К 90-летию писателя Вадима Чернова
…Со дня ухода из жизни Вадима Чернова прошло тринадцать лет, а мне всё кажется, что он отправился в своё очередное путешествие за вдохновением. И скоро вернётся. А поддерживают эту веру его книги.
В который раз открываю предисловие ко второму тому «День мой – век мой» и читаю: «Я внутренним зрением вижу будущее и тебя, листающего мои книги, в которые вложил душу, сердце в надежде не умереть совсем. Я трепещу, волнуюсь, хотя меня физически нет на этом белом свете. Но я – поверь – существовал и существую – и очень хочу, чтобы ты услышал меня…».
Бесценные воспоминания
Теперь только со страниц своих книг он продолжает разговаривать с нами. А ещё каждый год 30 августа, в день рождения Вадима Чернова, собираются вместе его друзья и близкие, чтобы в очередной раз поделиться воспоминаниями о нём, посмотреть видео с ним. Просматривая старые фотографии, слушая его голос, я с грустью думаю о том, что если бы не болезнь, которая подкралась к нему так неожиданно, сколько книг он смог бы написать ещё!
А многие помнят его ещё и как великолепного рассказчика. Вадим владел словом, как никто другой, и умел не только убедительно писать, но и рассказывать, находя слова, единственные, сокровенные, идущие от сердца.
На днях казачий полковник Павел Дмитриевич Деев признался, что при жизни Вадима Чернова не прочёл ни одного его произведения:
– Я считал, что мне достаточно было того, что я знал его лично, слушал его рассказы о себе, о рыбалке, о путешествиях. А когда стал читать двухтомник «День мой – век мой», не мог оторваться от книги и, признаюсь честно, не раз потом возвращался к ней. В его произведениях заложен глубочайший философский смысл. И писал он не для магазина, а для души, выражая свою внутреннюю суть и суть жизни так, как он её понимал и видел. Перечитывая его книги, могу с полным правом сказать, что редко кому из современных писателей удаётся писать так, как это делал Вадим Чернов.
Это не первое признание, которое мне пришлось услышать за эти годы. Оказывается, многие, читая произведения Чернова, словно через увеличительное стекло заглядывают в самые глубины его, а заодно и своего внутреннего мира.
Вот, кстати, какое письмо прислала мне наша общая с братом знакомая Елена Андре, проживающая во Франции: «Светлана Сергеевна, скажу честно, несколько дней откладывала книгу вашего брата в ожидании нужного настроения. И вот однажды проснулась часа в три утра, и рука сама непроизвольно потянулась к книге. Уже неделю читаю его двухтомник, и меня окатывают струи сильной энергии. Электрическая книга...».
Тут же вспомнился разговор с писателем Виктором Кустовым.
– Самые заметные его произведения – это пронзительное нанизывание точных и вычлененных из повседневности, очищенных от всего наносного деталей, а через них высвечивание работы души... Прежде всего, собственной души.
Именно Виктор Николаевич, будучи директором некоммерческого литературного фонда «Слово и дело», занимался изданием двухтомника «День мой – век мой».
– Набранные рукописи приходили ко мне. Я их читал теперь не так, как давным-давно, когда купил книжку про Акбара и марсианского бога, - рассказал Виктор Кустов. - Я теперь наслаждался магической чистотой и точностью, образной лаконичностью его прозы, пытаясь разгадать тайну этой магии. Лаконичность, но многомерная. Скупая, но волнующая, живая чувственность... И ничего лишнего, случайного... Поразительная цельность, когда изъятие любого слова всё меняет... Теперь я понимал – это была проза высшего порядка. И я так написать не смогу. Да и вряд ли кто ещё сможет. Это проза Вадима Чернова.
Так же оценил в своё время творчество ставропольского писателя его московский коллега, фантаст, драматург, журналист Владимир Губарев:
– Этот человек всегда поражал меня насыщенностью своего литературного языка и мудростью, редко присущей молодым писателям, но даренной ему с юности природой... Вадим Чернов принадлежит к настоящим русским писателям, знакомство с творчеством которых – это глоток чистой воды из родников нашей литературы. Родников, которых год от года становится меньше…
Путь в литературу
А начинал Вадим Чернов как журналист. Его коллега по «Молодому ленинцу» Вера Чернышова вспоминает, что ей нравилась его манера писать и то, как он работает со словом.
– Особенно здорово он умел сочинять заголовки. Они были яркие, броские и многоговорящие. Уже тогда Вадим, в отличие от многих, мог прозреть внутренние достоинства человека и позволял себе иметь личное мнение о ком-то или о чём-то, чем временами и нервировал своё окружение.
