20 декабря в нашем крае вспоминают погибших в Афганистане и Чечне. Так после открытия мемориала на Ботанике решили ветераны Афганской и чеченской войн проводить общий День памяти. Ведь интервал между годовщинами – две недели.
Война в Чечне началась намного раньше ввода федеральных войск
Обе эти военные кампании начались в последний месяц года. Дата ввода Ограниченного контингента советских войск в ДРА 25 декабря 1979 года. 11 декабря 1994-го во исполнение Указа Бориса Ельцина № 2169 «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской Республики» федеральные войска вошли в Чечню. Каждый год в третью субботу декабря воины-интернационалисты, участники контртеррористической операции, семьи погибших возлагают цветы к памятнику, на котором выбиты слова: «Не забывайте этого люди».
Война, по сути, началась не с ввода войск в Чечню, а как раз с их вывода в 1992 году, когда по приказу тогдашнего Минобороны части оставляли на мятежной уже территории все вооружение. В частности – дудаевскому режиму на аэродромах Северный, Ханкала, Калиновский было оставлено 265 боевых самолетов (бомбардировщики и истребители). Вскоре последовали и угрозы – Дудаев заявлял о применении авиации в случае войны с Россией не только против российских войск, он грозил нанести удары по атомным электростанциям и химическим заводам. Авиация федеральных сил нанесла удар первой. Это было за десять дней до Указа. Утром 1 декабря 1994 года Су-25 авиабазы в Калиновской и Ханкале, а во второй половине дня на Северном были уничтожены остальные чеченские самолеты, включая личный самолет Дудаева.
…Над Грозным висел надрывный гул, пронзительный свист, грохот разрывали туман промозглого дня. Галина Алексеевна Карагодина прижималась к дереву. Она не искала укрытия, ей не было страшно. Самое страшное в своей жизни, ей казалось, она уже пережила.
Для Карагодиных, как и для других грозненских семей, война началась гораздо раньше первых бомбардировок. Многие друзья, знакомые, сослуживцы на тот момент уже оставили навсегда город, где прошла жизнь, бросив родные очаги, спасая себя и детей. Галина Алексеевна и Василий Федорович и сами потихоньку радовались, что сыновья, Леня и Саша, в Ставрополе обосновались. Младший работал в геологоразведке, старший - выпускник Ставропольского высшего военного авиационного училища, после увольнения из армии пошел служить в СОБР. Дети звали к себе, отец с матерью все откладывали. А сыновья за них переживали. Они знали многое из того, что не сообщалось в эфире: о жестокой резне в Троицкой, о похищениях и зверских убийствах в самом Грозном.
Беда ворвалась в их маленький домик над Сунжей вместе с новым 1994 годом. Тогда на праздник приехал к ним из Ставрополя Леник (так в семье называли младшенького). Леня с детства любил делать сюрпризы. Мать улыбнулась, вспомнив, как сынок-первоклашка перед 8 Марта явился домой весь вываленный в грязи, но с цветами. Несколько часов искал по лесу подснежники… Сыновья и взрослыми остались такими же, как в детстве – добрыми и внимательными. Правда, когда младший прибыл без всякого предупреждения с новогодними подарками, сердце у матери сжалось – не от радости. Жесткими тисками сжала его глухая тревога. Чувствовало беду материнское сердце. Леник погостил четыре дня – родители уговаривали его возвращаться в Ставрополь побыстрее. За день до отъезда Леня решил проведать друга. Отговаривали, да сын бросил сердито: «Я что, по родному городу уже и ходить не могу!». Чмокнул мать в щеку и, кинув взгляд на старые часы с маятником, ободряюще улыбнулся: «Не бойтесь – вернусь не позже четырех!» Весь день у нее все из рук валилось, мать то и дело поглядывала на стрелку часов, вздрагивала от их боя, как от выстрела… С четырех до шести она чуть не умерла, почти теряла сознание, задыхалась. Около шести почувствовала внутри какую-то страшную зияющую пустоту. В этом миг мать вдруг отчетливо поняла, что сына больше нет.
Леню нашли на кладбище, куда его завезли из города. Убийц было много. Убивали они долго и мучительно – именно с четырех до шести. Только на шее – 17 колотых ранений. На этом месте земля в нескольких местах пропиталась кровью. Мать вспоминала, как они с отцом лазали по этой земле, собирали бурые спекшиеся комки этой земли вперемешку с жухлыми травинками и полуистлевшей листвой. Они не хотели, чтобы кто-то топтал кровь их сына.
