Последний летний месяц некоторые исследователи, особенно склонные искать в истории мистическую подоплеку, считают для нашей страны как будто «проклятым». И действительно сосредоточение на этом отрезке года фатальных событий кажется далеко выходящим за пределы статистических норм.
Только в конце XX – начале XXI века именно в августе случались страшные террористические акты, а также глобальные аварии и катастрофы, в том числе трагедии на подводной лодке «Курск» и Саяно-Шушенской ГЭС. Как тут не вспомнить дефолт 1998 года, начало второй чеченской кампании и российско-грузинского вооруженного конфликта, а после взгляда вглубь истории всплывает в памяти и фатальная для Российской империи Первая мировая война.
Отдельным пунктом в этом перечне стоят события августа 1991 года, которые сегодня чаще всего принято называть путчем. Их свидетелем, пусть и находившимся не в самой «гуще» событий, автору этого материала довелось быть лично. Теперь, когда с той поры миновали символичные 33 года, хочется поделиться собственными воспоминаниями о тех днях и их значении для новейшей отечественной истории.
Политический фон начала 1990-х
Большинство читателей постарше хорошо помнят эпоху Михаила Горбачева – личности, безусловно, исторически значимой, но для нашего государства, скорее, носящей ярко выраженный отрицательный «ореол». Его приход к власти в марте 1985 года начался на волне народного энтузиазма в связи с новым курсом перестройки и гласности. Однако популярность партийного лидера быстро сошла на нет, чему виной фатальная антиалкогольная кампания, а также перерождение столь необходимых для государства экономических и политических реформ в бесполезную «говорильню». Плюсом ко всему была личная несостоятельность генерального секретаря в качестве руководителя. Если бы этого политического деятеля избирали первым президентом СССР не закрытым голосованием на третьем внеочередном Съезде народных депутатов, а общенародно, то вряд ли ему удалось добиться честной победы.
К 1991 году в стране сложилась парадоксальная ситуация. Горбачев пользовался большой популярностью на Западе, а вот у ближайших союзников Советского Союза, где одна за другой случались «бархатные» и не очень антикоммунистические революции, и особенно внутри страны его позиции стремительно рушились. У многих слоев населения это доходило даже до откровенной ненависти и презрения. Преданных сторонников к началу последнего десятилетия ХХ века у Михаила Сергеевича практически не осталось в первую очередь благодаря его непоследовательности и нерешительности.
В стране четко обозначились два лагеря. Первый во главе с Борисом Ельциным требовал развития реформ, а второй, который противники называли консервативным, реакционным и «правым», был настроен на возврат к базовым ценностям СССР. Конечно, это очень поверхностная и не учитывающая многого ряда важнейших нюансов оценка, но в целом отражающая тогдашнее положение дел.
Личное впечатление
Никогда не забуду, как 19 августа 1991 года меня разбудил отец со словами: «Вставай сынок, в стране переворот». Именно так все это воспринималось мной, моими родителями и товарищами. Все мы были студентами, перешедшими кто на пятый, а кто на четвертый курс исторического факультета Ставропольского государственного педагогического института, который сейчас носит гордое название СКФУ. Уже через несколько минут на домашний телефон позвонил мой друг Сергей, и мы договорились встретиться на площади Ленина под часами.
Едва ли тогда были готовы к каким-то акциям гражданского неповиновения, тем паче, что в нашем провинциальном Ставрополе в те дни было весьма тихо и спокойно. Просто хотелось выплеснуть собственные эмоции хотя бы друг перед другом, а также постараться прорвать стену информационного вакуума того времени. По телевидению шла трансляция балета «Лебединое озеро». Это гениальное музыкальное произведение Чайковского и его шикарная хореографическая постановка у значительного большинства граждан навсегда стали ассоциироваться с тревожной ситуацией в стране.
Единственным источником информации было радио. И речь шла вовсе не о карманных приемниках, а о других – больших и стационарных – на которых была возможность поймать «вражеские голоса», вдруг ставшие для ребят моего круга общения не чужими. Исторический факультет Ставропольского пединститута в 1986 году считался в первую очередь своего рода «кузницей партийных кадров» для КПСС либо офицеров правоохранительных органов – КГБ и МВД, и лишь затем местом подготовки учителей истории и общественно-политических дисциплин. Конкурс при поступлении был, может быть, самым высоким в то время в крае, а число «медалистов» среди абитуриентов зашкаливало.