С журналистикой Вадим не порывал никогда. Будучи редактором многотиражной газеты «Ставропольский строитель», вывел её на новый уровень.
– Этого бы не произошло, если бы Вадим не соблюдал правила честной игры, – считал Фёдор Даниленко, работавший в то время в тресте «Ставропольпром-строй-1». – В нём удивительным образом сочетались скромность и чувство долга перед читателями. Он безбоязненно поднимал животрепещущие проблемы, ставил острые вопросы, выступал в защиту рабочих. И хотя работал под эгидой парткома и завкома, свою точку зрения мог отстаивать и перед ними. К нему, к его аналитическим статьям прислушивались все руководители.
– У Вадима Чернова, – вспоминает Виктор Надеин, депутат Думы Ставропольского края, – была интересная особенность: его строгость никогда не переходила в суровость, а снисхождение не перерастало во всепрощение. Помню, как я первый раз пошёл на выборы, а Вадим Сергеевич очень переживал за меня и одновременно был рад моему выдвижению. Он верил, что с приходом молодых ребят ситуация не только в городе, но и в стране изменится. В его словах никогда не было разночтения… Когда его не стало, передо мной возник вечный вопрос: почему я не нашёл времени лишний раз заехать к нему, посидеть, чаю попить, поговорить? А ведь у меня частенько возникала внутренняя потребность встретиться с ним, пообщаться, «напиться» из этого «источника мудрости», но… всё времени не хватало. А сейчас уже не с кем поговорить, поздно...
Вот и у меня не хватило времени. Хотя я была рядом с ним все эти годы…
Мой прозорливый брат
Я появилась на свет, когда ему было тринадцать. Когда мне стало столько же, ему исполнилось двадцать шесть. К этому времени он был автором сотен рассказов, очерков, интервью и статей, опубликованных в газетах, сборниках, альманахах и журналах. А с 1963 года начали выходить его книги, общий тираж которых превысил два миллиона экземпляров. И первая же стала «пропуском» в Союз писателей СССР.
Наш дом всегда был полон его друзей. У нас бывали, и достаточно часто, писатели Александр Екимцев, Вадим Белоусов, Вениамин Ащеулов, Владимир Гнеушев, Евгений Карпов, Александр Поповский, Игорь Романов, Георгий Шумаров, Иоаким Кузнецов и другие. Их имена до сих пор на слуху у многих. Из Пятигорска приезжал один из самых известных в то время ставропольских поэтов Александр Мосинцев, а из аула Кумыш Карачаево-Черкесии – Мусса Батчаев, карачаевский писатель, пришедший в литературу в конце 50-х – начале 60-х годов. Еще бывали автор знаменитого романа «Молоко волчицы» Андрей Губин, московский писатель-прозаик Василий Росляков, подаривший мне с дарственной надписью свой двухтомник, и ведущий
журналист «Комсомольской правды», писатель Леонид Репин.
А ещё наш дом посещал Вольф Мессинг. Дружба брата с великим телепатом началась в начале 60-х годов и продлилась до момента ухода Вольфа Григорьевича из жизни. Позже Вадим написал об этом повесть «Люди жаждут чуда».
Да, в те годы Вадим находился в зените славы и центре общения. Помню, мне было тринадцать, когда я, затаив дыхание, сидела на корточках возле закрытой двери, ведущей в комнату, где брат, приехавший из Москвы, зачитывал друзьям конспекты редких книг, прочитанных им в читальном зале Ленинской библиотеки. Мне тоже было интересно, но меня не допускали в их взрослый круг, и это обижало до слёз. И в какой-то день внезапно открылась дверь, и брат, столкнувшись со мной лоб в лоб, сначала нахмурился, а затем милостиво позволил войти. Потом мне не раз разрешалось присутствовать на таких встречах, многое дававших моему уму и сердцу.
Он много ездил по стране и писал мне письма, в которых по праву старшего воспитывал меня, с удивительным простосердечием веря в педагогическую силу наставлений и проповедей или, как он выражался, «нотаций». Вот некоторые строки из этих писем.
«Мне хочется, чтобы ты была умницей и самой красивой, самой обаятельной девочкой в мире. Конечно, иногда я бываю очень занятым, обижаю тебя своим невниманием, но я постараюсь исправиться».
«Помню, когда я не умел плавать, наш с тобой батька бросил меня в Комсомольский пруд и зарычал: «Плыви!» Мне стало страшно, я наглотался воды и… поплыл. Может, пять метров проплыл, но сам, а к берегу он мне помог добраться. Так и научился на диво хорошо плавать, даже спать на воде. Рассказываю для того, чтобы ты научилась подавлять в себе чувство растерянности и чаще вспоминала песню из кинофильма «Последний дюйм».
