Старый аккордеон

...Тадеуш ехал к бабушке ночью. Мог бы и днем, но днем его Анечка еще собиралась за него замуж, и он был счастлив. Сейчас же, поздней ночью, его машина ровно гудела и летела к маленькому городку с красивым названием Гура-Кальвария. Оставалось еще немного и Тадеуш, наконец, войдет в родную с детства калитку. Бабушка жила на первом этаже старинного двухэтажного дома. Все детство Тадеуш провел у нее, пока родители ездили по командировкам. Он даже учился в местной школе и, слава матери Божьей, выучился на доктора. Скоро он пойдет работать в огромную варшавскую больницу и, может быть, забудет об Анечке. За что же она его бросила? Ведь уже намечалась и помолвка и кольцо он купил... Додумывал, уже открывая калитку...

Вот бабушкина дверь, окна, двери соседских семей, все в одном старинном доме. Да уже какие семьи? Старики одни: дети и внуки где-то далеко. И только Тадеуш, Тасик, по-бабушкиному, едет сюда чуть ли не каждую субботу, чтобы в воскресенье торжественно, под ручку, отвести принаряженную бабушку в костел. Там она, чинно присев на свою скамью и взяв свою Библию, будет тихо вторить словам ксендза, даже где-то всплакнет, смахнет набежавшую слезу. Внук будет смотреть на нее и любить как нечто самое родное в жизни. Да и правда, она — единственная: родители и сейчас слишком заняты работой... Кажется, что и сына-то не видят.

Пока сматывал с шеи модный шарф, бабушка успела и обнять, и поставить чай: ночью кофе она не пила и никому не предлагала. Да и кто к ней, к старушке, придет? Хотя... Старушке-то слегка за семьдесят. Жила она с прабабушкой, похоронила ее лет пятнадцать назад. Тадеуш хорошо помнил и прабабушку, вечно занятую вязанием. Свитера, кофты, носки — старушка экономила свои деньги и кое-что даже продавала. Руки ее мелькали, как крылья колибри: блестящие спицы еще больше напоминали крылья маленькой птички.

В квартире было две комнаты: одна огромная, другая совсем маленькая. Очень похоже было на то, что когда-то, лет сто назад, дом принадлежал одной или двум семьям, а потом его перегородили, и поселились тут еще люди. Впрочем, об этом уже никто не думал: соседи постарели, их внуки выросли. Но Тадеуш тут не скучал. Да и как можно скучать, когда за где-то там шумная и яркая Варшава? Вот она осталась за спиной, и наступила дремотная тишина и покой. Дому принадлежала и земля: когда было трудно со всеми этими революциями, люди разбивали огороды и сажали все, даже картофель. И все вырастало! Бабушка тогда радовалась, если удавалось раздобыть еще и немного рыбы. И готовила королевский обед. Слава Богу, времена те прошли. Единственно, что удивляло многих — бабушкин палисадник. Десятки лет его украшали заросли ярко-оранжевых лилий, которые росли сами. Бабушка копалась на этой грядке, но лилии почему-то не трогала. Не пересаживала, не сажала новые. По краям — что угодно, но лилии — нет, тут ничего не менялось.

Бабушка и внук пили горячий чай с печеньем, которое бабушка пекла сама. За окном шумели деревья, и кроме этого шума, напоминающего шум моря, больше никаких звуков. Даже любимое бабушкино радио молчало. Поставив чашку на стол, внук попросил одеяло. И улегся на старый диван, на котором спал еще мальчишкой. В голове стучало только одно: за что она так? В чем я ошибся? Я люблю ее, Боже мой...

И тут ему показалось... Нет, он прямо почувствовал на себе пристальный взгляд. И проснулся! За окном — ночь. Луна освещает ровным светом все, что за окном, тяжелые бархатные шторы собраны у стен широкими лентами. Сквозь стекла видно, как в лунном свете покачиваются цветки лилий: сейчас их особенно много. И цветут они до поздней осени. Потом их бабушка укладывает на землю и накрывает осенними листьями. Зачем? Да она и сама не знает. Так делала ее мать, значит, так надо.

Тихо ступая, молодой человек взял сигареты и пошел на улицу, курить. Там под широкой лавкой стояла баночка, куда он складывал окурки: бабушка всегда тихо ругалась, когда мыла ее. Сидя на скамейке и думая бесконечную думу, Тасик всматривался в густые заросли лилий. До рассвета было время, а затем — торжественный выход в костел под завистливыми взглядами соседей. В этот день бабушка старалась быть особенно чопорной. Выглядело это немного комично, но раз ей это доставляет удовольствие, то ему совсем нетрудно. Вставая со скамьи, Тадеуш заметил, что случайно столкнул заветную «курительную» баночку прямо в палисадник. Пришлось перелезать через невысокую, но очень колючую ограду, которую бабушка каждую весну плела из ужасно колючих розовых побегов. К концу лета розы почти полностью закрывали от улицы клумбу, и это было совсем непонятно.

В темноте подсвечивал себе фонарем телефона. Тусклый синий свет выхватывал из темноты то колючие плети роз, то стебли лилий, то что-то странное, вроде кирпича. Пошарив рукой по кирпичу, Тадеуш нащупал еще один. Потом еще. Посветив в ту сторону, где лежали кирпичи, увидел целую кладку, прямоугольником протянувшуюся вдоль палисада. На одном, вроде, что-то написано. С трудом раздвинув стебли, протянул руку туда. Правда, надпись... С трудом раскачал и вытащил кирпич. На нем было вырезано или выбито чем-то острым одно слово: Леша. С другой стороны кирпича еще надпись: январь, 1944.

(Продолжение следует.)