Он не узнал родного города

В 1950 году В. Шегедин окончил художественно-графический факультет Московского городского педагогического института и направлен для работы преподавателем в Краснодарское художественное училище. С 1958 года постоянно живет в Ставрополе, работает в Ставропольском отделении Союза художников России.

Накануне годовщины освобождения Ставрополя от немецко-фашистской оккупации Владимир Александрович Шегедин решил поделиться с читателями «Вечернего Ставрополя» своими воспоминаниями о событиях тех далеких лет, участником и очевидцем которых будущий художник стал, будучи рядовым 276-й стрелковой дивизии. В январе 1943-го ему было неполных
19 лет. Вот что рассказал ветеран.

«Прошло без малого 65 лет со дня Великой Победы. Но время не властно над памятью людей. Наш народ никогда не забудет годы Великой Отечественной войны, вовлекшие миллионы людей в кровавую пучину. За войну я много повидал и испытал. Но битва за Кавказ на всю жизнь оставила глубокую зарубку в сознании. После поражения наших войск под Ростовом наступил хаос. Штабы армий и дивизий плохо знали положение на фронте. Войскам не хватало боеприпасов, горючего и продовольствия. Из-за плохой связи в неизвестности находились целые корпуса. Так, когда в Ставрополь входили немецкие танки, репродукторы в городе сообщали об ожесточенных боях под Сальском.

Ценой неисчислимых жертв, благодаря мужеству и героизму наших бойцов ситуация была переломлена. В октябре-ноябре 42-го войска Красной Армии двинулись вперед. Бойцы нашей 276-й стрелковой дивизии, неся на плечах оружие и боеприпасы, за 23 дня преодолели 430 километров. Местами шли по непролазной грязи, сплошь утыканной минами. Освободив Пятигорск, двинулись в направлении Невинномысска. Неожиданно получили приказ идти на Ставрополь. Несмотря на нечеловеческую усталость, радости не было предела. Вместе со своими однокашниками Петром Михайловым и Ефимом Барласовым я попросил командование войти в Ставрополь вслед за нашей разведкой. По знакомым с детства оврагам, вечером, мы прошли к Гулиевской мельнице. Бункера ее были взорваны. Дальше горели амбары, в которых с треском рвались консервные банки. Пробравшись к углу улицы Красной (ныне - проспект Карла Маркса) и Тифлисских ворот, мы увидели тела погибших разведчиков. Горели здания крайзо и школы.

В нескольких метрах от крайзо дымилась крытая немецкая машина, набитая продуктами, которые фашисты не смогли вывезти. «Отоварившись», мы направились по домам. Трудно описать радость встречи с родными. Я сбросил с себя грязное, завшивевшее обмундирование, мать выстирала белье, и я впервые за последние полгода погрузился в блаженный сон на домашней постели.

Утром я шел по неузнаваемо изменившемуся Ставрополю. Над городом стоял смог и была гробовая тишина. Ни единого прохожего. Над обрушившимися стенами драмтеатра кружили сотни ворон. Напротив - взорванная школа и дом моего учителя пения Богоявленского. Вскоре в город начали втягиваться наши войска. Брички, запряженные лошадьми, быками и даже верблюдами.

На следующий день поступил приказ преследовать отходящего противника. На беду, слякоть сменилась редким для Ставрополья морозом с пронизывающим ветром. На дорогах образовались непроходимые снежные барханы, в которых тонули брички и машины. Помню, как в один из дней перед нами оказалось поле с несколькими скирдами соломы. До крови обдирая пальцы, я вырыл «нору» с подветренной стороны, залез в нее и оказался как в парной - жарко и влажно. Плохо одетые солдаты, а среди них было много южан, навсегда остались в ставропольской земле. Меня же грела и дважды спасала жизнь овечья безрукавка, которую мне дала мать, когда я уходил из Ставрополя. Так случилось, что в 1943 году в плавнях у меня сгорела шинель, а потом почти неделю пришлось ночевать в залитом водой окопе. Я собирал охапку хвороста и на ней спал.

После ранений я попал в 5-й Донской кавалерийский казачий корпус и прошел с ним от Украины до Вены и Великой Победы».

Фото Юрия РУБИНСКОГО.