Парадокс в том, что среди многих моих однокурсников, прошедших жесткий отбор вступительных экзаменов, наблюдалась известная с давних времен во всех студенческих сообществах оппозиционность, если можно так выразиться. Остается констатировать, что я и почти все мои друзья откровенно не любили советскую власть, и у каждого были свои причины – личного, социального и иного характера. А царившая в позднем СССР «эпоха перемен» только способствовала такому настрою. Конечно, были и те студенты, кого система вполне устраивала, и кто активно «делал карьеру» в комсомоле или профсоюзах, но их мнение не было для нас авторитетным.
Борис Ельцин со своими сторонниками, в отличие от цеплявшейся за прошлое вялой партийно-коммунистической номенклатуры, тогда казался нам новой и свежей силой, за которой стоит реальная перспектива перемен в стране. Не «горбачевских», в стиле «шаг вперед, два шага назад», а самых настоящих и кардинальных. Будущее показало, что они действительно последовали, вот только обрадовали далеко не всех, в том числе из числа стопроцентных сторонников демократии. Впрочем, были и те мои друзья, которым в эпоху 1990-х удалось заработать серьезные деньги. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Ход событий глазами очевидца
Август 1991-го стал своего рода «водоразделом», хотя практически все его события сосредоточились в Москве, немного затронув только что вернувший свое прежнее имя Санкт-Петербург. Конечно, важным местом была и крымская дача в Форосе, где тогда отдыхал блокированный и, по сути, арестованный Михаил Горбачев. У нас на Ставрополье внешне все было очень размерено и спокойно, за исключением точечных выступлений единичных «профессиональных демократов», сумевших впоследствии успешно «монетизировать» свою политическую принадлежность, а затем и довольно быстро лишиться этих «дивидендов».
В наших душах тогда все бурлило, хотя никаких активных действий мы не предпринимали. Эпоха Интернета еще не наступила. Собравшиеся на площади в основном обменивались мнениями и скудными крохами доступной информации о происходящем. В целом, мы понимали, что власть в стране захвачена так называемым Государственным комитетом по чрезвычайному положению, и в обиход мгновенно вошла аббревиатура – ГКЧП. В мятежный комитет вошли все силовые министры: обороны, государственной безопасности и внутренних дел – Дмитрий Язов, Владимир Крючков и Борис Пуго. Также в составе новоявленной «хунты» были и занимающие ключевые посты в советском государстве люди – вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр Валентин Павлов, председатель Верховного Совета Анатолий Лукьянов, главнокомандующий сухопутными войсками Валентин Варенников, начальник службы охраны КГБ Юрий Плеханов, главные советские «промышленник» и «крестьянин» Александр Тизяков и Василий Стародубцев, первый заместитель председателя Совета обороны СССР Олег Бакланов, член Политбюро ЦК КПСС Олег Шенин. Казалось бы, все нити управления были в руках у этих людей, и удержать власть для них будет совсем несложно. Но не случилось.
Уже ближе к вечеру 19 августа, когда мы дома у товарища Юры, ныне гражданина Канады, слушали эфир западных радиостанций, у нас складывалось твердое впечатление - у заговорщиков что-то пошло не так. Хотя в единственный центр противостояния путчистам – столицу – отовсюду стягивались многочисленные войска. Было очевидно, что у затеявших государственный переворот, несмотря на самые высокие должности и большой опыт руководящей работы, просто не хватило решительности подавить немногочисленную группу людей, активно выступивших против них. Согласитесь, несколько десятков тысяч человек – капля в море для огромной страны. Это несмотря на беспрецедентный заказ накануне августовских событий на Псковском заводе аппаратуры дальней связи 250 тысяч пар наручников для арестов несогласных. Путчисты были намерены заниматься массовыми репрессиями, но сами спасовали перед решительным первым Президентом РСФСР Борисом Ельциным, который, стоя на танке, объявил ГКЧП вне закона.
Квинтэссенцией всего этого стала первая и последняя телевизионная пресс-конференция Государственного комитета по чрезвычайному положению, во время которой у главного спикера Геннадия Янаева предательски дрожали руки. А премьер-министр Валентин Павлов и вовсе туда не явился, так как не смог прийти в себя после выпитого накануне. По моему мнению, именно в этот момент надежды на успех государственного переворота покинули даже самых упертых сторонников советского строя.
