Берлин. Май 1945-го

Именно он и сделал эти снимки в мае 1945-го на улицах поверженной столицы фашистской Германии. Николая Захаровича давно уже нет на свете. Но в семье бережно хранят его ордена и одну интересную вещицу, историю которой рассказывает дочь ветерана.

Часы

Однажды, еще будучи ребенком, я нашла в ящике письменного стола, в коробке, старые карманные часы – плоские, круглые, золотистого цвета, с массивной цепью. Я такие прежде только в кино видела: какой-нибудь купец или барин доставал их из кармана жилетки, чтобы узнать время. На этих часах тоже была сбоку кнопочка: нажмешь – крышка откроется и видно циферблат. Стекла, правда, нет. Циферблат белый, циферки от 1 до 12 из блестящего металла вырезаны. Только на месте шестерки расположен маленький кружочек-секундомер с крошечной такой стрелочкой. Минутная стрелка золотистая, а часовая – синяя. Если покрутить шайбочку вокруг кнопки, все стрелки начинают двигаться, а часики тикать. На внутренней стороне крышки я разглядела в лупу гравировку: в круге, что меньше горошины, помещалась фигурка бизона. Я спросила у папы: «Это что, дедушкины часы?» «Нет, – ответил отец, – эти часы я выменял на наручные отцовские». И рассказал историю…

Когда началась война, он только что окончил школу. В июле с товарищами-одноклассниками пришел в РВК, но на фронт их не взяли – возраст непризывной, 17 годков всего. Но упорные ребята решили не отступать и направились к первому секретарю, вот не помню, то ли райкома, то ли горкома. И им удалось добиться аудиенции. Секретарь этот сказал: «У вас одна минута, чего хотите?» – « Хотим на фронт». – «Ладно, вопрос решу, оставьте данные в приемной». И их определили в курсанты местного военного училища связи.

Между тем враг стремительно наступал. Уже осенью Воронеж стал прифронтовым, местами фашистские войска находились в 100 – 120 км от городской черты. Начались бомбежки. Многие предприятия были эвакуированы. Военное училище тоже, в Самарканд. Прощаясь с сыном, старик отец подарил ему свои наградные часы, полученные на родном заводе. На корпусе была надпись: «Стахановцу слесарю Федину Захару Корнеевичу…».

В декабре Николай окончил ускоренный курс обучения, получил звание лейтенанта. Дальше была нелегкая работа фронтового связиста. С маршалом Коневым его батальон дошел до Берлина. В столицу Германии вошли на следующий день после штурма Рейхстага. Квартировали сначала на даче Геббельса, в Берлин ездили, чтобы на Рейхстаге расписаться. Там поначалу американцы поблизости стояли. Даже парад общий 9 мая 1945 года с ними провели в честь Победы над общим врагом.

Кому-то из начальства пришла в голову идея организовать дружескую встречу наших солдат с американскими. Командир вызвал Николая, который уже носил погоны майора. «Ты, – говорит, – парень грамотный, в грязь лицом не ударишь, пойдешь на встречу. Возьми свою «лейку», поснимаешь союзников на фоне их техники, да погоны только на сержантские поменяй».

После встречи фотопленку особисты у Николая сразу забрали. Сама встреча с товарищами по оружию прошла душевно и весело. Вот тогда-то, за дружеским столом, Николай и обменялся часами с одним американским солдатом по имени Джон, фамилию его батя уже не помнил.

Умер отец в 1986 году. Мы храним его ордена, и часы эти до сих пор в семье. Недавно я их заводила, когда внучкам своим показывала.

Вот интересно: хранит ли кто-либо в США часы ветерана Второй мировой со странной надписью на русском?..

Самая хорошая новость за всю войну

Следующий рассказ – тоже непридуманный. Его автор – Николай Захарович Федин. Он просто описал весну 1945-го в Берлине. Давно, еще при жизни автора, его прочитали на радио. Давайте и мы попробуем увидеть победный май глазами молоденького офицера-связиста.

