Враг в городе
Ольга Метёлкина
Лилия Николаевна ИВАНОВА (г. Москва):
Лето 1942-го. Я - ученица 9 класса Григорополисской школы № 2. Учебный год закончился раньше времени, и уже с 5 мая мы вместе с колхозниками отправились рыть окопы под Ворошиловском (как назывался тогда Ставрополь). Шли пешком, а наши вещи, продукты, инструменты "ехали" в тележке за трактором. Остановились на берегу реки Егорлык, у северо-западного подножия возвышенности, на вершине которой расположился город. Вдалеке справа еще одна возвышенность - гора Недреманная. Здесь мы рыли окопы и танковые ловушки, которые так и не пригодились, потому что немцы зашли в Ворошиловск со стороны Армавира. Нам, девчонкам, было трудно выполнять дневную норму. Спасибо ребятам и мужчинам-колхозникам, которые помогали нам. А мы им отдавали махорку, а частенько и "боевые 100 граммов", которые полагались всем работающим. К концу 20 июля поползли слухи, что немцы захватили Ростов-на-Дону. За нами приехал трактор.
Дома я узнала, что мама, мой младший братик, мамин брат Василий Корнеевич Мудрик, находившийся дома после ранения на фронте, - эвакуируются в Форт-Шевченко на Каспий и рады, что дождались меня. (Было хорошо известно, что немцы на оккупированных территориях расстреливали семьи партийных работников и активистов, раненых советских солдат. У нас были причины торопиться: моя мама была бухгалтером в колхозе, отец - Николай Данилович Коротков, погибший в 41-м под Одессой, до войны был управляющим отделением совхоза "Изобильненский", главным агрономом в поселке Рыздвяном, председателем колхозов "Большевик" в Новоалександровке и "Опытно-показательного" на хуторе Чанцев. И действительно, когда в январе 1943 года немцы спешно покидали Северный Кавказ, наша семья была занесена в расстрельные списки. Но в ночь ареста нас, как и всех остальных из этих списков, предупредил Иван Кролевец, который служил в полиции. Мне думается, что он был специально внедрен к врагам, потому что сразу после освобождения края от фашистов он вместе с советскими войсками ушел на фронт).
31 июля мы отправились в эвакуацию. Ехали на подводе, которую везли быки. Лошадей забрали председатель колхоза, его заместители, председатель сельсовета и другое начальство. Мы ехали вместе с семьей бригадира Толмашева и преподавателем немецкого языка из нашей школы Иосифом Федоровичем Павловым. На подводу мы погрузили одежду, обувь, документы, мешок сухарей, дедушка-пчеловод дал две фляги меда. В дороге не было проблем с молоком: колхозные коровы давали его много.
Выехали в обед, вслед за стадом, которое брело по обеим сторонам дороги. Ехали медленно, надо было пожалеть животных, коров требовалось доить. Спали в степи, под открытым небом, а третью ночь провели на берегу Невинномысского канала, в котором еще не было воды. На восходе солнца позавтракали сухарями с молоком и медом. Мимо нас по дороге на огромной скорости в сторону Невинномысска промчалась военная легковушка, набитая командирами. Они что-то кричали нам наперебой, но мы ничего не поняли. Вслед за машиной проскакали верховые. Они прокричали: "Танки! Немецкие танки!". Дядя Вася дал команду: "Все - через дорогу! В кукурузу! Ложись! Не выходить, пока не дам команду!" Все побежали в кукурузу, а я - к подводе, искать шаль.
Я почему-то подумала: как же я буду лежать в пыли, лучше уж платок подстелить. Все перерыла, шали - нет. Смотрю на запад, а там - танки. В этот момент в канал попрыгали наши отступавшие пехотинцы, а я наконец нашла платок и прыгнула вслед за ними.
Бегу по дну канала и оглядываюсь. Танки уже прошли по мосту. Последний остановился, развернул башню в нашу сторону и стал стрелять по солдатам. Я бежала под грохот и стоны раненых, затем выкарабкалась по крутому склону и бегом в кукурузу. А над полем уже летала "рама" - немецкий самолет-разведчик. Отыскала своих. Вместе мы отсиживались в кукурузе до вечера: видели, как по дороге проехали немцы на мотоциклах, потом - на легковушках, затем - грузовики, и последними ехали румыны на подводах, у них были тяжелые большие лошади. Вечером мама пошла на разведку. Около подвод никого не было и на подводах тоже - ничего. Все уже растащили местные жители.
Мы решили возвращаться домой. Заночевали в опустевшем поселке строителей канала. Рано утром через балку к нам вышли красноармейцы, их было человек 20. Двое несли на плечах по овце. Они попросили ведра, для того чтобы сварить на костре мясо. Когда мы уже заканчивали завтрак, прибежала женщина из местных и закричала: "Скорее уезжайте! Вчера немцы назначили в селе местного коменданта, он узнал, что здесь солдаты и эвакуированные и пошел в Невинку доложить".