Развязка и выводы
На следующее утро мы с Юрой пили пиво и ели шашлыки около входа в городской центральный парк. Тревожные столичные события как будто не коснулись Ставрополя вовсе. Какая-то пожилая активистка сделала нам замечание, мол, негоже молодым людям расслабляться в самый разгар рабочего дня. На что Юра ей ответил с грустным юмором: «Радуйся, бабка, пришло твое время». Но он ошибался, и очень скоро наступили совсем другие времена.
Впрочем, тогда еще ничего не было ясно. Войска стягивались к центру столицы, где собирались десятки тысяч сторонников Ельцина. Вскоре пролилась и первая кровь, и гибель людей произошла в результате хаотичного маневрирования боевой техники и применения солдатами стрелкового оружия. Тогда погибли только три человека, а могло быть гораздо больше. Причинами стали как нерешительность руководителей ГКЧП, так и твердая позиция командования элитной группы спецназа КГБ «Альфа», отказавшегося залить здание Дома Советов кровью и, возможно, развязать гражданскую войну. Символом защиты Белого дома стало тогда обошедшее весь мир фото знаменитого виолончелиста Мстислава Ростроповича, перехватившего автомат у спящего бойца. А имена трех ребят, погибших в ночь с 20 на 21 августа во время подготовки к штурму оплота сторонников демократии, – Дмитрия Крамаря, Владимира Усова и Ильи Кричевского – стали тогда олицетворением гражданского подвига. Их хоронили всей Москвой уже после падения ГКЧП.
22 августа 1991 года мы ехали на троллейбусе в больницу навестить получившего травму во время баталий на черноморском отдыхе товарища Максима, который, к слову, был единственным тогда в нашей компании сторонником патриотических, но точно не коммунистических убеждений. Вдруг водитель внезапно в микрофон объявил, что ГКЧП распущен, а его руководители арестованы. Это вызвало бурную радость многих пассажиров, а я в прыжке даже нанес эмоциональный удар кулаком в потолок транспортного средства. Но, по правде говоря, наши чувства разделяли не все пассажиры, и это было весьма символично. Грядущие события только подтвердили тенденцию к наметившемуся и быстро набирающему силу расколу в обществе. В ближайшие годы по границам России и в получивших независимость государствах СНГ заполыхали многочисленные конфликты, а сама наша страна стояла на грани гражданской войны.
Великий и могучий СССР мгновенно канул в Лету, освобожденный из крымского плена президент Горбачев вскоре подал в отставку, о чем, практически, никто не сожалел, а страна, как шагреневая кожа, чуть ли не в два раза уменьшилась в размерах территории и численности населения. Вялые реформы сменились куда как более энергичными действиями гайдаровской команды, поставившими, правда, большую часть населения России на грань выживания. Через два года случился новый штурм Белого дома во время противостояния двух больших групп тогдашних противников путча – Президента России Бориса Ельцина с правительством и Верховного Совета РСФСР. В октябре 1993-го счет погибших по самым скромным оценкам шел на сотни, а государство от глобального и, безусловно, катастрофического гражданского военного конфликта отделяло каких-то полшага.
Через короткое время для многих наступило разочарование в Борисе Ельцине. Впрочем, он уже ушел из жизни, как и все лидеры ГКЧП, кроме Вячеслава Генералова, находившегося на вторых ролях начальника охраны Генерального секретаря ЦК КПСС. Среди них были и очень приличные люди, к примеру, министр внутренних дел СССР, который предпочел самоубийство позорному аресту. Как бы развивались события, сумей ГКЧП добиться хотя бы временного успеха, гадать не стоит. Как известно, у истории не бывает сослагательного наклонения.
Через несколько дней после того, как августовские события 1991 года закончились, и путчисты были низвержены, я ехал на автобусе на море, чтобы навестить родителей и увидеться с другом. Страсти по случившемуся, конечно, еще не улеглись, потому переворот и его стремительный крах были главной, если не единственной темой разговоров для всех пассажиров. Надо сказать, что подавляющее их большинство смотрело на будущее нашей страны с оптимизмом. Я не был исключением, но от участия в дискуссиях воздерживался. И тут, когда мы проезжали Горячий Ключ, мне на глаза попался развевавшийся над зданием администрации триколор. Тогда я впервые увидел новый государственный символ России. Он воспринимался как начало новой и неизведанной эпохи. На душе было светло и радостно, и я с удовольствием наслаждался теплым потоком августовского воздуха из открытого окна и думал о чем-то хорошем. А что еще делать, когда ты молод и кажется, что все впереди?..
