«Ни о чём не прошу, ничего не проталкиваю, ни в чём не убеждаю»

Мы любим театр, мы ходим в театр, мы говорим, что театр будет жить вечно. Можно по нескольку раз смотреть один и тот же спектакль и удивляться, что каждый раз  игра актеров, в отличие от кино, получается разной. В этом – магия театра, которая завораживает нас, зрителей. Мы рукоплещем актерам, берем автографы и следим за их творчеством на персональных сайтах. И часто  забываем о том, что у пьесы, которая  очень понравилась, есть АВТОР. Тот, который придумал эту историю, эти диалоги и этих героев. Автор чаще всего остается «за кадром», его редко узнают на улицах, на афишах чаще всего его фамилию пишут мелким шрифтом… В преддверии Дня театра  мне хочется немного исправить эту несправедливость и познакомить читателей  с  автором пьес, которые не один год с успехом шли на сцене Ставропольского академического театра драмы им. Лермонтова, - писателем,  драматургом и режиссером Надеждой Птушкиной. Она – многогранная творческая  личность, красивая и уверенная в себе женщина. Которая пишет пьесы, стихи, снимает кино, преподает основы драматургии и  имеет обо всем свое мнение.  

 

Театр

- Надежда Михайловна, мы часто слышим определения: «классическая драматургия», «современная драматургия»… В чем их отличия для простого зрителя? 

- Старое вино, молодое вино… И то и другое может быть великолепным, но у старого вина уже есть гарантия.

Я могу рассуждать только о современной российской драматургии. С трёх позиций – пьесы, которые идут в театрах, пьесы, которые опубликованы, и пьесы, которые присылают мне «на суд» современные неизвестные авторы.

Театры в современной России в лучшем положении, чем заводы и фабрики. Не отняты и не разрушены хотя бы сами здания. Хотя нередко огромная часть помещения театра сдаётся в аренду. Это грустно. Я много бываю в Европе и не думаю, что там выделяют на театры больше денег, чем у нас, но нигде, даже в бедной Чехии, я не встретила театрального здания, «изуродованного» арендой. 

«Потери» у нас есть, но, наверное,  большая заслуга наших театральных корифеев, что остались  здания, сохранилась база для подготовки спектаклей, сберегли кадры в различных театральных цехах и уцелели постоянные труппы. Более того, в театрах осталась благоговейная атмосфера, порядок, и публика ходит. Во многом благодаря именно тому, что облик театров оберегается.

- А разве режиссура не важна?

- Что касается режиссуры, то она полностью разрушена. И оправдания этому нет. Плохое обучение и та самая «любовь к себе в искусстве». Театр в каком-то смысле отражение общества. И, как и повсюду, в театре появилось много пробивных бездарных и неумелых людей, потому что потеряны критерии. В качестве главных режиссёров «новое поколение» думает только о собственной карьере, все они практически временщики в театрах. Они окружают себя собственной, такой же бездарной и продажной критикой. Спектакли выходят один заурядней другого, и никогда не виноват режиссёр. 

Виновата публика, пьеса, ограниченные средства и тому подобное. Публика вообще мешает таким режиссёрам. Отношение к зрителям высокомерное, и всё больше прикладывается усилий, чтобы публика имела всё меньшее значение и почти не имела голоса. Своеобразная оккупация театра. Оккупантам ведь нет дела до мнения народа, их не интересует обратная связь.

Трудно сказать, что первично: плохая режиссура или плохая драматургия. Наверное, всё же плохая режиссура. Потому что театр и режиссура долгое время могут существовать без современной драматургии, на классике. Долго, но не бесконечно. А поскольку режиссёры и классику ставят скверно, то, наверное, главная проблема всё же в режиссуре, а не в драматургии.

- Но ведь есть пьесы, которые неизменно, годами, собирают полные залы.

