Люди интереснее войны

Он из тех журналистов, которым верят. Верят не только телезрители, но и герои его сюжетов – бойцы и офицеры нашей армии. Это, пожалуй, самый главный критерий оценки работы журналиста, когда военные говорят о нем: честный...

Искусство говорить правду

…Впрочем, это качество сейчас становится необходимым для всего общества. Не только ложь – даже приукрашивание действительности, как показала жизнь, может привести к тяжелым последствиям. Отвечая на вопрос, нужно ли создавать в вузах специальные факультеты военной журналистики, Сладков заострил внимание на одной «маленькой» детали:

– Мы должны быть готовы говорить правду самим себе о себе. Если ее закупоривать, как бутылку крышкой, то незачем и огород городить... Я не говорю сейчас о секретной информации... Хотя, поверьте на слово, – Александр усмехнулся, – нет ничего более секретного, чем грязный подворотничок.

Александр Сладков армию изучал всесторонне и с самого детства. Родился в гарнизоне Монино под Москвой, окончил военное училище в Кустанае, служил в том числе и на Западной Украине. А придя в журналистику, работал практически во всех горячих точках постсоветского времени. Имеет боевые ранения и награды (кавалер двух орденов Мужества). Среди коллег заслуженно считается мэтром, чуть ли не классиком жанра...

Тем удивительнее было услышать от Александра Валерьевича, что он себя не только классиком, но и военным корреспондентом не считает.

– В моем понимании военкор – это Симонов, Шолохов, другая плеяда... Да, есть люди, которые сегодня, увидев один-два раза, как танк стреляет, утверждают, что они военные журналисты... Нет, все сложнее намного...

Александр Сладков, конечно, скромничает, но не лукавит – он действительно так считает… И очень высоко выставляет себе профессиональную планку. Кстати, характеры и личности героев нашего времени мы изучаем пока еще не по книгам (хотя, надеюсь, и они будут написаны)... Людей нынешней войны мы узнаем по репортажам и телеграм-каналам журналистов уровня Сладкова... А это важно, потому что войны выигрывают люди...

Александра Валерьевича удивляют репортажи с линии боевого соприкосновения, которые обездушены.

– …Если ты посвящен человеку, его поведению, его истории, его мнению, умей раскрыть человека. Вот мой отец (он тоже был военным) мог любого, как О.Генри, описать... Вот в чем интерес... А некоторые про танки только снимают! Но танк он как в Первую мировую был танком, так то же назначение по сей день сохранил – модификации только менялись... Ладно бы, если бы он вдруг взлетел – тогда можно было бы неделю ему уделить... А вот люди удивительные встречаются... Человек интереснее войны...

Денацификация идет

Кстати, по телеграм-каналу Сладкова можно и противника изучать. Разные персоналии были у него в собеседниках из числа украинских военнопленных. Ставропольские журналисты попросили Александра поделиться: меняется ли наш противник психологически? Если это возможно, конечно, обобщить...

Александр Валерьевич подтвердил: да, пленные в большинстве уже другие... Хотя встречаются еще дерзкие – в том числе дерзкие при сдаче в плен. Но в целом – многое изменилось.

Уточнение:

Александр Сладков работает на Донбассе с 2014 года практически постоянно, дома в Москве за эти девять лет бывал гораздо реже, чем на линии боевого соприкосновения. Поэтому не удивляйтесь, что звучит местоимение «мы» в повествовании о событиях, происходивших задолго до начала нашей спецоперации.

Это закономерное отождествление. Война не только разделяет, она и роднит людей – тех, кто плечом к плечу с тобой в одном окопе... Вот и защитники Донбасса для журналиста Сладкова давно уже родные люди...

– Мы уничтожили тот костяк, который противостоял нам в 2014, 2015 годах, – говорит Александр Валерьевич. – Мы покончили с ним! Украинцы, мобилизованные недавно, гораздо ниже тех, с кем нам приходилось сталкиваться раньше, по своей мотивации войны... А у нас как раз все наоборот. Наши мобилизованные мотивированы, они способны грамотно вести бой (принимать грамотные решения на поле боя), готовы выполнять поставленные перед ними задачи... Кстати, я бы штрафовал за уничижительное слово «мобики», которое сейчас пытаются всунуть в оборот. Недопустимо позволять это в отношении людей, которые идут нас защищать... И еще одна тема, которая в рядах противника очень актуальна (а у нас – нет). В оставленных ВСУ окопах мы постоянно находим бутылки из-под препаратов, расширяющих сознание, и залежи упаковок так называемых «стимуляторов»...

Александр Сладков не согласен с утверждением, что из задач спецоперации незаметно исподволь убирается термин «денацификация», ибо выполнить ее у России якобы не получается...

