улице быстро темнело. Среди нас был мальчик-подросток, он выбрался наружу, а когда вернулся, все к нему кинулись: где мы? Что там, на улице? Наш разведчик ответил, что мы, по-видимому, в каком-то станционном здании: мимо проходила железная дорога, рельсы на которой были закручены в спираль. Сказал, что слышна стрельба из пушек уже в городе, что пока лучше здесь переночевать, а утром уже искать убежище понадежнее. Была среди нас одна женщина, дама, так скажем: элегантное платье, красивые туфли, шляпка, часы с разбитым стеклом... Оказалось, что она учительница немецкого Татьяна Константиновна, муж погиб, кроме сына на фронте у нее нет никого. И вот она, в своих нарядах, протискивается в щель и исчезает! Думали, все, ушла. Оказалось, нет... Через какое-то время она вернулась, в руках огромный узел какого-то тряпья, который просовывали все: она толкала, мы тянули. Оказывается, ее муж работал кем-то на железной дороге, и она примерно знала, где пакгаузы со всякими нужными для армии вещами. В общем, ей удалось их найти, и среди сгоревшего имущества нашлись несколько обгоревших, но все еще пригодных солдатских одеял. На ощупь их расстелили, уложили детей, мамы легли с краю, и так началась наша подвальная жизнь. В этом подвале мы прожили 200 дней осады.
Утром следующего дня, когда сквозь щель в потолке забрезжило голубое небо, стало понятно, что нет и не предвидится никакой еды. На улицу не выйдешь, там опять бомбят и стреляют, а в подвале искать бесполезно: нет ни спичек, ни керосина, чтобы сделать хоть какой-то факел. Две женщины пошли на ощупь. Вернулись ни с чем: подвал длинный, похоже, это была больница, есть еще несколько комнат, но там сплошной хлам. Если постараться, можно поискать там кровати или хоть что-то похожее: дети могут простудиться на полу. Когда речь заходила о детях, мама проявляла героизм всегда. Ящерицей, мы не успевали ее остановить, она выползла из подвала и исчезала. Сколько ее не было, не знаю... Долго. И вот она наконец пришла, вползла в подвал. В руках рваный мешок, в мешке подгоревшее зерно (нашла в одном из разбитых вагонов), промасленные тряпки, что-то еще, завернутое в газету. И ведро! Как мамы выбивали искру из камней — отдельная история: сбили руки в кровь, но огонь добыли. Тут же соорудили маленький костер, на палку накрутили тряпки, получился факел. Наконец можно обследовать наше убежище: в одном из отсеков подвала нашли несколько топчанов, рваные матрацы и главное — кран, из которого текла вода. Она давно текла, под каплями образовалась маленькая ванночка, в которой скопилось полведра чистой воды! Нашли банку из-под чего-то медицинского, вроде йода, поставили под капающий кран. Мамы смогли сварить зерно, распарить его в помятом ведре, и наконец-то мы поели. Костя отказывался, но потом все-таки сдался. А потом эта еда казалась нам чем-то волшебным, потому что больше не было никакой.
Окончание следует.