- Пьесы могут быть разные – мелодрамы, комедии, трагедии, пьесы абсурда, авангардные пьесы… Какие угодно. Но один общий закон обязателен – пьесы не должны быть скучными. В них должна быть энергия, атмосфера, загадка, напряжение. В пьесах должен быть блеск и индивидуальность драматурга. Невозможно перепутать А.Н. Островского с А.П. Чеховым, невозможно перепутать Л. Петрушевскую с А. Вампиловым, А. Арбузова с А. Володиным, Л. Зорина с Э. Радзинским, А. Казанцева с М. Гельманом, М. Рощина с В. Розовым. И этот список с 50-х до 70-х можно ещё значительно продлить. Великая советская драматургия – великолепная, во многом непревзойдённая даже в мировом масштабе режиссура.

Современная драматургия испытывает жесточайший кризис. Ирония в том, что никогда прежде драматурги столь щедро не награждались. Наград много, а награждённые пьесы идут за десять лет, допустим, в 3-5 российских театрах. И драматурги винят в этом публику. А на мой взгляд, вкус публики, здравомыслие, насмотренность и начитанность в целом гораздо выше, чем у наших драматургов. И публика гораздо терпимей к современной драматургии. Она покорно скучает, вежливо хлопает, с энтузиазмом и дружелюбием отзывается на любой удавшийся момент в пьесе и спектакле. Я бы не критиковала нашу публику, потому что если и публику потеряем, то восстановить театр будет практически нереально в ближайшие много-много лет.

- Надежда Михайловна, а как Вы относитесь к тому, что иногда ради громкой афиши меняется оригинальное название пьесы?

- Я отношусь к этому крайне негативно. И сама много страдаю от этого. К сожалению, действующие законы не позволяют мне запретить театру менять название. Я могу только требовать, чтобы на афише рядом с тем названием, которое дал театр, указывалось «родное» название пьесы. Приведу пример. У меня есть очень популярная пьеса «Пока она умирала…». Название точное, со скрытой тонкой иронией… Но театрам не нравится слово «умирала». И не то чтобы театрам не нравится, а театры считают, что публике не понравится. И название меняют на «Рождественские грёзы» (полная чепуха, потому что грёз никаких там нет, как, впрочем, и Рождества – есть Новый год), на «Неугомонную Софью» (это вообще звучит, как скрип ножом по стеклу), на «Мужчину к празднику»(что просто вопиюще пошло и по сути не имеет никакого отношения к моей пьесе, потому что в ней нет мужчины к празднику), на «Так трепетно счастливы» (что вообще ни о чём) и много ещё названий. Но в тех редких театрах, где оставлено авторское название, сборы ничуть не меньше. И повсеместные аншлаги на спектаклях по этой пьесе обеспечены вовсе не переменой названия. А менять название – это не так уж невинно. Режиссёр дезориентирует и себя, и публику, и пьеса ставится в итоге не о том, что написано у автора. А я писала не авантюрную любовную историю, а историю о том, что любой человек способен разрушить своё одиночество и создать семью. И сделать счастливыми и близких, и дальних. Пьеса о любви и эгоизме, всепрощении и терпимости. И мне печально, что театры с годами всё лучше и лучше справляются с сюжетом пьесы, с образами, но так и не открыли её тему, её мировоззрение. Не нашли точного воплощения. Ближе всего к этому подходит спектакль Бориса Мильграмма с Инной Чуриковой, Зинаидой Шарко, Александром Михайловым и Ларисой Саванковой «Старая дева». Увы, название банальное и никак не отвечает содержанию пьесы. Но сам спектакль, слава Богу, не о старой деве.

 - Всем знакома расхожая фраза: «Театр начинается с вешалки», а с чего «начинается» театр за рубежом, где тоже ставят Ваши пьесы? 

- Я не согласна, что «театр начинается с вешалки». Это образное выражение, и оно не универсально. Театр начинается с пьесы. И у нас, и во всём мире. Некоторое время назад режиссёры хвалились, употребляя модное тогда выражение: «Я могу поставить хоть телефонную книгу, и зрители придут». Может быть, кому-то и удастся поставить телефонную книгу, но уж «бестселлером» на многих сценах она точно не станет. И вообще это напоминает «кашу из топора». Надо положить крупы, и масла, и приправ, и того, и  сего. И лучше топор вовремя вынуть. Можно теоретически взять негодную пьесу, несценичную, невыразительную. Вбухать в спектакль кучу денег: на костюмы, на декорации, на оркестр, на танцы, позвать звёзд. Всё это мы видели не раз. Но долгожителей из подобных спектаклей не получается. Ну не получается заменить хорошую пьесу «телефонной книгой»!