Мать часто бывала на кладбище, она и сейчас шла оттуда. Уже декабрь. 4 января будет год со смерти Леника. Самолеты летели бомбить. Над городом висел надрывный гул и серая туманно-дымовая мгла.
Было 11 декабря. Какой же это был счастливый день в семье Карагодиных раньше, когда сыновья были школьниками. Все готовились ко дню рождения Саши (он у него был 12-го числа). Мама хлопотала на кухне, отец с младшим сыном готовили сюрпризы для именинника... Все это было словно вчера, а казалось, что в другой жизни...
На следующий день Александру исполнилось 26 лет. Это был последний день его рождения.
По ком плачут иконы
11 декабря 1994 года в маленькой Богоявленской церкви, что в селе Завьялово в Удмуртии, плакали иконы. Накануне богослужения прихожане заметили на ликах Спасителя и Чудотворца Николая капельки влаги, источавшие приятный запах. Слезы икон стали знамением.
24 декабря бомбежки Грозного прекратились. А 31-го начался штурм. Та новогодняя ночь стала одной из самых трагических страниц первой чеченской кампании. На городские улицы, где каждая многоэтажка представляла собой хорошо укрепленный оборонительный рубеж, пустили тяжелую технику. Противник знал город досконально. У командиров частей, вошедших в Грозный, не было даже карт города. Ни-ка-ких! Танки и БТРы не имели никакой возможности для маневра. По первой и замыкающей машине прицельно били из гранатометов, а потом расстреливали другие, которые были как на ладони, и деваться им было некуда. Так была практически сожжена вся бронетехника 131-й мотострелковой бригады, потери составили больше тысячи человек. Так начинался 1995 год.
Всего этого мать не знала. Карагодины понимали лишь, что за город идут ожесточенные бои. С двух сторон их улицы от домов остались лишь груды битого камня. Они все время проводили в подвале. Выбирались только, когда стихала стрельба. В одно из таких затиший дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял офицер – камуфляж, маска с прорезями. Парень сдернул шапочку. «Саша!» – выдохнула мать. Александр Карагодин прибыл в Грозный в составе ставропольского СОБРа. Он ведь вырос в этом городе, знал его как свои пять пальцев. Знание это было жизненно необходимо. Александру приходилось выполнять функции проводника.
Эту ночь перед Рождеством мать потом вспоминала всю оставшуюся жизнь. Первая тихая ночь за все дни войны. Они смогли вдоволь наговориться с сыном. И разговоры эти были тоже мирные. Саша говорил, что обратно они поедут вместе – со дня на день пойдет в Ставрополь колонна. Родителей он заберет к себе, а там они внука будут нянчить. Сашиному сыну как раз в тот день два годика исполнилось… Мать впервые за этот страшный для нее год почувствовала, как что-то потеплело в душе и захотелось жить. Словно бы и не было войны. Только один раз за весь этот долгий ночной разговор она едва слышно прошептала: «Побереги себя, сынок»… Саша стиснул зубы и некоторое время молчал, прежде чем ответил: «Знаешь, каких бойцов сюда отправили. Мальчишки-первогодки! Их только от мам забрали, они патрон в патронник засылать не умеют! А их в бой»… Как-то невпопад, показалось сперва, ответил. Только потом поняли родители, о чем говорил их Саша: не мог он, видя все это, себя-то беречь.
Расстались утром. Уже потом родителям расскажут, что в этот день Саша вывел из-под обстрела порядка четырехсот бойцов, что тоже дошел с ними до безопасного места (непростреливаемой территории). И вернулся, потому что видел, как ранили двух ребят из Ярославля. За ними вернулся. Там его и настигла снайперская пуля.
Мать с отцом весь день были в подвале. Бой продолжался и вечером. Кто-то откинул крышку, посветил фонариком, позвал. Василий Федорович поднялся наверх. Мать слышала голоса, поняла слова «колонна», «собираться». Карабкаясь по лестнице, она все старалась расслышать голос сына. А услышала тихо сказанное кем-то: «Сашу убили»…
Из дома Галину Алексеевну пришлось буквально выносить. Она отбивалась, цеплялась за дверь, исступленно крича: «Оставьте меня! Бросьте меня здесь!»
Бог испытывал ее продолжением жизни. Машина доехала лишь до конца улицы, когда дом Карагодиных прямым попаданием был разрушен до основания. Василий Федорович потом ездил туда, собирал на месте пепелища обугленные ложки и черпачки – сожженные осколки некогда спокойной и счастливой их жизни.