По мере моего взросления менялась и тематика его писем. Вадим уже видел во мне не ту маленькую девочку, которую надо воспитывать, а скорее друга, товарища.
«Здесь, в Хабаровске, меня великолепно встретили. И отчасти от уважения, и отчасти из-за того, что обо мне хорошо написала «Литературная газета», хорошо обо мне говорили и на пленуме Союза писателей, а говорили так: В. Ч. – крайне любознательный человек, путешественник, и потому он пишет приличные книги».
Однажды мы с ним поехали в аул Кубачи, где жили златокузнецы: я – по заданию редакции, его направил туда какой-то журнал. Мы видели одно и то же, беседовали с одними и теми же людьми, то есть исходные данные у нас были одинаковые, но его материал оказался намного лучше моего. Таких наглядных уроков журналистского мастерства было много, брат преподносил их в разные годы моей жизни достаточно часто. Но надо признаться, хвалил он меня крайне редко. «Похвала есть путь к гордыне, – не раз повторял он мне. – Научись принимать её спокойно».
Однажды я получила от него письмо, в котором он писал, что из меня не только журналист, писатель со временем получится. «Только не ленись, больше пиши. Ты талантливый человек, владеешь словом, а пока учись писать зло, хлестко и… умно! Подожди, ещё напишешь «Жизнь Вадима Чернова».
Я тогда посмеялась, потому что не приняла всерьёз его слова. И, естественно, благополучно забыла о них. И только когда готовила к изданию книгу воспоминаний о нём «Свеча между ладонями», стала перечитывать его письма, хранящиеся в домашнем архиве, и, обнаружив это, поразилась его прозорливости. Нет, не в отношении себя, а в отношении книги о нём. Я тогда и сама не знала, что после «Свечи» буду ещё что-нибудь писать…
Помню, от него доставалось близким и друзьям. Но если с кем Вадим дружил, то дружил крепко, по-настоящему, по-мужски. У него было гораздо больше друзей, чем врагов. «А если кто из врагов и рядился в одежды моих друзей, – говорил он, – Бог им судья. Не всегда разберёшь, кто есть кто».
Каких только сюжетов, поворотов, взлётов и приземлений не произошло в его пёстрой книге жизни! По этому поводу брат горько шутил: «Я прожил не одну, а как минимум три жизни и хлебнул на своём веку всякого!». Но он никогда не сдавался. «И даже теперь, когда я вижу противоположный берег и чувствую близость переселения, я не сдаюсь».
Когда Вадим заболел, он не мог допустить даже мысли о том, что не сможет жить без чьей-либо помощи. А сам помогал всем и в трудный момент был рядом. Так, он самым первым узнал о смертельном заболевании отца и провёл с ним в больнице последнюю ночь, дав матушке возможность не видеть самого страшного – его ухода из жизни. И про диагноз родного брата нашей мамы, дяди Гриши, узнал первым и был рядом до последних его дней. И о том, что у мамы саркома, никому не сказал и нёс это бремя в полном одиночестве: «Ещё успеют узнать, ещё успеют погоревать». А к себе и подпускать не хотел – до последнего хорохорился, храбрился, хотя я чувствовала, что и тело, и душа его страдают, как никогда прежде.
В одной из его последних записных книжек я нашла такие слова: «Я – река. И скоро достигну океана, сольюсь с ним. Скажут родные, друзья: «Прощай, Владька!». А я им шепну: «Берегите моего сына Лёву». Как я уже говорила, по-разному складывалась его жизнь, но своими отцовскими обязанностями к сыну Лёве он не пренебрегал до самой смерти.
...На его гранитном надгробии, как на постаменте, возвышается раскрытая книга со стихами, записанными Вадимом незадолго до смерти в своём дневнике: «Когда настанет день забвенья, и разорвутся жизни звенья, и не захочет сам творец остановить времён теченье, в лицо небесному царю скажу такое многократно: «Что жизнь мне дал – благодарю. Вдвойне – за то, что взял её обратно»...
12 сентября 2013 года в Ставрополе состоялось открытие мемориальной доски писателю Вадиму Чернову. Табличка с именем и датой жизни классика ставропольской литературы была установлена на доме, где он жил, – по улице Шпаковской, 3, по инициативе краевого отделения Союза журналистов России и при поддержке администрации и Думы города Ставрополя...
Светлана БЕРЕЖНАЯ, член Союза журналистов, сестра Вадима Чернова.
Фото из семейного архива Светланы Бережной
