И мать, и сын, и героин…

«Я рано начал поддаваться дурному влиянию. Причем дурному во всех смыслах. До одури накуривался анашой. Сначала было весело: собирались компанией, анекдоты, вино дешевое… Курили и просто так, и не просто… Мама, пожалуй, до сих пор не знает, что все началось гораздо раньше, чем ей открылось»

стинное положение дел для мамы, Веры Михайловны, действительно долгое время оставалось тайной. Проясняться тайна начала, когда над головой сына реально «замаячила» армия. Он к тому времени, несмотря на наркотики, был «маминым» сыном. «Я его воспитала как­то так… Не по­мужски. Понятно было, что мальчика моего армия встретит неласково, и что­то мне подсказывало, что если я его туда отпущу, то вряд ли он живым оттуда вернется… В общем, договорилась где надо, и написали в «солдатском» личном деле, что он получил контузию… Знала бы, что дальше будет, никогда бы такой глупости не сделала. Говорят же, что мать может обречь своего ребенка… Вот и я тоже. Через четыре месяца он получил травму, несовместимую с армией: в драке ударили бутылкой по голове, была кома… А потом Стас начал пить. Да так, что видно было: не остановится. Я в то время работала, было не до того, чтобы за ним ходить по пятам. И это еще одна моя ошибка: работала я в Шпаковской администрации, на ниве борьбы с наркотиками. Не поверите, возглавляла отдел по работе с молодежью… Боролась с пороком, не зная, что собственный сын давно уже по другую сторону баррикад».

Все производимые из конопли наркотики вызывают привыкание. Это уже никто не оспаривает. Ни врачи, ни сами наркоманы. Мозг на раздражитель реагирует своеобразно. Сначала – эйфория, неудержимое желание «активничать», двигаться, смеяться… Через короткое время – депрессия, угрюмость, молчаливые приготовления к чему­то более сильному, страшному, к тому, что «зацепит» по­настоящему… Стас Горяинов прочувствовал всю эту гамму на собственной шкуре: «Пил по­черному. Мать уже не играла никакой особой роли в моей жизни… Да, я ее уважал. Но сквозь это уважение, через последние остатки порядочности, как будто сорная трава, лезла мысль, сверлила мозг: мало, мало! Надо что­то такое, что по­настоящему оторвет от мира, заставит забыть депрессию».

Это – обычное для наркомана состояние, желание получить сверхсильное ощущение. И это не прихоть. Это – настоящая болезнь, мягко, по­кошачьи, подползающая к истерзанному всплесками агрессии, отчаяния, надежды человеческому организму. Человеком его уже трудно назвать. Это – некий роботообразный субъект, стремящийся любой ценой добыть наркотики. Цена давно известна: боль близких, преступления, годы отсидки, и снова по кругу: где раздобыть денег, где достать наркоту? В такой вот страшный круг попадает каждый, кто «подсел». Стас прошел этот круг сполна. «Однажды был в компании человека, несколько раз сходившего в зону. Он мне: «Что ж ты вот так себя ведешь?! Разве можно? Пьешь вот… Мать плачет, на работе у нее из­за тебя неприятности. Ты бы поменьше пил. Может, лучше уколоться?..» Вопрос не повис в воздухе. И в это же время Стас пытался поступить в пединститут, ходил на подготовительные курсы. Перед самыми экзаменами решение поменял. Пошел в ПТУ, выучился на повара. И быть бы ему хорошим поваром… Он до сих пор любит готовить. Но к тому времени уже и непонятно было, чего в нем больше: алкоголя или наркотиков? От депрессии не спасало ничего. Два раза лечился, три раза кодировался. Через год вспомнил совет старого зека. Было так плохо, так все болело, так было на все наплевать… После очередного «опохмела» остались деньги. На один «героин» хватило. Вновь наступили долгожданные времена сумасшедшей эйфории! Летал, парил, казалось, что это самое лучшее из всего, что есть на свете! Падение было сокрушительным: внезапно началась ломка. И вдруг впервые оглянулся, увидел измученную мать, плачущую сухими глазами, увидел, что друзей героин сбивает, как пластмассовые кегли… И понял, что сам стоит на краю могилы.

Понять­то понял, но делать­то что?! Если раньше помощницей и утешительницей была мама, Вера Михайловна, то сейчас и она стала тенью… На работе у нее ощутимые неприятности: как же так, мать борется с наркоманий, а сын погибает?

