Билет в мирную жизнь

В мае 41-го Алексей Казарин окончил школу младших авиаспециалистов и стал воздушным стрелком-радистом на тяжелых бомбардировщиках. Ровно через месяц, еще не успев как следует потренироваться, весь выпуск отправился на передовую. Молодые горячие головы, они торопились на фронт и думали: «Вот приедем, а война уже закончилась!» Но, к сожалению, хватило ее с лихвой, и очень немного ребят из того выпуска вернулись с войны домой. Алексей Георгиевич вернулся — обожженный, не похожий на прежнего, но не потерявший веры в себя и желания быть полезным своей стране. 

 

В 1941 году Алексею Казарину исполнилось 20 лет. Летная часть, куда он приехал, располагалась в Запорожье. Но стояли там недолго: немец жал сильно, отступление первых месяцев войны хорошо помнится всем ветеранам. В книге «Живые и мертвые», которую  Алексею Георгиевичу подарили на юбилей Великой Победы, его поразил один эпизод, как будто списанный с их тогдашнего отступления: он вместе со стрелком Мишей-белорусом ехал на полуторке вслед за снявшейся с места авиачастью. Веселые украинки кидали проходящим колоннам яблоки. Стрелок поймал яблоко, начал есть, а радист говорит: «Как ты можешь есть, мы же отступаем, бросаем людей...» «А ты что, думаешь, мы не вернемся? - возмутился стрелок. - У меня здесь родные, близкие остаются, и мы обязательно вернемся!» Кто мог подслушать разговор двух молодых авиаторов и передать его потом в книге? Позже Алексей Георгиевич понял, что не они одни обсуждали свой отход, не они одни переживали за тех, кто остается на родной земле под пятой захватчиков.

В начале войны Бог миловал Алексея Георгиевича, но в конце... Во время боев за освобождение Минска он был сбит в первый раз. В тот раз их экипаж выполнял спецзадание:  самолет должен был выйти в строго определенное время на строго определенной высоте и сбросить светящиеся авиабомбы, чтобы идущие следом бомбардировщики видели цель. Машину поймали в перекрестный прицел лучи вражеских прожекторов, но уйти ни выше, ни ниже было нельзя. Экипаж успел выполнить свое задание, когда самолет подбили. Последнее, что слышал Алексей, это крик командира: «Прыгай!» .

Купол парашюта практически сразу осветили прожектора. Алексей видел трассирующие следы пуль и, как мог, пытался уворачиваться. Потом беспомощно повис на ремнях, притворившись мертвым. Метрах в десяти от земли радист принял решение отстегнуть парашют. Высокая, по пояс человеку, рожь скрыла упавших летчиков — пилот и стрелок подальше от города, радист — практически у крайних домов Минска. Но Алексей понимал, что их все равно будут искать и, скорее всего, найдут. В тот момент он жалел только о том, что родители не будут знать, где сложил свою голову сын. Хоть бы какую весточку им подать, чтобы они могли гордиться погибшим в боях за Родину солдатом... И судьба не осталась безучастной к Алексею: уже на рассвете радист услышал детские голоса: выглянул,  увидел двух мальчишек, которые выгнали пастись корову. Радист попросил у мальчишек воды — уж больно жарко было в июне 44-го, даже ночь не принесла прохлады. И оставил им записку с адресом родителей, попросил написать обо всем, что ребята здесь увидят, но самим не рисковать понапрасну, уйти подальше. 

Немцы действительно вышли на поиски экипажа: радист слышал сначала одиночные выстрелы, затем автоматные очереди. Позже он узнал, что пилот его самолета погиб в перестрелке, а стрелок попал в плен. Но радисту повезло, немцы прекратили поиски. 

