«Подкожный» максимализм, или История двух фотографий из семейного архива
Валерий МанинЕхали, ехали и… приехали. То ли сил и профессионализма у правоохранительных органов совсем уже на донышке осталось, то ли у них головы больше за вип-персон болят. За того же канцлера ФРГ г-на Шредера. Дед, отец или какой другой его близкий родственник во время войны до зубчатых стен не прорвался, а 9 Мая будет ему к кремлевским башням сплошной «зеленый свет». На безлюдье-то. И охрана соответствующая. В отличие от детей и внуков победителей, вполне вероятно, и самих участников Великой Отечественной…
С резонами вроде бы все понятно. Большая политика. Опять же реальную угрозу терроризма взять. Или, к примеру, дома, как в юбилейный день рождения бывает, перед приходом гостей: пыль стереть, полы помыть, не забыть салфетки разложить на столе и – ни слова о плохом. Тосты, шутки, восторг, аплодисменты. А с другой стороны, как писал поэт, «душа чему-то противостоит». Праздник – чей?
Перебирала недавно семейные фотографии и обнаружила среди них две, датированные по времени годом 20-летия Победы. Как сохранились – ума не приложу, потому что не должны были. Хоть в адрес телепередачи «Жди меня» отправляй. Имя, фамилию запечатленных людей уже не помню, точно знаю – из Берлина. В школе только начала изучать немецкий язык, а тут в «Пионерской правде» опубликовали адреса сверстников из ГДР, желающих переписываться. Германия – напомню для совсем молодых - после войны была разделена на «советскую» и «западную» зоны влияния и воссоединилась только в конце 80-х в ходе перестройки в СССР. С одобрения родителей «процесс пошел». В смысле – обмен письмами на корявом русском из-за границы и на таком же полупонятном, думается сейчас, иностранном с моей стороны. Аж в голове скрипело от напряжения, когда сочиняла-переводила, ползая по словарю и путаясь в артиклях.
Как раз накануне 9 Мая пришла бандероль из Германской Демократической Республики. И было в ней нечто - легкое, с блестками, нежного фиолетового цвета. Как я, сияющая, с ним носилась по двору, подбрасывая и хвастаясь перед подружками! Старший почти на семь лет брат, когда увидел, задумчиво произнес: «М-да, синенький скромный платочек…». Некий намек на сарказм я тогда не уловила, хотя в эмоциональной памяти и засел. Своеобразное внимание, естественно, сосредоточилось на эпитете «скромный», уж он точно к подарку не подходил. Потому и возразила драчливо, попутно заступаясь за далекого нового друга: мол, пусть слово и из песни, но ведь нет таких красивых и воздушных в магазинах!
И ведь какие возражения могли быть: не только подобные платки на прилавках отсутствовали - бегала в «мальчуковых», как тогда говорили, черных ботинках, начищенных отцовским сапожным кремом: с обувью и прочим для девочек в середине 60-х, да и позже, была большая проблема. Если какие туфли и перепадали – сразу получали статус «выходных», надевать которые разрешалось лишь по праздникам.
В письмах заграничного сверстника часто упоминался Хонеккер – глава ГДР - и вообще было много явно продиктованной взрослыми политики: о дружбе, сотрудничестве наших стран и прочем в том же духе. Я, естественно, в ответ старалась не ударить в грязь лицом и тоже пыталась соответствовать высокому уровню «международной дипломатии». Не могла же поделиться (хотя очень хотелось, потому что чрезвычайно волновало на тот момент) тем, как несправедливо, на мой взгляд, нас, пятерых девчонок и мальчишек, разбирали и ругали на совете пионерской дружины. И в итоге под угрозой исключения мы перестали выпускать цветную – рисовали акварелью - дворовую газету «Вести из ада» (начитались Гоголя и вдохновились), главным редактором которой был Старший черт (по возрасту я была Средним, остальные – Младшими; Старший сейчас работает в Московской областной прокуратуре и до сих пор присылает открытки к праздникам с обращением «Дорогой чёртушка!»). Мне было чрезвычайно интересно – во что они «там» играют (мы – в «классики», «выбивного» и «казаков-разбойников», а также собираем целебную ромашку и валерьяновый корень в лесу, потом сушим и сдаем в аптеку); как вообще живут. Однажды осмелилась и вопросы эти задала.
В ответ и пришли фотографии. Когда дала посмотреть отцу… Он, кадровый офицер с 1939-го, отвоевавший финскую и Отечественную, ушедший в запас в знаменитую хрущевскую масштабную демобилизацию 1960 года с должности начфина дивизии, тогда никак не мог обрести себя на «гражданке»: за пять лет успел несколько раз сменить работу – заведовал финансами военного госпиталя, был ревизором КРУ, бухгалтером какого-то СМУ. Квартиру, правда, мы уже получили, хотя два года скитались в нарушение закона по съемным. Ерунда не только по нынешним временам – тогда тоже казалось мелочью, сказывалась привычка: сколько гарнизонов переменили даже за ту мою маленькую жизнь. А еще у него начали отказывать ноги, как раз проходил ВТЭК, чтобы получить группу инвалидности, и не мог доказать врачам, что болезнь сосудов – последствия пребывания в топях Волховского фронта. В окопах, где пришлось провести полтора года, по его рассказам, постоянно стояла вода по пояс. Из транспорта у нас был велосипед – гоняли на нем в основном мы с братом; отец мечтал о мотоцикле. Но тогда появление даже новых стульев в необставленной совсем еще первой в биографии двух поколений собственной квартире представлялось несказанным счастьем.
Он ничего не произнес, посмотрев на снимки. Но я шкурой почувствовала: они ему чем-то не нравятся. И сделала вывод: сытые, счастливые, холеные побежденные «Гансы» отдыхают, видите ли, где-то на берегу (хорошо еще, не могла представить, как живут в Западной Германии бывшие враги). И в этот же день запрятала их куда подальше. На письмо решила не отвечать. Как и на несколько других – с недоуменными вопросами - позднее. По-детски обидевшись за отца. Гарнизонный ребенок, считавший солью земли, самыми главными людьми в стране и мире – офицеров победившей фашистов Советской Армии…
Так продолжаю считать и сейчас. Потому и не люблю всяческие юбилеи, что о ветеранах войны вспоминают накануне славных дат, и напрочь забывают после. А в последнее время все чаще одолевает мысль: да, мы умеем воевать, как поется в известной песне. Но вот организовывать мирную гражданскую жизнь по уму, где главное мерило всего – Каждый Человек (именно с прописной буквы), и всем воздается по заслугам, получается плохо. Будь то большая или малая - любая политика. Традиционное заклинание «лишь бы не было войны» все заслоняет. Может, потому, что на протяжении долгого времени практически на каждое поколение вплоть до текущего дня приходилось либо по большой, либо по локальной войне? Может, надо просто хотя бы лет тридцать-сорок мирных, чтобы разобраться в себе, осознать наконец, что обычные будни – это не временно, и перестать находиться в генетическом ожидании очередной мобилизации, и начать нормальную и созидательную жизнь, в ладу с прошлым и будущим?
…Отец как-то спросил: мол, ну и что пишет твой немец? В ответ пожала плечами: нет писем почему-то. Правды он так и не узнал. Ушел из жизни в 60 с небольшим – инфаркт. Как раз 8 мая, не дожив до очередной годовщины Великой Победы. Успев приобрести мотороллер.
Нина ГОЛОВИНА.