Вечер стоял ясный, и трудно было оторвать взгляд от вечернего неба. Через раскрытую дверь радиостанции временами врывался теплый, ласковый ветерок. Он нежно касался волос, как бы поправляя их, забегал в нос, щекоча его весенним запахом, и весело играл с проводами, уходящими от окна. Провода ворчливо гудели, и гул этот то нарастал, то падал, дополняя симфонию вечерних шумов. В этой симфонии как бы боролись два больших оркестра. Один – стройный, все время нарастающий оркестр весны. Другой – грубый и резкий, оркестр выстрелов, взрывов, лязга гусениц и колес. Они спорили между собой. Звуки войны крикливо и ожесточенно оспаривали свое первенство, но плавная мелодия весны ширилась и росла. Весенняя музыка становилась все уверенней. Она захватывала всех, и все с увлечением вслушивались в нее. И как бы побежденные звуки войны все реже и реже раздавались над поверженным Берлином, а весна твердо вступала в свои права. Весна 1945 года. Бойцами 1-го Белорусского фронта взят Рейхстаг.

В погожий весенний день на радиостанции дежурил Мартынов. Его ухо – это ухо музыканта, оно должно среди шумного и многоголосого эфира найти нужный звук, разобрать его и превратить в слова и фразы. Мартынов медленно покручивал ручку приемника. Творилось что-то невообразимое. Раздавался писк морзянок, голоса мужчин и женщин, но его, Мартынова, никто не звал. Может быть, его ищут на другой волне? Он знал много случаев, когда радисты уходят, как они говорят, на одну-две дорожки вправо или влево.

Он опять осторожно поворачивал ручку настройки, вслушиваясь в каждый звук, и вдруг в самом центре его волн он услышал на ломаном русском языке:

– Говорит 56-й танковый корпус немецкого гарнизона города Берлин…

Стукнула захлопнувшаяся порывом ветра дверь радиостанции, где-то недалеко заработал мотоцикл. Рука Мартынова лихорадочно записывала услышанное. Сквозь эфирный шум продолжалось:

–…Мы посылаем парламентеров для переговоров о капитуляции Германии. Высылайте своего парламентера. Встреча в 03.00 у Фюрстенвальдского моста. Опознавательный знак: красный свет, белый флаг…

Говорить продолжали, но что – разобрать было невозможно. Он записал еще, что переговоры можно начать по радио, на волне, на которой передавался текст предложения.

У Мартынова сильно стучало сердце, рука, державшая карандаш, дрожала. Все заволокло радостным туманом. Неужели конец?! Мысли, как птицы, кружились вокруг этого желанного слова, крича: «Конец! Конец!» Приемник равнодушно глядел на него своими немигающими глазами шкал. Тогда рука радиста опять начала вращать ручку настройки. Связист снова вслушивался в шум эфира. Там было какое-то «столпотворение»: писк, гомон, шум, разговоры не смолкали ни на минуту. Где-то неясно раздавались звуки музыки. Еще маленький поворот ручки – и музыка выросла в торжествующий марш. Труба звала, пела, с ней переплетались звуки нежной скрипки. В ритме марша было что-то такое, что заставляло сердце биться еще сильней. Перед глазами Мартынова встал родной город в весенних цветах, с празднично одетыми, счастливо улыбающимися людьми, весь увешанный флагами и транспарантами. Многое всплыло в памяти и тут же пропало. Из этого состояния его вывел сменщик, пришедший принимать дежурство на радиостанции. Ему стало стыдно за свою минутную слабость. Он, как бы наказывая себя за это, сухо, официально рассказал о случившемся и приказал следить за волной, на которой передавалось немецкое предложение. Затем, вырвав из блокнота лист, торопливыми шагами направился в оперативный отдел штаба корпуса.

Суровый с виду пожилой подполковник внимательно выслушал Мартынова. Усталыми от недосыпа глазами он еще и еще пробегал текст на принесенном сержантом листке. Лицо его ничего не выражало, когда он колючими глазами уперся в радиста и медленно, с расстановкой произнес:

– А вы представляете, молодой человек, что это значит?

У Мартынова почему-то дрожали руки, в горле встал ком, не дававший говорить. Он смутился и не смог произнести ни звука. В голове снова пронеслось: «Конец! Конец войне!» К подполковнику подошли его помощники, наклонившись, стали читать радиограмму. Мартынов услышал, будто сквозь сон, как кто-то сказал: «Допрыгались, гады!» А потом подполковник ответил:

– Ну что ж, хорошо, вышлем. Идите и продолжайте следить.

Сержант по-уставному повернулся и вышел, окунувшись в тепло весенней ночи 2 мая 1945-го.

Фото Николая ФЕДИНА (май 1945-го, Берлин).