Удушающая жара выматывала последние силы, Алексей молил небо хотя бы о капле влаги, но разразившийся ливень чуть было не стал причиной воспаления легких. Радист полз целую неделю в сторону далеко бухающей канонады — к линии фронта. Однажды чуть было не наткнулся на немецких техников, ремонтировавших сбитый самолет. Потом долго наблюдал за одной избой на окраине поселка, откуда уже уходили немцы, и наконец решился выйти к хозяевам. Но пистолет на всякий случай держал наготове. Хозяин оказался бывшим мастером кирпичного завода, он спокойно принял подбитого летчика. А через день пришли наши. Выправили радисту документы и отправили в тыл. Но в Смоленске его опять задержал заградотряд — не поверили свеженьким бумажкам. 

Недоразумение благополучно разрешилось, и Алексей вернулся в свою часть. Радист в составе нового экипажа летал на Будапешт.  Однажды,сбросив свой смертельный груз, самолет лег на обратный курс, и тут командир говорит: «Одна бомба зависла в бомболюке, что делать будем?» Садиться с ней нельзя, взорвется. Алексей решил подползти и вытолкнуть бомбу. Но для этого нужно было снять и парашют, и кислородный прибор, отсоединить шлемофон — иначе не подлезешь. А бомба сто кг весит, не так-то просто ее приподнять, чтобы она выскользнула из замка. Но все получилось как нельзя лучше, и самолет вернулся на базу. А позже, уже в мирное время, Алексей Георгиевич как-то в Москве выглянул с высоты 15-го этажа и отпрянул — страшно. И даже сам улыбнулся: на высоте пять с половиной тысяч метров без парашюта не боялся, а тут - страшно.

Самолеты ИЛ-4, рассчитанные на груз в полторы тонны, тогда поднимали уже все две. И однажды самолет не выдержал нагрузки, рухнул почти сразу после отрыва от земли. К счастью, солдаты разобрали бомбовую лежанку, и ни один из снарядов не взорвался. Врачи рекомендовали Алексею еще недели полторы постельного режима, но он собрался и вернулся в часть. И на следующий же день полетел в составе нового экипажа на Познань. Этот полет стал для Казарина последним. Подбитый самолет возвращался на одном моторе, запрашивал посадку. Ему разрешили приземлиться в безопасной зоне, но самолет шел уже слишком низко и грозил снести весь хутор. Пилот принял решение убрать скорость, после чего машина рухнула на землю и загорелась. 

Конструкция самолета такова, что при падении люк оказывается на земле, и вместо запасного выхода превращается в ловушку. Люди горели как свечи. Поняв, что выбраться не может, Алексей уже хотел было застрелиться, но обуглившиеся руки не слушались. И судьба снова дала радисту шанс выбраться живым из лап смерти: он пополз в хвост самолета не для того, чтобы спастись — как раз оттуда в случае аварии труднее всего выбраться, что и стало причиной гибели многих стрелков, чье место находилось как раз в хвосте. Алексей просто хотел, чтобы его тело осталось похожим на человеческое, ведь пилоты в своей кабине сгорали так, что оставался только пепел... Дышать уже было нечем, и вдруг — свежий поток воздуха сквозь дым и гарь. Оказывается, от удара образовался разрыв в корпусе самолета, через который Алексея и вытащили подбежавшие солдаты. 

До сих пор Алексей Георгиевич удивляется, как он тогда выжил: 70% ожогов, кровь переливать было просто некуда. Но спустя год Алексей, перенесший несколько операций,  вернулся домой. И опять не смог долго усидеть на месте — практически сразу отправился учиться в Саратов, в юридический институт. Потом работал прокурором в Приволжье, в Георгиевском, Левокумском районах Ставрополья, в Железноводске, возглавлял Усть-Джегутинскую межрайонную прокуратуру в Карачаево-Черкесии. И всегда следовал правилу, которое повторял когда-то его отец: не бойся дураков, не бойся врагов, с ними веди себя соответственно, а бойся подхалимов, к ним в душу никогда не заглянешь, и чего от них ждать, не поймешь.