- Чем отличается от российского иностранный зритель?

- Если принципиально, то ничем. В Европе вообще не отличается. А в Азии сложней. Очень труден перевод на японский и китайский. Приходится много работать с переводчиком, чтобы сохранить атмосферу пьесы, юмор, афористичность, стиль. Слишком мы разные. Сейчас на японский для постановки у меня переводится уже четвёртая пьеса. И мне повезло, что переводчица одна и та же - Масако Омори. Мы уже с ней сработались и понимаем друг друга с полуслова. По пьесе «Браво, Лауренсия!» она прислала мне уже больше 200 вопросов, и это не конец. Вопросы самые неожиданные, по сленгу, по устойчивым выражениям, по подтексту. Чем точней будет передана в переводе пьеса, тем верней я могу судить о реакции зрителей.

Пока мне везёт. Первый поставленный в Токио спектакль идёт уже пять лет, с аншлагами, и снимать со сцены его пока не собираются. Зал смотрит спектакль внимательно и дружелюбно. Я трижды в разные годы сама была на этом спектакле. За это время мне на сайт написали много японских зрителей. И вообще, на сайт заходят теперь много японцев. И читают по-английски мои пьесы, смотрят мои спектакли и фильм, помещённые на сайте. В ближайшее время я размещу на сайте пьесы и на японском языке и надеюсь, они привлекут ещё больше японских зрителей.

- Когда Вы видите свои пьесы на сцене, на экране, какие мысли приходят в голову: «Нет, тут надо было поменять диалог»  или «Все так, как я и задумала». Терзают ли муки  сомнения или Вы обычно довольны результатом?

- Обычно я так недовольна работой режиссёра, его поверхностностью, поспешностью, банальными решениями, штампами, что себя саму критиковать просто не успеваю. Гораздо более критично я отношусь к своим пьесам, когда ставлю их сама. Я редактирую текст, вношу поправки.

- У драматурга Птушкиной масса почитателей таланта и благодарных зрителей, но ведь и театральные критики не проходят мимо, как Вы реагируете на критические комментарии?

- Никак не реагирую. Никогда не была в этом замечена. Вообще не читаю. Я знаю «кухню критики». А, стало быть, и незачем мне читать. Критика не анализирует спектакли или пьесы, а пиарит. Но это уже проблемы продюсера или режиссёра. Пусть они и читают. Думаю, что, благодаря такой своей позиции, мне удалось сохранить здоровье.

- Как-то Вы сказали, что относитесь к театру как… к мужчине. А мужчины ведь бывают разные, значит, и чувства разные?

- Это тоже было сказано ради острого словца. Доля истины тут есть, но не вся истина, конечно. Прежде всего, я имела в виду не театры как театры, а театры как институт. То есть ТЕАТР вообще. Это высказывание просто вариация знаменитого:  «Не проси, не бойся, не надейся». Я не боюсь, что меня перестанут ставить. Я буду писать романы. И поэтому я очень независима по отношению к театрам. За 18 лет практически непрерывного успеха у меня едва ли наберётся дюжина знакомых из театральной среды. Я никогда никого ни о чём не прошу, ничего не проталкиваю, ни в чём не убеждаю. И вообще, в театрах меня просто не знают в лицо. И естественно, я никогда ни на что не надеюсь. Я пишу пьесу, потому что хочу её написать, потому что больна ею. Иногда я знаю заранее, что, возможно, её никогда не поставят или  поставят нескоро. Сознавать это больно и грустно, но я всё равно пишу. Это мой внутренний долг перед самой собой. И, если Бог был так добр, что дал мне толику таланта, то я не имею никакого права относиться к своему таланту пренебрежительно, я должна его реализовать, даже если бы весь мир был против.