– Мы выполняем эту задачу, – говорит Александр Сладков. – Мы выбиваем фашизм вместе с носителями этой идеи. Это как в боксе – в определенный момент поединка ты хочешь противника уже просто порвать, а не занять первое место. А для этого надо как минимум выжить... А еще мы планомерно «выбиваем» финансовые возможности того же Белецкого, например. Ведь до спецоперации он реально руководил двумя городами: Харьковом и Мариуполем. Реально, повторяю, руководил, подмяв под себя бизнес этих городов. И на деньги, которые вынимал у этого бизнеса, Белецкий затягивал молодежь в «черную дыру» – в свои скаутские клубы, в которых спортом можно было заниматься бесплатно, социальные лифты предусмотрены... При этом ребята попадали под мощную идеологическую обработку. У Белецкого было больше 30 скаутских клубов (отрядов, в которые входило порядка 35 тысяч человек). У него была своя служба безопасности, как СС и СД, свой конгресс, свои полки – такие как «Азов» (запрещена в России) или прокси – как «Кракен»... Мы серьезно подбили мощь этой фашистской структуры – в первую очередь финансовую. Белецкий не может богатеть в то время, когда беднеет олигарх Ахметов. Плюс мы уже выбили очень многих активистов, и в эту организацию набирать новых бойцов им уже труднее... С оружием дело обстоит сложнее. Необходимо пресечь поставки вооружений на Украину... Ну ничего – справимся...

Прозвучал вопрос и о том, сумеют ли жители присоединенных к России территорий сохранить веру в Победу, продолжая подвергаться ожесточенным обстрелам.

– Уверен, что сохранят. Действительно, долгое время как Победу мы рассматривали присоединение Донбасса к России. Это была цель, это была мечта... Но когда эта мечта сбылась, оказалось, что до Победы еще далеко. Но это не поколеблет веры в то, что мы победим. Я был в Донецке все восемь лет, и могу сказать, что в самые тяжелые времена уныния и беспросвета (были и такие периоды) не менее 77 процентов жителей были за присоединение к России... 23 процента хотели кто замирения с Украиной, кто – утверждения ДНР как отдельного государства, кто-то готов был на любую юрисдикцию, лишь бы перестали стрелять... Но подавляющее большинство были, есть и будут за Россию. Другое дело, что мы сами толком ничего не знаем про Донбасс... Мы пришли туда, а ничего не знаем про менталитет этого региона. А он очень интересный – там, например, никогда остро не вставал национальный вопрос, хотя регион многонациональный. И при этом одна и та же фраза жителями Донецка и Херсона может быть воспринята и понята совершенно по-разному... Не плохо, не хорошо – просто по-разному... Все это нужно изучать, больше узнавать друг друга...

Активная оборона и крепость Херсон

…Александр Сладков видел много войн: грузинско-абхазскую, чеченскую, сирийскую, теперь – вот эту спецоперацию, в которой столько всего от разных войн намешано, что для себя сформулировать трудно, какая война у нас сегодня идет – гражданская, Отечественная или уже мировая. Для людей, имеющих опыт разных войн, именно она стала самой сложной – психологически так уж точно...

Но для Александра Сладкова самым психологически сложным во всей его журналистской работе был первый штурм Грозного... Это, и правда, был ад, когда люди погибали прямо в кадре, когда все вокруг было в крови... Помнит он и чудовищное чувство, когда увидел, как из выбоины в стене на консервном заводе буквально лился, низвергался на землю кроваво-красный поток. Волосы на голове зашевелились. Потом понял, что это томатная паста... «Стою и думаю: «Господи, Боже мой, приди в себя, товарищ»... Наверное, тот штурм Грозного был для меня тяжелее всего, потому что на тот момент не было в моей жизни такого резкого перехода от мира к войне, не было и опыта боев в городе, где даже звук взрыва совершенно не соответствует той фонетической модели, к которой мы привыкли во время учений на полигоне или во время боя на открытой местности... Это как будто лист железа с высоты падает...

...На Донбассе есть свои сложности восприятия. Тут происходит накопление ощущения опасности... Но самый тяжелый психологический момент и не только для меня – это отступление в Харьковской области и оставление Красного Лимана в Донецкой. Мы, рожденные с пониманием Русской армии как непобедимой (а оно так и есть!), вдруг понимаем, что нас побеждают – пусть на определенном тактическом уровне, на определенном участке. Это очень тяжело было пережить.

– А как Вы оцениваете нынешнюю обстановку на фронтах?

– Сейчас относительное затишье. Не стагнация и увядание, а затишье. Мы стабилизируем линию фронта, но разом встать, взявшись за руки, не можем, потому что нас сразу начнут бить. Мы ведем активную оборону, используя малейшую возможность занятия новых территорий, проведения разведывательных, диверсионных, огневых действий. Именно так и происходит. Мы вывозим жителей Херсона, часть из них получают жилищные сертификаты для обустройства в большой России. Зачем мы это делаем – мы интегрируем этих людей в наше общество... Но главное – мы снимаем проблему, которую трудно решить в условиях активизации боевых действий. Безопасность гражданского населения может обеспечить только его эвакуация. А это очень непросто – ведь некоторые не хотят эвакуироваться. Приведу пример с семьей из Зайцево (это пригород Горловки). Не хотят люди уезжать, и все – хоть депортируй. Многодетная семья, и по этой семье все время долбят. Бабушка ранена, старшая дочь ранена, младшая контужена. Мэр Горловки чуть не силой их из Зайцево вытащил – послушались, только когда пригрозил лишить мамашу родительских прав...

…Но это Горловка. А в Херсоне мы формируем настоящую крепость, которая нужна нам для защиты Крыма, во-первых, а во-вторых – для организации большого перевалочного пункта в район Приднестровья и Одессы. Эта же крепость позволяет нам, опираясь на Херсон, закрыть Черное море от противника. То есть у нас происходит очень много действий, которые мы называем активной обороной. Нам нужно накопить возможности для дальнейших действий.