Той же колонной везли и тело Александра. На одной из стоянок отец попросился в эту машину. Ему хотелось побыть с сыном один на один. Вытер кровь на его подбородке, долго смотрел… Он сам учил когда-то сынишку быть смелым и не пасовать перед опасностью. Саша усвоил уроки… Теперь им с матерью предстояло жить вдвоем. Я бывала в этой осиротевший семье многократно. Сначала поражалась стойкости Василия Федоровича. Он был мужественным человеком. Стоически держался. Но пережил старшего сына всего на полтора года. Последние полгода Галина Алексеевна отчаянно боролась за его жизнь. Недуг оказался сильнее. А потом она жила только тем, что надо было ухаживать за родными могилами. Еще мать считала долгом отстоять звание Героя России, к которому сын был представлен командирами, тоже находившимися в это время в Чечне и прекрасно понимавшими истинную цену того, что успел совершить в этой своей короткой командировке Александр Карагодин. Мать писала в Москву и получала очередную отписку, что комиссия считает орден Мужества вполне достойной наградой. Награда достойная. Только непонятно, почему дядям с лампасами в комфортабельных кабинетах за полторы тысячи километров от места события виднее, что погибший герой Героем России быть не может. К сожалению, это далеко не единственный такой случай. Именно в те первые военные годы родилась песня: «Кто нервы сберег, тот доволен вполне – кого-то там пулей, кого-то снарядом. Есть странная формула в этой войне – чем дальше от фронта, тем выше награда»… Галина Алексеевна эту формулу выстрадала на себе. Но она продолжала бороться до конца. Пока не остановилось сердце.
Я часто вспоминаю, как она сказала в первую нашу встречу: «Как такое может происходить, чтобы жить в своей стране и у тебя все отняли, все разрушили… Что осталось – чужой город и кладбище, где лежат родные люди...
Подвиг одних – это часто следствие предательства других
К сожалению, в День памяти погибших воинов приходится вспоминать и древнюю мудрость: «Подвиг одних является следствием предательства других». Подвиг Александра Карагодина, как и трагедия его семьи – следствие большого предательства горбачевской элиты, а потом и ельцинской. Эти два «лидера-демагога» друг друга стоили. Их борьба друг с другом за власть, в которой вообще не было такой составляющей, как национальные интересы, позволила врагам раскачать страну изнутри, «одолеть изменой» (по меткому выражению Пушкина). А потом понадобилась контртеррористическая операция, очередной этап стоического терпения народа и жертвенный подвиг наших воинов, чтобы только отвести Россию от края пропасти. Долгие годы пришлось по кирпичику восстанавливать не только межрегиональные и межнациональные отношения, но и простое доверие между людьми разных национальностей.
Отвести от края, слава Богу, удалось с опорой на здравый смысл и тех, кто хочет жить в мире и добрососедстве с другими людьми в своем городе, крае, стране... А враги нашего Отечества действуют по принципу: «Разделяй и властвуй»... И деньги в это направление готовы вкладывать немеренные – в том числе и в провокации, и в акции устрашения, и в борьбу с инакомыслием. И для исполнения этих акций нужны не только грамотные идеологи, но и обезбашенные отморозки. Таких меньшинство в любом народе, но им на какое-то время удается подавить большинство, потому что действуют они жестоко и не щадят ни детей, ни стариков. Так было в Чечне, так происходит сейчас в зоне СВО. Отморозки на территории городов действуют как оккупанты. Даже хуже. Гитлеровцы в свое время для самой черной работы сплошь и рядом местных отморозков использовали. В подтверждение этим словам из истории Великой Отечественной можно Бабий Яр и Хатынь вспомнить. И сейчас в ходе спецоперации в любом освобожденном городе выявляются и документируются факты зверств, творимых теми, кого поддерживает «свободная Европа» или «флагман демократии» США. В контртеррористической операции в Чечне в чести у иностранных спонсоров были бандглавари изощренные и кровавые. Им (спонсорам) нужно, чтобы у нас один народ ненавидел другой – полностью разучившись анализировать и отделять зерна от плевел. И это всегда двусторонняя работа. И многоходовка. Враги нашу ментальность изучают долго и пристально, рассчитывают, что в их пользу сработают не только наши слабые, но и сильные стороны: обостренное чувство справедливости, незлопамятность, способность сопереживать, бросаться на помощь слабому и обиженному.