Красноармейцы помогли нам запрячь быков, и мы расстались. (Много лет спустя я случайно встретилась с одним из тех бойцов в Сочи. Это было в 1956 году. Он рассказал, что после нашего отъезда из поселка красноармейцы разделились на две группы и заняли чердаки домов по обе стороны дороги. Когда со стороны Невинномысска подъехали два мотоцикла с люльками, в которых сидели староста и немцы, бойцы открыли по ним огонь. Мотоциклы потом пригодились красноармейцам, пока не кончился бензин. Недалеко от Минеральных Вод встретили части Красной Армии, а потом в январе 43-го вернулись на Ставрополье, чтобы освободить его от оккупантов).
Ехали мы по проселочным дорогам, ночевали в степи. К своей станице подъехали южнее хутора Зубкова. В поле увидели разбитые пушки, пулеметы, трупы наших солдат. Немцы долго их не разрешали хоронить. Своих же они закопали во дворе школы № 2. Потом я насчитала больше двух десятков холмиков с крестами, на которых готическими буквами по-немецки были написаны имена и фамилии.
Домой мы добрались поздно вечером, быков и подводу оставили в бригаде. А корову привели к себе. Потом эта корова спасла нас от голода. Во время оккупации не было засеяно ни одного гектара пшеницы, никакие учреждения не работали: ни школы, ни больницы, ни магазины. Жить было не на что, тем более что мы все потеряли во время неудавшейся эвакуации.
В начале января 1943 года в правлении колхоза были вывешены списки колхозников, которые должны были грузить на немецкие машины чернозем, отвозить его на Григорополисский разъезд, грузить на платформы и сопровождать в Германию. Причем в качестве сопровождающих назначили молодых здоровых девушек, которые остались бы работать на предприятиях рейха.
Неизвестно, сколько бы бед еще натворили чужеземные враги на нашей земле, если бы в конце января не пришла на Ставрополье Красная Армия, которая освободила нас от ненавистных оккупантов. Жить было очень тяжело, но всё-таки мы уже были свободны.
Елена Григорьевна
Антошук (Авдеева):
- Перед тем как фашисты вошли в город, они провели интенсивную бомбардировку. Около нашего дома, а жили мы в сторожке у Даниловского кладбища, сбросили три осколочные бомбы и одну фугасную. Перед входной дверью осталась глубокая воронка. Двое наших соседей, дядя Костя и дядя Ваня Сологубовы, погибли. Их брат - дядя Митя, его сын Саша и сын дяди Кости Витя были ранены. Мы, дети, и женщины прятались от бомбежки в подвале дома Ткаченковых, что на углу улиц 8 Марта и Балахонова. Утром вышли из подвала и увидели, что в нашем доме выбиты стекла, сорваны двери, обсыпалась штукатурка, а все вещи продырявлены осколками бомбы. В тот день мы потеряли всё, кроме своих жизней.
Вдалеке в небо поднимались черные клубы дыма. Это горели роддом на улице Лермонтова и краевая больница на Ломоносова (тогда Громова). Фашисты сбросили бомбы и на городские рынки, где было большое скопление народа. Погибли много людей. Позже мы увидели и тех, кто это сделал. Фашисты вели себя в городе как хозяева. Никого не стесняясь, они ходили по улицам в шортах и сапогах, смущая местных жителей видом своих волосатых ног. В таком же виде стояли регулировщики на дорогах.
Вскоре появились приказы новых "хозяев" города. На улицу нельзя было выходить с восьми вечера до шести утра. Рядом с приказами, напечатанными по-немецки и по-русски, можно было увидеть и антисоветские плакаты. Один такой я заметила на углу сегодняшних проспектов Карла Маркса и Октябрьской революции. На нем под красочным изображением были такие стихи: "Сталин играет на гармошке, Клим танцует гопака. Проиграли всю Россию два советских дурака". Однако провисел этот плакат недолго, кто-то сорвал его.
Большинство горожан жили очень бедно. Чтобы прокормиться, приходилось менять вещи на хлеб. Самая активная жизнь в городе была на рынке. Там узнавали последние новости и слухи, покупали, продавали, меняли вещи на продукты. К примеру, мне за увесистую вязанку дров давали там 35 рублей. Для сравнения - буханка хлеба стоила 150 рублей, тарелка холодца - 20.
Кстати, дрова мы собирали в Кругленьком лесу. Вообще-то это запрещалось, но лесники только для вида гоняли ребятишек, относились к нам по-человечески. Однажды я, убегая от сторожа, потеряла платок. Лесник, наверное, понимал, что для меня это большая потеря, и повесил платок на видном месте, чтобы я его потом забрала.
Наша мама в поисках продуктов ходила по селам. Там можно было выгоднее обменять вещи на еду. Ей приходилось проходить в день по 30 - 40 километров. Мы же с сестрами оставались дома одни. Однажды, когда мамы не было дома, к нам в дом вломились трое фашистов с автоматами: "Млеко! Яйки! Курки!". Мы, конечно же, испугались. Старшая сестра, которая в школе учила немецкий, объяснила им, что ничего нет. Фашисты ушли. Они и сами наверняка видели, как бедно мы живем...
В песне из кинофильма "Белорусский вокзал" есть такие слова: "Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим..." Действительно, я вспоминаю военное время, и не верится, что мы смогли выжить в таких тяжелых условиях, в голоде, холоде, нужде. И все же мы выжили. В Ставрополе меня знают по девичьей фамилии Авдеева. Может быть, кто-то, прочитав эти строки, откликнется и захочет добавить свои воспоминания.
Подготовила