днажды после особо бурной ночи шел откуда­то и куда­то… До сих пор не может вспомнить. На обочине – машина, в дверях ключ висит. «Поверь, я до сих пор не умею водить машину. А тогда и подавно! И все­таки открыл дверь, сел за руль. Нажимал на педали, дергал за переключатель скоростей. Каким­то чудом машина завелась До вечера раскатывал по притонам каким­то, по варочным… Потом меня арестовали».

Мать в это время читала очередную лекцию. Вдруг звонок: «Ваш сын арестован, сейчас его закрывают в СИЗО». Это было последней каплей: с работы пришлось уходить. Тем более что в докладе она рассказала о том, что не очень­то понравилось работодателю.

Дальше – кошмар. Сын в тяжелом состоянии. Наркоман, алкоголик, высох, стал похож на ходячий скелет… «Мы на свадьбу к родне собирались. Я купила ему новую одежду. Рубашку, брюки, туфли… все черное, как он и просил. Туфли Стас «проколол» в ночь накануне свадьбы. Утром — скандал. Пришлось покупать новые, в старых идти не захотел».

этот же день он сказал самые страшные в нелепой своей жизни слова: «Мама, сегодня я живу последний день». Не верить ему оснований не было. Все наркоманы рано или поздно осознают: сегодня все. Сил больше нет, бороться бессмысленно, героин сильнее жажды жизни… Мать все­таки вытащила его на свадьбу. Там и была сделана последняя в «наркотической» жизни фотография: сын и мать рядом. Она — уставшая от него. Он – уставший от жизни… Вера Михайловна попросила фотографа присматривать за сыном: «Вдруг он прямо на свадьбе решится свести счеты с жизнью?» Фотограф честно выполнил возложенную на него миссию: домой Стас приехал живым. Потом был месяц борьбы и беспросвета. Кололся так, что сам себе удивлялся: жив еще!

А через месяц в его жизни появился Николай Новопашин. Коля сам бывший наркоман. Когда­то, в незапамятные времена, он так же погибал от героина. И однажды таки всадил в вену «золотой» укол. Чтобы насмерть, чтобы навсегда избавиться от этой жизни. И эту жизнь избавить от себя. Спасло чудо. В самом прямом смысле: угасающее сознание выдало картинку – Бог. Отчего­то заговорил с умирающим. Сказал, что рано, что не надо ему умирать. И он неожиданно так захотел жить, так отчаянно уцепился за паутинку жизни, и эта паутинка стала тверже стали. Тот укол был последним в жизни Николая. То пробуждение от наркотического вечного сна стало пробуждением к новой жизни. С тех пор он не сделал ни одного укола. Ломки не было. И он стал первым, кто начал вытаскивать ставропольских наркоманов из беды силой убеждения, силой проповеди. Сам еще ничего не понимал, кроме того, что выход есть. И он – вера! За Стасом он ходил почти год. «Да я­то понимал, что нужно к Николаю, но наркотики­то этого не понимали. Организм отравлен, он сам по себе, я как будто сам по себе. И Николай все­таки сломал сопротивление. Мама долго не верила, что я бросил наркотики. Да я и сам не верил: но перемены были во всем. Вернулись силы, появились пацаны, которым, как и мне, нужна была помощь. Начали все с нуля. Три года существовали, как общественная организация, никому не нужная и для многих непонятная. «Как?! Они же наркоманы? У них есть разрешение? У них есть лицензия?» Как будто для этого требовалась лицензия. В нашем первом реабилитационном центре не было ни воды, ни света, ничего… Перебивались с хлеба на воду, но держались… Через три года пришли в церковь: нам одним не справиться, помогайте, отцы! Помощь пришла сразу же: выстроилась какая­то концепция, она совершенствовалась. Появился наш первый наставник и друг: протоиерей Игорь Подоситников… Наши дела стали известны владыке и одобрены им».

вот за плечами — шесть лет. Стас Горяинов сейчас, как и раньше, правая рука Коли Новопашина. О наркотиках забыл. Буквально «за уши» тянет таких же пацанов, вычеркнутых из жизни и раздавленных. Женился на девушке, что называется, «из благородных». Я осторожно задаю вопрос: «А девушка не боялась идти за тебя?» ­ «Да я сам ее боялся! Она у меня боевая, ее наркотиками не испугаешь… Дочку мне родила вот, Лизу». Свадьба Стаса и Людмилы была мечтой перестроечных времен: безалкогольная! Лимонад на столе распивали и сами молодые, и их родители, и приглашенные.