- В последнее время Вы выступаете и в качестве режиссера, у кого Вы учились режиссуре?

- Режиссуре я училась в ЛГИТМИКе у Георгия Александровича Товстоногова и в школе-студии при МХАТе у Олега Николаевича Ефремова. Звучит неплохо, не правда ли? Я училась и научилась.

- А нет ли желания создать СВОЙ театр?

- Есть, и огромное. Даже не создать, а взять художественное руководство над театром в любом городе России, где общественное мнение заинтересовано в настоящем театре. И я верю, что справилась бы с этим и создала бы театр, но я не умею никого убеждать, и даже не пытаюсь. Это огромный недостаток, но знаете, как говорят: «Не умеешь жить – пиши пьесы».

 

Творчество

- Агата Кристи говорила, что большинство сюжетов для своих знаменитых детективов она придумала, когда мыла посуду, что, кстати, она делать не любила. А когда Вас посещает муза?

- Муза? Да мы живём вместе.

- Многие  люди, становясь на путь творчества, признаются, что вначале они подражали своим кумирам. А чей писательский опыт помог Вам, и были ли вообще такие авторитеты?

-Я не подражала кумирам, но я у них училась. Училась у Аристофана (мощи и масштабу), у Шоу, у Островского, у Чехова, у американцев 60-х – 70-х афористичности и лаконизму, непосредственности и стильности. Много у кого училась. Из современных - больше всего у Л. Зорина, пронзительности и гармонии. Училась-то  я училась, но научилась ли – судить не мне. 

- В каждое свое творение человек вкладывает частичку себя, похожи ли герои Ваших пьес на Надежду Птушкину?

-Да, все герои похожи на меня, «сделаны из меня». А как иначе? У скульптора – камень, у художника - краски, у музыканта - звук, а мы, бедные драматурги, создаём героев из собственных чувств, понятий, взглядов, опыта, здравого смысла и т. п. 

- «Мои мысли – мои скакуны», – поет  Газманов. Вот интересно, когда  только задумывается сюжет пьесы, на что похожи Ваши мысли? Царят «разброд и шатание» или сразу формируется четкий план постановки?

- Нет-нет, не я командую пьесой, а она мной. Она ведёт меня в темноте за руку, нежным, почти неуловимым прикосновением. И я в страшном напряжении вслушиваюсь в её шаги, чтобы не сбиться и идти за ней, по каким-то лабиринтам к далёкому не обещанному мне свету в конце пути.

- Вы пишете проникновенные стихи… Мне очень понравились «Тюльпаны», они звучат в фильме «Ненормальная», но не на сцене в театре. Почему?

- Не знаю, что ответить. Кому сейчас вообще нужны стихи?

 

Личное

- Говорят, «когда ты чувствуешь себя несчастным – это знак того, что твоей жизни нужны глобальные перемены». Вы в свое время тоже круто поменяли свою жизнь, значит ли это, что все было плохо, или…

- Я четыре раза в жизни глобально её меняла. Это нормально. Не должно быть застоя. Это, мне кажется, со всеми людьми так. Или нет?

- А поменялись ли принципы? Очень часто, меняя жизнь, человек становится совсем другим. Насколько кардинально Вы поменялись внутренне?

- Да что-то мне кажется, что я с четырёх лет не особенно изменилась. Только стала пообразованней. А так, недостатки те же, но и достоинства сохранились.

- Кто–то из мудрых сказал: «Копить в жизни нужно только одно – впечатления», а какие впечатления в Вашей копилке?

- Я согласна. Только знания и впечатления имеют ценность. Причём знания именно для того, чтобы впечатления были богаче. Но у меня нет копилки для впечатлений. Впечатления сразу идут в работу. Они меняют меня, побуждают что-то пересматривать, думать, зовут к труду, делают счастливой. 

- Надежда Михайловна, что бы Вы хотели пожелать театру и зрителю в День театра?

- Расправить крылья и лететь!