Действительно, очень трудно было без эмоций смотреть на исцарапанные стены в подвалах бывшей автобазы. До ввода на территорию Чечни подразделений федеральных сил, бандиты держали своих пленников в поделенных на камеры-клетушки почти без доступа солнечного света. По стенам и насколько дотянется рука – надписи. Много. Сотни. Адреса и фамилии процарапаны ногтями по штукатурке. Многих и тогда было уже не разобрать... Эти казематы показывали нам офицеры Ставропольского ОМОН. Их пункт временной дислокации находился в здании и на территории этой автобазы. А прямо над этими подвалами был установлен обелиск с фотографией симпатичного парня Романа Разнополова. Омоновцы к обелиску даже газ подвели, чтобы вечный огонь там горел. Не думаю, что суровые ребята из Отряда милиции особого назначения закладывали в этот памятник какие-то символы и метафоры. Они просто увековечили память своего товарища, и сделали это от души. Поэтому и выглядело символично – над подвалами, в котором человеческое отребье глумилось над людьми, горел огонь памяти тех, кто жизни своей в войне с бандитской нечистью не щадил. Роман погиб накануне своего 24-летия. В день рождения его мать хоронила.
И через 20 лет помню
А еще в День памяти хотелось бы сказать вот о той безмерной силе нашего человека. Простого гражданского человека, которого не то что сломить – его и голову склонить не заставишь. Они всем бедам вопреки еще и улыбаются. В Грозненском храме Михаила Архангела, тогда еще разрушенном (с одним-единственным уцелевшим помещением – крестильней) я разговаривала с прихожанами. Судьбы одна другой тяжелее. А не сетовали – держались люди. Одна бабушка в красной курточке как-то очень беззлобно и без единого вздоха рассказывала, что ютится с мужем-инвалидом в сараюшке площадью в четыре квадрата.
– Тут у нас и кухня, и спальня, и прачечная, – рассказывала старушка (все звали ее баба Зина). – А наш дом сгорел, одни головешки остались.
Но Зинаида Павловна уныния себе не позволяла – находила силы в свои 70 с гаком в больнице санитаркой работать. А по вокресеньям обязательно ходила в храм.
– Далеко живу, – рассказывала она. – Сколько идти и не скажу точно. Выйду себе утром раненько. Иду себе, да иду. Уж и под обстрел попадала. Чуть речь не отнялась, как испугалась... А все равно иду... А как же – кому мы и нужны, как не Господу... Да мы прихожане и сроднились, на общей-то беде.
И Зинаида Павловна опять улыбнулась – так просто, и даже участливо... А потом спросила:
– А Вы, правда, дальше в Курчалоевский район едете... Ой, родненькие. Так опасно. Вы только осторожнее в дороге, мы уж тут как-нибудь...
Что-то прямо симоновское прозвучало в этих простых словах: «Покуда идите, мы вас подождем»...
...За вторую чеченскую мы с председателем военно-патриотического клуба «Русские витязи» Николаем Жмайло и священником Александром (Емельяновым) всю Чечню вдоль и поперек исколесили: воинские части, православные приходы, станицы. И везде, где останавливались, встречали людей удивительной стойкости и силы духа. Тут можно было рассказать о врачах Аргунского погранотряда, сутками не выходивших из операционной, потому что за медицинской помощью к ним обращались не только пограничники, но и жители всех окрестных селений. Можно вспомнить и замечательную женщину-казачку из станицы Наурской, удочерившую чеченскую девочку, которую в самом начале войны кто-то подбросил на ее порог совсем крошкой. И та в военное голодное лихолетье малышку выходила и воспитала, дав ей русское имя Инна (крещена как Нина). Можно вспомнить отца-командира Юрия Бумагина в расположении батальона 247-го десантно-штурмового полка в селении Регита и то как он разговаривал с бойцами: «Студент, ну когда ты повзрослеешь». Да много кого можно вспомнить – такие командировки полны замечательных встреч.
Но вот вспоминаю их, а перед глазами – простая бабулька в клетчатом платочке и красной подростковой курточке с доброй улыбкой и заботливым участием: «Вы осторожнее в дороге. Мы уж тут как-нибудь»...
Двадцать с лишним лет прошло, а я эту бабушку помню, и слова ее до сих будоражат душу. Потому что в них – тот самый русский мир, который так ненавидят и никак не могут понять наши недруги. «Нет такой силы, которая бы пересилила русскую силу», - писал великий Гоголь. И это относится не только к ратным подвигам, но и к таким ненавязчивым словам, которые идут от сердца к сердцу... И в этом их негромкая, но великая сила.
Фото из личного архива автора
