Возвращение в детство

Бабушка сыграла большую роль в формировании моего внутреннего мира. Она жила в своем маленьком домике. Когда в 1937 году ночью забрали ее мужа Григория Третьякова, она с христианской кротостью несла свой крест одиночества…

Дед слыл знатным сапожником. Весельчак и балагур, тачая сапоги, он рассказывал прибаутки и анекдоты. За это, видимо, и поплатился. Сначала его отправили на лесоповал, затем – на вольное поселение где-то в Средней Азии. Вернулся он уже в 70-х годах со справкой о реабилитации и с подорванным здоровьем.

В доме у бабушки всегда горела лампадка, было чисто и уютно. Она начинала и заканчивала день молитвой. Никогда никого не осуждала и никому не завидовала. Ее, как жену «врага народа», лишили всякого государственного содержания. Груша «Добрая Луиза», орех, черная алыча и маленький огород были ее кормильцами долгие годы.

День выдался на редкость теплый и солнечный. Мы с Сашенькой, моей внучкой, пошли в Спасо-Преображенский храм поставить свечу. В этот храм я ходила с бабушкой, когда мне было года четыре. Я помню только длинную лестницу, спускающуюся к храму, и люстру. Наверное, это был праздник, люстра горела множеством свечей и поразила меня тогда своей красотой…

Храм этот находится напротив нашего бывшего родительского дома, значит, мои предки часто посещали его.

Признаюсь, я шла с некоторым беспокойством: вдруг я не увижу того, что запечатлела моя детская память? Ведь с тех пор прошла целая вечность! Недавно я пришла на свою улицу и не могла определить места, где стоял когда-то наш дом. Не увидела знакомых деревьев, тех роскошных фруктовых садов, коими славилась наша улица Лермонтова, бывшая Мутнянская. Все запущено, все – чужое, как будто Богом забытое…

А тогда… Какие яблоки были в нашем саду! Апорт навсегда остался яблоком моего детства. Ему легко было добраться в любую точку Союза: на Новую Землю, на Шпицберген, на Дальний Восток. Для этого нужно снять яблочко обязательно с мочкой и, не обтирая с него защитную пыльцу, сразу уложить в посылочный ящик. Чем меньше рук коснется его, тем удачнее будет дорога. Поэтому покупатели приходили прямо к нам в сад. Каждое такое яблоко весило 350 — 500 граммов! Срывать фрукты надо было, не обламывая плодовую веточку, поэтому мы, дети, были очень осторожны. А уроки детства запоминаются на всю жизнь. Ядохимикаты тогда не применяли, поэтому мы могли есть фрукты прямо с дерева. Их хранили потом в погребе-леднике. Запах меда от улежавшихся плодов был в погребе всегда…

Сад был для нас не только средой обитания. Он формировал наше мировоззрение, отношение к жизни, природе. Но самое главное – сад воспитывал нас в труде. Я не помню, чтобы кто-то, а нас было семеро детей, уклонялся от поручения или просьбы. Да и просить нас не надо было – все понимали: сад наш кормилец.

Уничтожение этих садов началось частично еще в 50-е годы прошлого века. Я помню, как в одно майское утро нас разбудил лязг и скрежет. Выглянув в сад, мы оцепенели: бульдозеры выкорчевывали и подминали под себя цветущие деревья. Казалось, они стонали под напором стальной безжалостной силы. Над ветками долго кружили пчелы, стараясь успеть собрать тот последний взяток, что могли дать умирающие деревья. Может быть, даже для здоровья тех, кто их уничтожал…

Долго я не могла отойти от чувства осиротелости и вины перед родительским гнездом!

Итак, мы с внучкой подошли к храму. Вниз спускается широкая лестница. Отделанные мрамором ступени, окрашенные перила. Отворяем большую красивую дверь и… О, чудо! Перед нашим взором та самая люстра, поразившая красотой мое детское воображение! Ничуть не утратила былого великолепия. При свете одиноких свечей поблескивают серебром и позолотой иконы. Откуда-то сверху, как с небес, звучит хор, в тишине эти звуки особенно торжественны.

— Бабушка, как хорошо! – Сашенька прижалась ко мне. Ее с фиолетовым отливом глаза светятся удивлением и восторгом. Как у меня в детстве, невольно подумалось мне.

Поставив свечи за упокоение усопших и во здравие живущих, мы вышли из храма. Ослепительно светило солнце, было тепло. По-весеннему щебетали птицы. Невольная радость охватила нас, и мы разом весело рассмеялись.

— А теперь, Сашенька, я покажу тебе, где проходило мое детство. Мы обошли храм, спустились по ступенькам и…

— Бабушка, смотри, одуванчик!

Среди снега, на проталине, обогреваемой солнцем, светился желтый глазок одуванчика, предвестника весны.

— Не рви его, Сашенька, пусть порадуется солнышку.

Меня охватило чувство, которое не передать словами. Взору открылась нетленная, как от сотворения мира, первозданная картина: ряд могучих деревьев, мимо которых я столько раз пробегала по росной траве, пруд, теперь тщательно вычищенный… Все дышит покоем.

— Бабушка, как хорошо! – повторила Сашенька.

Милые мои, вековые деревья! Сколько же лет я не приходила к вам? Получая ссадины и раны на дороге жизни, я старалась лечить их страстями и суетой. А надо… Надо было только выйти на нужной остановке, пройти 10 минут, подойти к вам и обрести душевное равновесие.